Плеснув виски в два стакана, мой друг передал один инспектору.
— Если преступник уже на крючке, то, вероятно, до поры до времени не следует его арестовывать? — спросил я.
Лестрейд, в котором все это время закипало необоримое желание высказать нечто важное, наконец не выдержал:
— Ходить за ним как тень! Не спускать с него глаз! Такие распоряжения, доктор, мы получили сверху — не от начальства Скотленд-Ярда и даже не от мистера Майкрофта Холмса, а от самого мистера Уинстона Черчилля!
Министр внутренних дел из правительства Асквита не нуждался в представлении. Прежде занимая посты в двух министерствах — по делам колоний, а также торговли и промышленности, — он успел заявить о себе как о государственном деятеле, не страшащемся никаких преград. «Ни к чему заявлять о том, что у нас есть трудности! — восклицал Черчилль в ответ на жалобы подчиненных. — Трудности заявят о себе сами!»
— Противостояние Черчилля и Пяткова — это своего рода личная дуэль, — заметил Холмс. — Но вместе со своим главным врагом Уинстон, как его называют за глаза, хочет посадить в мешок всю анархистскую банду. Он распорядился не ворошить гнездо до тех пор, пока мы не выявим всех участников заговора. Анархизм он называет гидрой революции: отрежьте ей одну голову, и на ее месте тут же вырастут двадцать.
— Так что же все-таки произошло?
На лице Лестрейда появилась довольная улыбка.
— Сержант Уайли заглянул в оружейный магазин и мило побеседовал, если можно так выразиться, с управляющим: Пятков назвал тому фамилию Штерн, при этом, как ни странно, объявил себя французом. Согласно документам из архива Министерства внутренних дел, которые мистер Черчилль передал в наше полное распоряжение, в Париже Художник действительно представляется Штерном, а для многих товарищей-анархистов он просто Француз.
— Суть в том, — нетерпеливо проговорил Холмс, — что он купил три винтовки Энфилда. Они заряжаются с дула, стреляют очень точно. Их доставят одной посылкой на имя Штерна по адресу: Степни, Джубили-стрит, сто тридцать три.
— Но ведь на этой улице находится так называемый клуб анархистов! — воскликнул я.
— Более того, в этом самом доме, доктор. Если мы установим за ним слежку, все участники заговора попадут к нам в силки, прежде чем успеют привести свой план в действие. — Лестрейд вытряс трубку и продолжил: — Имея при себе одни пистолеты, они могут поражать только близкие цели. Из винтовки хороший стрелок способен попасть в мишень, расположенную на расстоянии сотни ярдов. Это, господа, орудие политических убийств. Мистер Черчилль приказал усилить охрану премьер-министра во время его передвижений с Даунинг-стрит в палату общин. Особые меры безопасности будут приняты в Новый год, когда король и королева посетят заседание парламента. Нам известно, что пули для винтовок у Гардштейна и его друзей были и раньше. Теперь у них есть сами винтовки.
— Неудивительно! Ведь вы позволяете бандитам преспокойно покупать оружие в магазинах!
К моему крайнему удивлению, инспектор заговорщицки потер нос и, казалось, с трудом удержался, чтобы не подмигнуть мне.
— Если позволите, доктор, мы разберемся с этим делом сами, — ответил он.
Холмс промолчал. Вскоре Лестрейд встал и пожелал нам доброй ночи. В дверях он обернулся.
— В завтрашней газете, доктор, вы увидите Художника таким, каким его запомнили сегодня служащие полиции. Поделитесь со мной своим мнением о портрете — как о произведении искусства, разумеется.
Из гостиной было слышно, как инспектор усмехается, спускаясь по лестнице. Сунув под мышку «Эдинбургскую темницу», я направился к себе в спальню, бубня под нос: «Какая чудовищная самоуверенность!» — или что-то в этом роде. Шерлок Холмс снова воздержался от ответа, не отрывая задумчивого взгляда от догорающих углей.
7
В последнее время меня стало задевать некоторое пренебрежение со стороны моего друга. Я полагал — и не без оснований, — что заслуживаю большего внимания. Вот и сегодня Шерлок Холмс сел завтракать, не дождавшись меня. Я хотел уже высказать ему упрек и вдруг заметил, до чего бледное и изнуренное у него лицо. Спать он, очевидно, не ложился. Однако следов его ночного труда в гостиной вроде бы не наблюдалось. Лишь через несколько минут я уловил запах горячей кислоты и металла, неизменно присутствующий в мастерских, где паяют железо.
Но мысли о таинственных затеях Холмса улетучились, едва я отложил нож с вилкой и заглянул в «Морнинг пост». С внутреннего разворота на меня смотрело лицо, как две капли воды похожее на то, что я увидел из окна позавчера вечером, когда о стену дома брякнула жестяная банка. Над рисунком красовалась крупная подпись: «Петер Художник».
