Фрай до сих пор не уяснила себе, что заставляло двадцать пять миллионов людей каждый год посещать Пик-парк. Здесь не было торговых центров, больших спортивных арен, выставочных или концертных залов – не было даже мало-мальски приличной футбольной площадки. Все, что делали эти люди, – создавали проблемы и грязь, бесцельно проезжая из ниоткуда в никуда.
Но сегодня толпа радовала Фрай. Бестолковое человеческое мельтешение служило противоядием от чрезмерной изолированности квартиры в «Дервент Корт». Одинокое мучение Мегги слишком напоминало отдельные периоды ее собственной жизни – такие горькие и полные боли, но обладавшие при том каким-то жутким очарованием: так бывает, когда хочется расслабиться и пойти ко дну, если слишком устал, чтобы плыть дальше.
Фрай знала, как легко дойти до такого состояния. В один прекрасный день обнаруживаешь, что приветствие незнакомца становится для тебя пыткой, а слова «доброе утро», сказанные почтальоном, хуже чумы. Когда раздается звонок в дверь, ты не только не торопишься открыть, но хочешь спрятаться в другой комнате, чтобы тебя не увидели в окно и не узнали, что ты дома.
Если однажды позволяешь себе стать затворником, мир начинает казаться таким далеким, что до него уже не достать. Превращается в место, где ты чувствуешь себя инопланетянином, если вообще остаешься в нем. И ты знаешь, что люди из этого мира тоже будут считать тебя инопланетянином. Потому что ты не похож на них. Ты другой. Изуродованный.
Фрай прислонилась к своей машине и вздрогнула. Память была так материальна. Более материальна, чем ее собственная кожа, чем одежда на ней или земля, на которой она стояла. Жуткая материальная штука. А некоторые воспоминания, похоже, никогда не утратят свою вредоносную силу. Не ослабеют с возрастом и не потускнеют с годами. Они просто притаятся в туче ежедневных дел, дожидаясь подходящего момента, чтобы наброситься с еще большей силой. А бьют воспоминания тем сильнее, чем меньше их ожидаешь.
В том, что Мегги Крю – ущербная женщина, сомнений не оставалось. Фрай уже начала опасаться последующих встреч с ней. Находясь в доме Мегги, она чувствовала себя в некотором смысле как дома. Но буквально через несколько минут после того, как она выходила на улицу и, сев в машину, касалась ключа зажигания, ее внезапно начинала бить дрожь. Теперь она понимала, что вспотела, что ее руки трясутся, а в ногах такая слабость, словно она несколько дней не ела. Ей приходилось открывать окно, чтобы холодный воздух привел ее в чувство.
Никогда раньше Диана не чувствовала упадок сил так остро, как сейчас. Обычно она одним усилием вызывала в воем теле прилив энергии. Она годами училась при необходимости физически ощущать, как энергия поднимается и растекается по ней. Но один час с Мегги Крю – и она была выжата как лимон. Что-то явно было не так.
В управлении у нее оставалось много дел, но ничего срочного не было, – ей разрешили проводить с Мегги столько времени, сколько она сочтет нужным. Значит, удастся по пути заглянуть в свою квартиру в Эдендейле. Возможно, душ избавит ее от холодного липкого пота, покрывшего ее кожу.
Фрай какое-то время кружила по городу, бесцельно делая крутые повороты. Ей не хотелось возвращаться домой, пока не восстановятся силы и не рассеется дурное настроение.
Конечно, для такого расположения духа существовали и физические причины: тело требовало действия, какой-то цели для удара, на которую можно выплеснуть еле сдерживаемое напряжение. Старый учитель-шотокан в Уорли научил ее распознавать подобное состояние и использовать его. Если она хочет почувствовать облегчение, ей очень скоро придется найти время и посетить свою новую доджо в Шеффилде, иначе темная волна злости перельется через край и устремится к первой попавшейся цели.
Всякий раз, когда Фрай вновь оказывалась вместе с Мегги Крю в ее бездушной квартире, напоминал исчезновение света при въезде в туннель. Ей вспоминался туннель по дороге в Хай-Пик, где сверху капала вода, а деревянная крыша еле держалась на обваливавшихся каменных стенах. Но там она была с Беном Купером, а это совсем другое дело.
Постепенно Диана начала чувствовать, что к ней возвращается ее обычная уравновешенность, и направила машину в Эдендейл. Ее квартира на Гровенор-авеню тоже действовала на нее угнетающе, но причина этого была понятной: просто мрачное и неудобное жилище, не вызывавшее, однако, болезненных эмоций. Потому-то она и сняла эту квартиру: ее не связывали никакие воспоминания, и здесь не было ни одной вещи из ее прежней жизни – Диана просто выкинула их, отнесла на распродажи или свалила в мусорные баки – книги, одежду и все остальное. Так что от чувств квартира была свободна. Холодная разновидность комфорта.
