Сказав это, он приставил ладонь козырьком ко лбу и, щурясь от яркого рассвета, вгляделся в небо. Оно казалось совершенно обычным для этого мира и этого времени: серое, лишь с легким намеком на голубоватый отлив, без единого облачка. Безжизненное небо пустыни, в которую и превратилась Земля. Но вот вдалеке каплей чернил на грязноватой бумаге проявилась темная точка.
— Началось, — одновременно сорвалось это восклицание с губ друзей.
А точка в небесах разрослась до настоящей тучи, но не благодатный дождь должна была она принести… Только гибель.
Из черного тяжелого облака полились на землю струи воды. Иссохший песок жадно впитывал их, давая просачиваться глубже и глубже. Темнели камень и бетон, потемнело небо, в один миг ясный день превратился в густые сумерки.
Ни одна капля не коснулась Тео и Горга. Первый довольно кивнул, бросив прощальный взгляд на не стихийное буйство, и исчез, словно и не было. Во взгляде второго мелькнуло сожаление. Но мгновением позже во влажном воздухе растворился и он.
* * * *
Я проснулась утром раньше обычного и не смогла заснуть снова. Какое-то странное чувство, царапаясь и волнуясь, вызывало необъяснимую тревогу, будоражило. Стоило только закрыть глаза и, могу поклясться, я начинала слышать странный шум. Смесь журчания и шороха непонятного происхождения — в полной тишине это производило удручающее, сводящее с ума впечатление.
Понимая, что скорее сойду с ума, чем смогу поспать, решительно поднялась с кровати. Шумом своих шагов я постаралась заглушить и непонятные звуки и собственное беспокойство.
Томы в комнате уже не было, и ее постель оказалась аккуратно застелена. В такое время она могла быть только в одном месте — на кухне. Девочка часто помогала повару, а иногда приходила туда что-то сделать, пока все еще смотрели десятые сны. Как-то раз я спросила сестру об этом, но она лишь уклончиво ответила, что «ей иногда не спится», и оборвала все дальнейшие попытки возобновить этот разговор. Порой мне казалось, что у Тамары больше тайн, чем у меня самой и большинства моих знакомых. И что она куда сильнее всех нас, раз хранила их, никому не жалуясь. Но я очень хотела, чтобы ей не приходилось быть такой сильной, чтобы Тома могла оставаться простым ребенком… Жаль, что для этого пришлось бы разрушить весь мир и отстроить заново уже другой. Еще больше жаль, что я на это неспособна, иначе сделала, не задумываясь.
Я решила и сама спуститься на кухню, поговорить с сестрой, прежде чем отправиться в очередной рейд. Неизвестно, насколько он затянется. И, как всегда бывает с Гонцами, неизвестно, вернусь ли я после него домой…
Пока я передвигалась в хитросплетении коридоров, ничто не прервало мертвую тишину, царящую вокруг. И вновь я задумалась о том, что жить в подземелье невыносимо тяжело. Только наличие рядом близких и возможность хоть изредка вырываться наружу скрашивали тоскливое существование в бункере. Если бы не было Технобогов, то уже сейчас люди могли переселяться на поверхность…
— Привет, не думала, что ты уже проснулась, — звонкий голос сестренки вывел меня из оцепенения. Надо же, дошла буквально на «автопилоте», не замечая дороги.
— Доброе утро, — улыбнулась я и пожала плечами, — Не спится чего-то…
— Может, тогда поможешь мне с завтраком? — с надеждой посмотрела на меня Тома, — Джад, наверняка, еще не раньше, чем через час придет — а голодные ранние пташки, вроде тебя, вот-вот слетаться начнут.
В общем-то, готовка и прочие «женские» занятие никогда меня не интересовали, но… Сестра же попросила. К тому же побыть рядом с ней — далеко не худшая трата времени.
— Хорошо, но процессом руководишь ты.
— Не бойся, ничего серьезного я тебе все равно не доверю! — рассмеялась она, и я почувствовала, как теплеет на душе.
— Нарежешь, только помельче, — указала Тамара на крупный кусок сырого мяса. Я поморщилась: это напомнило мне о временах, когда мы с Кайлом охотились в подземельях… Не хотелось сейчас вспоминать о нем и прошлом. Но отказываться было глупо и некрасиво; скрипнув зубами, я взялась за дело.
Пока возилась с мясом, Тома легким ветерком носилась по кухне, успевая и там и тут: помешать, добавить немного того или щепотку этого… Никогда не понимала, но, похоже, ей действительно нравилось это занятие. В любом случае, лучше пусть она возится на кухне, чем последует по моим стопам и станет Гонцом.
