Проснулся он от собственного храпа и от того, что кто — то гладил его по голове. Это была его мама. Сначала Евгений подумал, что он бредит, но рядом с ним на журнальном столике стоял бокал горячего чая и пахло лимоном.
— Мама, ты приехала! — радовался Евгений, ещё слабо веря, что, наконец, и на его улице наступил праздник.
Мать уехала к сестре в Саратов, потому что они тогда сильно поругались. Конечно же, из-за Кати. Две хозяйки не могли ужиться на одной кухне. И между ними не раз случались скандалы, к которым Евгений со временем попривык. Но потом был последний и не самый громкий.
И тогда мама по — настоящему обиделась.
Но стоило уехать одной, как почти тут же исчезла и другая.
А сейчас по квартире витал аромат борща и только, что испечённой шарлотки. Повинуясь этим слюне — выделяющим запахам, Евгений попробовал было встать, но ощутил сильную слабость.
— Лежи, у тебя наверняка грипп. Я тебе сейчас лекарство и поесть принесу, — мама снова уложила его в постель.
— Мам, я сам встану, ты и так наверно устала с дороги. — Труханов улыбался глуповато — счастливой улыбкой.
— Сам, сам, лежи! Должна же быть от меня тебе какая — то польза, раз я здесь, — строго сказала мама.
Ей было приятно опять почувствовать себя хозяйкой в этой квартире, где она прожила почти тридцать лет, когда всё было только по её. А потом ей вдруг пришлось сдать свои позиции. И кому? Этой вертихвостке Кате!
— Как там дела у сестрёнки? — вежливо осведомился Евгений, как в детстве морщась от горького лекарства.
— Нормальные дела, потом расскажу. Спи пока. А через часок я тебя разбужу. Может, поешь чего — нибудь.
Мать, как в детстве, заботливо подоткнула под Евгения одеяло и он послушно закрыл глаза.
— Всё же какое счастье, что она есть и что вернулась! — думал Евгений о матери.
Он даже не мог себе представить, что когда — нибудь её вдруг не станет. Этого просто не могло быть!
48
Люся, как очумелая, выскочила на улицу. На неё подозрительно покосились две дамы, заходившие в подъезд этого богатого дома. Может, подумали, что она воровка и убегает с чужим добром и постарались её запомнить?
А Люся, никого и ничего не замечая, поспешила в сторону метро, словно за ней гнались, но, очень скоро устав, замедлила шаг. Она и так оставила все силы в квартире Лаврищевых, впервые в жизни впав в такую ярость. Люся вообще ругаться не умела. Вот теперь, как результат, у неё заныло в левом подреберье. Да ещё сумка тяжёлая.
Преодолев большой двор, Люся вышла на широкую улицу.
Светило не по — зимнему яркое солнце, отражаясь во множестве окон домов. Солнечные блики озорно отпрыгивали от стёкол, проезжавших мимо, машин, но ничего этого Люся не видела. Она упёрлась взглядом в, маячивший впереди подземный переход с буквой «М» наверху.
Люся спустилась в него и прошла в метро. Холодный, уличный воздух сразу сменился подземной духотой и шумом электропоездов, отчего у неё сразу же закружилась голова.
— И как только люди здесь работают? — подумала Люся, глядя на сидящую в будке между, ползущими в разные стороны, эскалаторами, молодящуюся «дежурную».
А ведь ей теперь тоже надо искать работу. Кормить — то её не кому. Она совершенно одна в этом огромном мире! Конечно, у неё есть небольшая заначка, но она не резиновая.
В её трудовой книжке стажу наверно лет пятнадцать. А Люсе уже пятьдесят! Хорошо, что «пирожковый» период, когда при страшной безработице даже люди с высшим образованием были вынуждены работать дворниками, или на вокзалах торговать пирожками, уже закончился. Но, как она слышала по, установленному для неё Темниковыми на кухне, телевизору, безработица ещё велика.
— А найти работу мне будет нелегко, — сидя в подземной электричке, впала в размышления Люся, не смотря на ровный, грохочущий шум подземного поезда, сильно давящего на уши.
Ехать ей было далеко, с пересадкой, так, что нужно было чем — то занять свои мысли, постоянно старающиеся вернуться к переживаниям недавнего конфликта. Сейчас Люсе было немного стыдно за свои резкие слова. И что на неё нашло?
Хотя с волками жить — по волчьи выть!
— Я отстала от жизни на целых пятнадцать лет, спокойно прожив их на кухне Темниковых, — сокрушалась Люся.
— А, если мне пойти работать нянечкой в детский сад? — помечтала она. — Зарплата там, маленькая, желающих работать там должно быть не много и наверно где — то она должна требоваться? А много ли ей одной надо!
