– Мегги, а вам никогда не хотелось поступить так же?
Мегги улыбнулась. Фрай уже знала, что, когда Мегги улыбается, это означает, что она не хочет говорить на эту тему.
– Диана, – спросила Мегги, – а вы замужем?
– Нет.
– Дети?
– Нет.
– Понятно. Наверно, семья мешает карьере. При полицейском участке нет яслей? Дома нет мужа, нет свекрови, чтобы присмотреть за детьми в течение дня? Я знаю, как трудно это бывает для женщины. Мне приходилось встречать таких и на юридических должностях. Даже в суде дети незримо сидят на их шеях. Кажется, что, если такая мамочка откроет портфель, из него вывалятся использованные подгузники, что их одежда описана. Когда предстоит важное разбирательство, они постоянно зевают от недосыпания. Их жалко, но чем им поможешь?
– В полиции такое тоже случается.
– Диана, а в вас кровь не говорит? Биологические часы не тикают?
– Вроде нет.
– Тогда вам повезло. Если честно, меня мысль о детях несколько ужасает. Жуткие, тошнотворные создания, разве нет. Я вполне понимаю, когда женщины делают аборты. Разумеется, это ужасно, но, наверное, иногда это самый лучший выход.
Фрай чувствовала, как умело Мегги ведет разговор. Конечно, то, что Фрай позволяла расспрашивать себя, воодушевляло Мегги. Диане ничего не оставалось, как поддерживать игру и отвечать на вопросы Мегги, иначе, переменив тему, она рисковала потерять хрупкую, с таким трудом выстроенную близость.
– Однажды я сделала аборт, – сказала она.
Голос Мегги стал немного мягче, и в ее последующих словах прозвучала нотка сочувствия.
– Я слышала, что после женщина все равно представляет, на кого был бы похож ребенок, кто родился бы – мальчик или девочка. Думает, какое дала бы ему имя, если бы оставила жить. По-моему, даже аборт не означает полного конца.
– Да, вы правы.
Наступила тишина. Фрай молчала, оценив понимание со стороны Мегги. В то же время она просчитывала, как можно го использовать. Момент был почти подходящим.
– Но есть и еще что-то, верно? – тихо спросила Мегги. – Что невозможно забыть.
– Есть, – согласилась Фрай. Про себя она отметила, что так лучше. Возможно, позже у нее сложится своя система.
Мегги, похоже, решила не докапываться до ненужных подробностей.
– Мне кажется, что в жизни есть моменты, которые необходимо помнить, даже если это и нелегко, – заметила она. – Неизбежная боль?
– Может быть. Но эта неизбежная боль… всегда ли она должна быть болью, которую причиняешь себе? Вы не находите, что такая боль самая сильная?
Фрай приготовилась нажать кнопки «запись» и «воспроизведение» и снова взглянула на Мегги.
– Попробуем еще раз?
Мегги закрыла глаза. Тихо зашелестела пленка.
– Вспомните тот момент, когда вы добрались до Рингхэма…
Мегги слегка вздохнула.
– Листья под ногами, – проговорила она. – Целые кучи листьев. Я шагала по ним, а они шуршали и шуршали. Тысячи опавших листьев. Я подбрасывала их в воздух – так я любила делать в детстве. Огромные охапки желто-коричневых листьев.
Фрай подумала, что Мегги больше ничего не скажет. Она подождала секунду, прислушиваясь к пощелкиванию магнитофона. Она уже хотела задать женщине следующий наводящий вопрос, как та заговорила снова:
– Ветер разметал листья, и я сгребала их, стараясь набрать охапку побольше. Часть листьев упала на меня, прямо на руки и лицо, они касались моей кожи. Холодные и липкие, чего я совсем не ожидала. От них пахло сыростью и гнилью. Я пыталась стряхнуть их с лица. На волосах тоже были листья, прицепившиеся, как вата. Теперь мне это уже совсем не казалось веселым. Я старалась стряхнуть листья и трясла головой, чтобы скинуть их с волос.
Голос Мегги зазвучал по-другому. В нем появились детские интонации, которых прежде Фрай не замечала. Было немного странно, что это говорит взрослая женщина. Казалось, она вспоминает случай из своего детства, а не трагедию, случившуюся с ней несколько недель назад.
На этот раз пауза затянулась несколько дольше. Фрай сжала пальцы, чтобы нечаянно не вмешаться и не нарушить тишину. Она бросила взгляд на кассеты – те все еще тихонько поскрипывали. Но молчание слишком затянулось.
– Вы видите кого-нибудь рядом? – спросила Фрай как можно мягче, хотя ей очень хотелось посильнее встряхнуть Мегги – наступил критический момент.
– Кого-нибудь еще? Нет, ее здесь нет.