Из-за работающей печи в комнате вскоре стало жарко, я то и дело оттирала лоб тыльной стороной ладони, а Тамара уже не казалась такой же бодрой. Она взяла с полки жестяную кружку и набрала в нее воды из крана.
— Попьешь, дашь мне тоже, — бросив взгляд через плечо, попросила я и вернулась к своему однообразному и утомительному занятию.
— Угу, — донеслось до меня. Вдруг Тамара закашлялась, наверное, поперхнувшись водой. Секунд через тридцать, в течение которых кашель не прекращался, я встревожилась.
— Эй, тебе помочь… — начала я. Но тут стало очень тихо, только бульканье еды и гудение огня звучали вокруг. Потом раздался металлический звон. Я обернулась, чувствуя, как странная медлительность сковывает все мои движения — будто я угодила в густой липкий студень.
Напротив, одной рукой опираясь на стол, стояла Тамара. Лицо отливало какой-то нездоровой синевой, другой рукой она хватала себя за горло, а рот был жалобно приоткрыт… У ног, в лужице воды, валялась кружка.
— Тома! — взвизгнула я и кинулась к ней. Успела как раз, чтобы подхватить оседающее тело, прежде чем она упала.
— Тома, Томочка… — лихорадочно шептала я, глядя на широко распахнутые, полные слез глаза, на ее попытки втянуть воздух… Боже, она как будто задыхалась! Но от чего!?
Я не знала, как бросить ее в таком состоянии, но нужно было бежать за помощью… за Джози… за кем-то еще. Отчаянная паника мешала здраво мыслить. Я не успела ничего решить… Даже если бы оставалась хладнокровной и собранной — все равно, не успела бы…
Дернувшись еще раз, сестра изогнулась у меня на руках, хрипло вскрикнула… и затихла…
Я не могла в это поверить. Принялась судорожно прижимать руки к ее груди, шее, запястьям… пыталась нащупать хотя бы слабенький пульс. Ничего. В моих руках оказалась неживая кукла, а не сестра.
Что-то горячее заструилось по щекам, несколько капель упало на платье Тамары, расползаясь темными влажными пятнами. Но я не плакала… Я отчаянно выла, захлебываясь рыданиями и все еще не в состоянии принять…
А вокруг все продолжали спать. Я осталась одна во вселенной, одна с трупом сестры и со своим горем.
Глава 3
Наше братство без клятв, а в родство не загонишь и силой.
Под похмельное утро все спят, не сойти бы с ума.
И к войне или миру, но строй пахнет братской могилой.
Одному — долгий путь, тяжкий посох, пустая сума.
Сплин «Бездыханная легкость».
Сколько я просидела так, баюкая мертвую сестру и завывая — то с душераздирающей громкостью, то еле-еле слышно? Минуты, часы, дни или годы? Знаю лишь, что для меня это был самый настоящий ад. А в аду не существует времени — только вечность боли и страданий.
Через какой-то туман помню, как меня оттаскивали от Тамары, как пытались о чем-то спрашивать… Я не рыдала уже, но и ответить не могла. В голове пульсировало: «это не со мной, это не с нами происходит…» За эту одновременно и спасительную и губительную мысль я цеплялась с отчаянием утопающего. Никогда еще безумие не оказывалось так близко: я чувствовала его опьяняюще-сладкое дыхание возле лица… Оно обещало: боли больше не будет, только отдайся в мои объятия… Насколько проще было бы сойти с ума или умереть!
Я почти что была готова к этому. Я стояла перед самой бездной, глядела в ее черное чрево, мечтала сделать шаг и раствориться там, в ничто… Странно, какая мелочь смогла удержать меня и вернуть к реальности. Какая-то женщина (в тот момент я так и не смогла связать ее лицо с каким-нибудь из имен, знакомых мне), склонившись над Тамарой, произнесла:
— Теперь девочка в лучшем мире… — и принялась шептать какую-то молитву, что-то о «рабе божьей» и «агнцах» и о «милости Господней»…
Обжигающей волной во мне начала подниматься ярость.
— Кому вы молитесь?! — закричала я, — Никто не слышит ваших молитв, а если и слышит, то ему плевать!
— Мы все понимаем, что ты расстроена, Тереза, но побойся бога… — растеряно начала женщина… Хелен. Так ее звали.
— А я не буду бояться, — устало сказала я, чувствуя, как огненный гнев оставляет за собой только бессильный пепел. — Им уже нечем меня напугать… нечего отнять…
Под хор из шепотков — осуждающих и сочувствующих — я на дрожащих ногах отправилась прочь из этого места. Во рту стоял металлический привкус… Кажется, я прикусила губу, вот только боли совсем не чувствовала. Наверное, подойди кто-то и сломай мне руку — я и не заметила бы и продолжила брести, опустив голову и не видя ничего, кроме бледного неживого лица сестры…