Нет, лучше я схожу в свой Детский дом. Там мне всё более — менее знакомо. Конечно, директор должно быть уже сменился, но кто — то из тех, кто по моложе, возможно, меня вспомнит?
Но сначала мне надо разыскать Ларису и отдать ей конверт.
Люся знала, что в этом конверте записка для Ларисы, ключ и номер ячейки в банке, в которую Тамара Кузьминична, зная непутёвый характер своего сынка, на всякий случай положила некоторые ценные бумаги и драгоценности.
— Я тут указала Ларисе, что часть этих ценностей твоя, — сказала тогда Тамара Кузьминична и велела Люсе до поры, до времени по — надёжнее спрятать этот конверт.
Что та тогда и сделала. А сейчас он лежал в кармане пальто Люси и переезжал вместе с ней на другую квартиру.
Люся подхватила свою ношу и пошла на пересадку на другую линию. У неё уже кончались силы. Наверно потому, что она отвыкла от нервотрёпки, от духоты и большого скопления людей.
— И зачем только станции метро переименовали? Путайся теперь! — недоумевала она, сидя в электропоезде и слушая названия следующих остановок.
Потом вспомнила, что по этому поводу говорил Дмитрий Антонович: будто — бы таким образом Мэрия из воздуха деньги делала, потому, что переименовать выходило на много дешевле, чем они показывали на бумагах. А может это вовсе не так, может просто подстраивались под изменившуюся идеологию?
На её остановке пассажиров выходило и входило совсем мало. Это далеко не центр Москвы.
Люся вышла из метро и с удовольствием глубоко вдохнула глоток воздуха. Свежим его назвать было трудно, потому, что рядом проходила оживлённая автомагистраль. Но всё же не то, что в метро.
— Люсенька, дорогая! Вы ли это? — схватил Люсю за локоть, шедший к метро пожилой мужчина, от которого несло дешёвым табаком.
Люся испугалась за свою сумку.
— Не узнаёте меня? — улыбался мужчина.
Люся внимательно вгляделась в его — вроде бы лицо знакомое.
— Не узнаёте, вижу. А ведь мы с вами когда — то вместе на стройке работали: вы кассиром…
— А вы прорабом, — перебила его Люся, наконец, узнав своего бывшего начальника.
Но она никак не могла точно вспомнить его имя и отчество и от этого ей было неловко.
— Столько лет прошло! — сразу ударился в воспоминания бывший прораб. Ему, в отличии от Люси, видимо это доставляло большое удовольствие.
— А вы с вещами. Ездили куда? Давайте я вас провожу и вашу сумку донесу, — предложил он.
— Спасибо не надо, она не тяжёлая. И вы куда — то торопились? — Не привыкшая к вниманию мужчин Люся сейчас чувствовала себя крайне неловко.
— Да, я вообще — то в Собес хотел сегодня успеть, — вдруг вспомнил бывший прораб. — Вот пенсию оформляю. А там одно мучение с этими бумажками. Вы наверно слышали, что наш трест развалился. После него я раза три работу менял. А потом и вовсе: только мы начали первый этаж жилого дома возводить, как наше начальство бесследно исчезло вместе с деньгами и документами.
Потом мы с женой в деревню уехали. Жили в старом родительском доме, а квартиру свою сдавали приезжим. Так и крутились, ещё и детям помогали. Но, если бы не козы, мы бы пропали. А так молоко, масло — всё своё! Хлопотно, правда.
Теперь вот жена уже пенсию получает, а я всё бегаю с бумажками: то печать в трудовой книжке не читается, то подчерк не разборчивый. На всё нужно справки из Архива брать. Волокита такая! А сил — то уже нет! — жаловался Люсе её бывший начальник.
Наверно его сбило с толку дорогое Люсино пальто, которое ей презентовала Тамара Кузьминична, когда оно стало ей маловато.
— Ну да, бог с ним, с Собесом. Завтра с утра схожу. Пойдёмте, я вас всё же провожу, — взялся он за ручку Люсиной сумки.
В это время с ним поздоровалась, не молодая женщина.
— Вот, соседка ваша со второго этажа. Не узнаёте? — спросил прораб Люсю. — Дочка у неё Инна — «зажигалочка» ещё та. Мужа бросила, теперь где — то в другом городе живёт. Дочку матери оставила, а та непослушная! А сейчас ведь всё разрешено — пожалуйста, и палёный алкоголь и дурь разная.
От через — чур словоохотливого, всё и про всех знавшего, знакомого у Люси ещё больше разболелась голова. А может, от нахлынувших вдруг воспоминаний.
— Спасибо вам, Леонид Игоревич, — Люся наконец вспомнила, как зовут её собеседника. — Я сама потихоньку пройдусь. Воздухом подышу. Голова у меня очень болит. Наверно к перемене погоды. А вы идите, в Собес ещё успеете, — отобрала она у прораба свою сумку.
