Но какова бы ни была цена на рыбу и дичь, как бы она ни падала, у Коракла всегда хватает наличных, чтобы истратить их в «Уэльской арфе» или в другом месте; иногда он тратит деньги так свободно, что подозрительные люди начинают думать: столько ночной охотой и рыбной ловлей не добудешь. Говорят, деньги приходят из других источников, гораздо менее респектабельных, чем простое браконьерство. Но, как уже говорилось, это только слухи, и распространяют их немногие. Вообще мало кто близко знаком с этим человеком. Он всегда молчалив и мрачен, держится особняком; даже выпив, не становится разговорчив. И хотя в «Уэльской арфе» может угостить выпивкой, к себе никогда никого не приглашает; лишь очень редко знакомые одного с ним типа бывают у него в гостях. Тогда одинокая тишина дома нарушается голосами мужчин, и если бы эту речь услышали за переделами дома, гостям Коракла не поздоровилось бы.
Однако обычно дом Коракла пуст, и по ночам чаще, чем днем. Дверь, закрытая на замок, свидетельствует, что обитателя нет дома. И лишь большая охотничья собака, тоже опасное животное, охраняет это место. Впрочем, вряд ли что-нибудь в доме может привлечь вора. То, что в нем находится, не стоит уносить; а снаружи можно найти только коракл, подпертый веслом под навесом. Он тоже не всегда здесь, и когда его нет, можно заключить, что его хоязин отправился по делам вверх или вниз по реке. Собака тоже не всегда дома: ее отсутствие говорит, что хозяин занят сухопутной частью своей профессии – охотится на зайцев или кроликов.
Сегодня вечер того дня, когда останки Мэри Морган упокоились на кладбище у церкви переправы Рага. Вечер темный и ненастный. Осеннее равноденствие позади, и ветер уже сорвал листву с деревьев. Вокруг дома Дика Демпси толстым слоем лежит опавшая листва, покрывая землю словно золотом; временами этот покров разрывает на куски ветер, он вздымает листья в воздух и вертит их там.
Время от времени ветер бросает листья на дверь, закрытую, но не на замок. Петля свисает свободно, замок открыт. Под навесом виден коракл; собаки снаружи нет – она в доме, лежит у весело горящего огня. Тут же сидит и ее хозяин, поглядывая на котелок, висящий над огнем; время от времени он снимает крышку и помешивает содержимое ложкой с длинной металлической ручкой. Что в котелке, можно судить по запаху: жаркое с большим количеством лука. Коракл готовит зайца. Браконьер умеет не только поймать дичь, но и приготовить ее.
Жаркое готово, выложено на тарелку и стоит на столе, пуская пар; здесь уже приготовлены нож и вилка с двумя зубцами. Помимо этого, кувшин с водой, бутылка с бренди и стакан.
Подтащив стул к столу, Коракл принимается есть. Заяц молодой, зайчонок, которого он поймал в стерне, нежный и сочный, вкусный даже без соуса из красной смородины, которого у Коракла нет и о котором он не скучает. Тем не менее еда словно не доставляет ему удовольствия, и он ест, как человек, которому только необходимо утолить голод. Время от времени, поднеся вилку ко рту, он застывает с куском мяса на ее зубцах и прислушивается к звукам снаружи.
В это время у него напряженное и внимательное лицо; когда необычно сильный порыв ветра ударяет веткой о дверь, Коракл вздрагивает: ему кажется, что это стучит своей дубинкой полицейский.
Браконьер боится не того, что его привлекут к ответственности за ночные похождения. Если бы только это, он ел бы зайчонка так спокойно, словно заплатил за него. Но в мыслях у него другое: он боится увидеть предписание судьи и наручники у себя на руках, боится, что его отведут в тюрьму графства, там он предстанет перед судом и будет повешен!
У него есть причины опасаться этого. Несмотря на всю его хитрость, несмотря на то, что он все проделал очень быстро, могли быть свидетели его преступления. Ему показалось, что, помимо шума потока и криков тонущей девушки, были и другие крики – мужские. Голос показался ему знакомым. Это голос отца Роже. Судя по тому, что он узнал с тех пор, он в этом уверен. Не оставило сомнений расследование коронера, на котором он сам не присутствовал, но слышал рассказы о нем. Он не уверен только, видел ли его отец Роже у моста, а если видел, то узнал ли. Правда, священник на следствии ничего о нем не сказал; тем не менее у Коракла сохраняются подозрения, и теперь они мучают его так, словно доказано его вмешательство в состояние моста. Неудивительно, что он ужинает без удовольствия и после каждого куска глотает бренди, чтобы подддержать свой дух.
Тем не менее он не раскаивается. Когда он вспоминает короткий подслушанный на празднике урожая диалог, а потом более продолжительный, под старым вязом, на лице его не раскаяние, а дьявольское удовлетворение сделанным. Но его мщение еще не закончено. И не будет закончено, пока он не отнимет еще одну жизнь – жизнь Джека Уингейта. Он нанес молодому лодочнику удар, который поразил и его самого; только нанеся еще один удар, смертельный, он облегчит свои страдания. Он давно уже планирует убийство своего соперника, но пока не нашел безопасного способа его совершить. И теперь цель кажется не ближе – а сегодня вечером еще дальше, чем обычно. В таком состоянии, страшась виселицы, он рад был бы отступиться и позволить Уингейту жить!
Вздрагивая при каждом порыве ветра, он продолжает есть, торопливо, как зверь, поглощая мясо; покончив с едой, ставит тарелку на пол для собаки. Потом зажигает трубку, придвигает бутылку и сидит некоротое время курит.
Но вскоре он слышит шум у двери – на этот раз не удары ветки от ветра, а стук костяшками пальцев. Хотя звук осторожный и еле слышный, собака знает, что это стук, что видно по ее поведению. Оставив полуобглоданную кость и вскочив на ноги, она начинает сердито рычать.
Хозяин собаки вскочил и теперь стоит дрожа. В доме есть запасной задний выход, через который можно ускользнуть. Он смотрит в ту сторону, как будто собирается воспользоваться выходом. Свечу он может погасить, но с огнем в камине этого не сделать, поленья в нем еще ярко горят.
Испытывая нерешительность, он слышит повторный стук, на этот раз громче, и сопровождающий его голос:
– Откройте дверь, мсье Дик.
Значит не полицейский – всего лишь священник!
Глава двадцать седьмая
Загадочный договор
– Всего лишь священник! – говорит себе Коракл, но не испытывает особого облегчения по сравнению с появлением полисмена.
Ногой откинув собаку, он открывает дверь, спрашивая при этом:
– Это вы, отец Роже?
– C’est moi (Это я, фр. – прим. перев.)! – отвечает священник, заходя без приглашения. – А, mon bracconier (Мой браконьер, фр. – Прим. перев.)! У вас что-то вкусное на ужин. Судя по запаху, рагу из зайца. Надеюсь, я вас не потревожил. Это заяц?