Фрай задержалась у двери квартиры, пока не убедилась, что дурное настроение ушло. Но даже когда она вошла внутрь и с веселым презрением уставилась на грязные стены, где-то в уголке ее сознания теплилось легкое подозрение, что она принесла в эту комнату что-то от Мегги Крю. Диана выругалась. Она давно научилась распознавать эмоциональные проблемы в самом начале. Первый приступ боли означал, что ее защитные механизмы пошатнулись, иммунитет ослаб и его необходимо укрепить. Ей нужно было пройти курс антибиотиков и, возможно, побыть одной.
Фрай заглянула в свой ежедневник: встреча с Мегги Крю была назначена на пятницу. Утром она позвонит и отменит ее. Фрай взяла ручку и жирной черной линией перечеркнула дату. Ей немедленно стало лучше.
Страйд начал считать дни. Каждый новый день был короче, чем предыдущий. И Страйд видел, как меняется пустошь: ссыхаясь, она медленно умирала. В преддверии нового сезона она, словно хамелеон, меняла цвета. Дни укорачивались, в листьях разрушался зеленый хлорофилл, и с его исчезновением постепенно становились более заметны другие пигменты – желтые, оранжевые и красные. Токсичные продукты разложения, накопившиеся в умиравших листьях, заставляли деревья сбрасывать листву. Деревья избавлялись от части себя как от чего-то ненужного, скидывали листья, как нечто чужеродное и противное, – черешки высыхали, связь с веткой ослабевала, и ветер уносил нежеланную листву прочь.
Но Страйд знал, что все происходящее у него на глазах – не настоящая смерть. Не конец, а лишь подготовка к очередному началу. Листья, тысячами и тысячами падавшие на землю, со временем сгниют и разложатся, вернув почве и корням деревьев питательные вещества, и следующей весной земля опять будет готова к прорастанию. Действовала великая система круговорота веществ в природе. Миллионы органических систем распадутся и вновь синтезируются в масштабе, которого окружной совет дербиширской долины не может даже помыслить.
Правда, в отдельных местах он находил листву горного ясеня и более экзотических, завезенных сюда видов, таких как русский виноград, карабкавшийся по стенам придорожных коттеджей. Его красные листья заставляли Страйда думать о смерти – о настоящей смерти. Он пытался не наступать на них, отдергивая от них носки своих ботинок «Док Мартенс», словно прикосновение к мертвым листьям могло его осквернить. Он не выносил вида их мягкой, мокрой массы, слоями лежавшей на земле. Он ненавидел их цвет и склизкую природу. Они казались ему огромными сгустками свернувшейся крови.
Глава 21
К четвергу, через четыре дня после того, как нашли тело Дженни Уэстон, расследование начало безрезультатно брызгать энергией во все стороны, как мужчина, который мочится на сильном ветру. Ответы больше не находились. И утренний брифинг, казалось, состоял из одних вопросов.
– Эта молодая женщина, Роз Дэниелс. Есть вообще информация, откуда она взялась? – спросил старший инспектор Тэлби.
– Мы располагаем довольно подробным описанием, но мало надежды идентифицировать ее среди пропавших, – доложил инспектор Хитченс. – Во-первых, о большинстве таких молодых людей, которые уходят из дому, никогда не заявляют как о пропавших. Сейчас полиция Чешира прорабатывает этот вопрос. Еще у нас есть несколько водителей грузовиков, видевших девушку, которая шагала, прихрамывая, по шоссе А537 от Макклесфилда в сторону Бакстона.
– Это лесная дорога, – заметил Бен Купер. – Места довольно глухие. Рискованно там ходить одинокой девушке пешком.
– Именно поэтому, Купер, водители ее и запомнили. Один из них сказал, что по ней было не похоже, что она особенно боится. Говорит, выглядела как Танкистка.
– Не знаю, кто такая эта Танкистка, – сказал Тэлби, – но в целом могу себе представить.
Хитченс улыбнулся.
– Такой вид, скорее всего, ей придавали армейские штаны и прическа. И еще некоторая доля агрессивности в поведении. Ладно, та еще девица. Но как бы то ни было, она жила в доме Дженни Уэстон по крайней мере около шести недель перед тем, как ту убили. Судебные эксперты обнаружили в доме множество следов, не принадлежащих Уэстон.