— Это он! — воскликнул я.
— Неужели? — равнодушно отозвался Холмс. — Вам лучше знать, мой дорогой друг. Его видели только вы да двое наших людей в штатском.
— Поразительное сходство! Теперь он не сможет высунуть носа на улицу, чтобы его тут же не узнали!
Прибор Холмса лежал на столе без дела: сегодня моему другу изменил всегдашний утренний аппетит.
— Не сомневайтесь, Ватсон: как только этот тираж сошел с типографских станков, наш Художник преобразился до полной неузнаваемости. Лестрейду и его молодчикам следовало бы держать это, — поморщившись, сыщик ткнул пальцем в газету, — при себе.
Возразить, увы, было нечего.
Бросив недоеденный завтрак, мой друг поднялся и занял любимую позицию у окна. Решив не продолжать неприятного разговора, я с притворным интересом изучил колонку новостей и по ходу дела расправился с тостом, джемом и кофе.
Через десять минут молчания Холмс отвернулся от окна и двинулся к вешалке.
— Сегодня я проведу день с Майкрофтом, — сказал он, застегивая плащ. — Мы обязаны отчитаться перед мистером Черчиллем и его советниками. Других встреч ни у меня, ни у вас, насколько мне известно, не предвидится. К вам, однако, может заглянуть мистер Чан Ли Су. Будьте любезны попросить у него карточку и передайте ему, что я вскоре его навещу по указанному адресу.
Мистер Чан Ли Су! Я не мог предположить, что же скрывается за всей этой нелепой таинственностью, а Холмс ничего мне не объяснил. Вероятно, он взялся разгадывать новую головоломку, о которой позабыл упомянуть по причине ее ничтожности в сравнении с угрозой революции и анархии.
Когда детектив спустился по лестнице, я занял его место у окна. У дверей стоял кеб, и мой друг сел в него в сопровождении двух армейских офицеров. По знакам отличия на лацканах и головных уборах, известным мне со времен военной службы, я понял, что один из этих двоих — полковник, а другой — бригадир. Какую бы игру ни вел Холмс вместе со своими союзниками, она начинала казаться мне слишком серьезной.
Отобедал я в столовой Лондонского госпиталя в компании своего приятеля и коллеги Альфреда Дженкинса. Мы вместе служили в Афганистане. В то время он был лейтенантом, но через несколько лет после того, как я получил ранение в Майвандской битве и отправился в отставку, ему присвоили звание майора. Когда же и для него настала пора возвращения к мирной жизни, он занял должность старшего хирурга больницы.
Пока мы налегали на бифштексы и почечный пирог, к нам за столик подсел ассистент Дженкинса.
— Мы его получили! За него пришлось побороться, но он того стоит: прекрасен, как Адонис. Великолепное тело! — радостно сообщил он.
Ценным приобретением оказался труп Муронцева, называвшего себя Георгом Гардштейном. Поскольку при жизни лишь немногие знали его в лицо, для окончательного опознания необходимо было на протяжении следующих трех месяцев сохранять останки нетленными. Сию почетную миссию возложили на нашу больницу. Мертвеца поместили в стеклянную камеру с парами формальдегида. Глаза его осторожно раскрыли, и полицейский сделал с него фотографию, которую вскоре опубликовали.
Холмс вернулся домой раньше меня. Он явно не был расположен к беседе, сказал лишь, что люди Лестрейда в Ист-Энде вели наблюдение за Пятковым, который, вопреки нашим опасением, не изменил своего облика. Я в шутку заметил: «Он, должно быть, не выписывает „Морнинг пост“», но Холмс даже не улыбнулся в ответ, сухо бросив, что Художника видели на Джубили-стрит. В клубе анархистов за ним следил Атертон-Волков. Прочие собравшиеся так оторопели при виде своего кумира, что поначалу никто не решался с ним заговорить. Очевидно, его прихода не ждали.
Винтовок на Джубили-стрит никто не доставлял. Как ни умны были полицейские под предводительством Майкрофта Холмса, этот груз они упустили.
Я встал, потянулся и пожелал своему другу спокойной ночи. Покидая гостиную, я заметил на буфете визитную карточку с крошечным фотографическим портретом ничем не примечательного европейца в костюме и шляпе. Под снимком значилось: «Чан Ли Су, непревзойденный китайский фокусник». Чуть ниже я прочел: «Ждем вас в партере театра „Вуд Грин Эмпайр“. Гастроль продлится до субботы». Что понадобилось моему другу от этого циркача, я не знал и в данный момент, пожалуй, не хотел знать.