Фрай резко вскинула голову, думая, что ослышалась.
– Кого?
Теперь Мегги тоже казалась сконфуженной, словно два разных воспоминания смешались вместе.
– Я смотрела вниз, на землю, – повторила она. – Смотрела на землю, где лежали листья. Поэтому я не заметила его.
Голос Мегги стал бесцветным и чуть выше, как это бывает у людей на грани истерики.
– Если бы я не шуршала листьями, то наверняка услышала бы его шаги. Я успела бы убежать.
– Мегги, когда вы поняли, что рядом находится другой человек?
– Когда он был уже совсем близко.
– Откуда вы о нем узнали? Вы услышали его?
– Листья шуршали. Они шуршали слишком громко. А я не обратила внимания.
– Хорошо. Вы не слышали, как он подошел. Может, Мегги, вы почувствовали его запах?
– Запах?
Мегги нахмурилась. Ее ноздри раздулись, словно она принюхивалась, вспоминая знакомый аромат.
Фрай знала, что запах – сильнейший помощник памяти, Если Мегги удастся воскресить всего один запах – может, какой-то дезодорант, запах тела или сигарет, – это дополнит всю картину.
– Я не чувствую его запаха, – сказала Мегги. – Только листья.
– Может быть, вы его слышите? – спросила Фрай, так же как и Мегги, переходя на настоящее время.
Глаза Мегги отрешенно смотрели вдаль. Прислушивалась ли она? Фрай была уверена, что, возможно, Мегги что-то слышит. В ее сознании должны были проноситься звуки, но Фрай не в силах была узнать какие, пока Мегги не поделится с ней.
– Шуршание, – нерешительно произнесла наконец Мегги.
– Опять листья? Он идет по листьям. Вы слышите его шаги по листьям.
– Да, и это тоже. Но не только. Шуршание синтетической ткани. Скорее всего, нейлона. Похоже, он одет в нейлоновую куртку.
Фрай почувствовала прилив возбуждения.
– Очень хорошо, Мегги. Теперь сосредоточьтесь. Вы видите ее, эту куртку? Какого она цвета?
Мегги покачала головой:
– Не знаю. Черная. Может, синяя.
– Хорошо. Можете ее описать? Она на пуговицах или на молнии? У нее есть капюшон?
– Ничего не могу сказать.
– Почему?
Мегги замялась.
– Темно.
Фрай открыла рот и снова закрыла его. Она посмотрела на магнитофон, словно спрашивая себя, слышал ли этот прибор то же самое, что и она. Потом она уставилась на Мегги Крю, противясь желанию схватить женщину за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы она ответила на самый главный вопрос.
– Мегги, – медленно проговорила она, – что вы делали на пустоши в темноте?
Мегги молчала. Фрай подумала, что полностью потеряла с ней контакт, что она ускользнула в сон или какой-то другой мир. Но в таком случае это был мир одних лишь кошмаров. Тело Мегги было напряжено, ее лицо исказил ужас. Ее веки оставались плотно сжатыми. Она резко дергала головой, будто пытаясь избавиться от застрявших в волосах веточек ежевики. Взгляд Фрай задел краешек красной, сморщенной ткани, блеснувший, как свежий ожог.
Потом Мегги положила руки на лицо, прикрывая пальцами правый глаз, и сильно, словно защищаясь, прижала их ко лбу. В комнате слышался только звук ее дыхания, ноздри с прерывистым свистом втягивали и выпускали воздух – свистом, которого не улавливал даже магнитофон, хотя пленка по-прежнему крутилась. Затем раздался высокий приглушенный шум – то ли хрип в груди астматика, то ли тихое поскуливание маленького зверька, умиравшего на обочине дороги.
– Я ничего не помню, – произнесла Мегги. – Я ничего не помню!
Глава 19
– «Золотая Вирджиния», – сказал Оуэн Фокс. – Их любимый.
В одной руке он держал упаковку в шесть банок светлого пива, в другой – жестянку с табаком. Бен Купер неуверенно следовал за ним. Он заплатил за пиво и табак и отлично знал, что не сумеет возместить эти расходы.
– Вы уверены, что это сработает? – спросил Купер. – Слегка напоминает подношение стеклянных бус туземцам.
– Единственный способ сблизиться с этими духовными типчиками, – ответил Оуэн, – воззвать к их материализму.
– Но…
– Доверьтесь мне, Бен. Я смотритель.
Но Бен Купер все равно сомневался. Вообще-то он не должен был находиться здесь. Он пришел сюда неофициально – никто не выдавал ему предписания еще раз побеседовать с Келвином Лоренсом и Саймоном Бевингтоном. Он сам почувствовал необходимость в этом: у фургона, в присутствии Дианы Фрай и толпы констеблей, трудно было сосредоточиться.
