class="image">
Я чувствую, как кровь снова заполняет мои вены.
Онемение проходит, когда жидкость стекает из капсулы. Я снова начинаю дышать, легкие в груди вздуваются, как воздушные шары на параде.
Мне холодно, очень холодно.
Капсула открывается, когда иглы выходят из моих бедер, и я падаю на пол, дрожа и пытаясь привыкнуть к этому реальному миру: ни пикселей, ни неписей, и я снова способен чувствовать.
Рядом на полу лежит Малакай, он перекатывается на спину, крича от боли, и тянется руками к ранам, где раньше были глаза.
Я подползаю к нему и кладу руку ему на грудь.
– Малакай, – говорю я хриплым голосом, – ты в порядке?
– Как больно! – кричит он, убирая руки, и я вижу разорванную кожу и плоть его пустых глазниц.
– Мы можем вернуться в Чистилище, – говорю я, – давай вернемся.
И сказав это, я задумываюсь, зачем мы вообще оттуда выбрались.
– Нет, – рычит Малакай.
– Но там безопасно, – говорю я, безуспешно пытаясь затащить его в капсулу.
– Нет! – кричит он. – Это адское место.
– В смысле? – недоумеваю я. – Это наше убежище.
Теперь Малакай хватает меня. Он куда сильнее, чем может показаться, для молодого человека в болезненной агонии, только что вышедшего из криокамеры.
– Нужно убираться отсюда.
– Ты спятил! – отвечаю я, пока он тащит меня за собой. – Тебе не обязательно так мучиться! Никто не должен больше страдать!
– Лука, подумай о своих друзьях, о людях, которые прошли с тобой через все это. Подумай об Акими, Пандер, о Поде и Кине.
И снова в синапсах в моем мозгу всплывает память. «Да, надо выбираться отсюда быстрее!»
– С этим местом что-то было не так, да? – спрашиваю я.
Наконец, Малакай отпускает меня. Он лежит на спине, тяжело дыша, и кивает.
– Да, с этим местом что-то неладное. Я запутался и сейчас не в состоянии соображать, но мы не можем туда вернуться.
– Надо ухватиться за воспоминания о друзьях, пока не придем в себя, хорошо? – предлагаю я все еще задумчивым, рассеянным голосом, каким он был в Чистилище.
– Да, – отвечает Малакай, из-за боли от вырванных глаз его голос звучит, как рычание, – нужно держаться за счастливые воспоминания.
Мы лежим в тишине. Я начинаю повторять имена своих друзей снова и снова, чтобы не забыть, почему я покинул то место, которое сейчас мне кажется таким прекрасным. «Пандер, Под, Акими, Игби, Рен, Кина».
Я повторяю их имена снова и снова, пытаясь сохранить трезвость ума, чтобы не думать о моей комнате на шестнадцатом этаже, о музыкальной группе, играющей прекрасную музыку, об оставшихся там друзьях.
– Пандер, Под, Акими, Игби, Рен, К… – но в этот раз меня прерывает звук открывающейся криокамеры.
Я переворачиваюсь на холодном полу и наблюдаю, как из капсулы в седьмом или восьмом ряду от моей стекает жидкость. Капсула открывается, и на пол падает человек. Я наблюдаю, как он, тяжело дыша, постепенно восстанавливается после Безопасной смерти. Наконец, человек встает и на трясущихся ногах медленно приближается ко мне. Когда он выходит на свет, я вижу, что это Этсетера Прайс.
– Мистер Баннистер, мистер Кейн! – он отличается от своего аватара: выглядит старше, не столь обаятелен и любезен. – Вы покинули нас так внезапно.
Его голос хоть и дрожит от холода, но остается властным.
– Пандер, Под… Рен… Кина, – твержу я, стараясь не отвлекаться на доктора.
– Должно быть, произошло какое-то недоразумение, – продолжает доктор Прайс. – Там внутри вы были в безопасности.
– Пандер… Кина… Кина…
– Лука, давай поместим мистера Баннистера обратно в криокамеру, а потом все вместе вернемся в Чистилище.
– С этим местом что-то не так, – отвечаю я ему.
– Нет, мистер Кейн, с помощью Чистилища мы победим Хэппи.
– С помощью Чистилища мы победим Хэппи, – повторяю я в замешательстве.
– Мы побеждаем Хэппи, ничего не делая.
– Так мы побеждаем Хэппи, – повторяю я.
– Возвращайтесь, Лука, Малакай, там ваши друзья.
– Да, – отвечаю я, поднимаясь, – я снова буду с друзьями.
Встав на ноги, я чувствую, как Малакай хватает меня за руку.
– Не слушай его, Лука.
– Идемте, мистер Баннистер, – говорит Этсетера Прайс таким теплым и успокаивающим голосом. – Здесь небезопасно.
– Мы знаем, что здесь небезопасно, – хрипит Малакай, – но мы не такие, как вы, мы не слабые, и мы не боимся сражаться.
– Вернитесь внутрь, и мы обсудим все это в Чистилище.
– Нет! – кричит Малакай. – Вы накачали нас наркотиками, вы всех здесь накачали! Вы подонок и преступник, и мы с вами туда не вернемся. И вообще, мы вытащим всех остальных!
«Он накачал нас наркотиками», – думаю я. Осознания этого оказалось достаточно, чтобы очистить часть моего разума, и я смог хоть немного соображать.
– Вы накачали нас, – повторяю я.
– Это серьезное обвинение с вашей стороны, молодые люди. Уверяю вас, это не правда.
– Мы туда не вернемся, – говорит Малакай. – Мы не… не…
Из-за потери крови и от боли он теряет сознание и падает, ударяясь головой о пол.
– Какая жалость, – говорит доктор, доставая из кармана УЗ-пистолет и направляя его на Малакая. – Я не хотел этого делать, но, если не вернетесь добровольно, я не могу рисковать и позволить вам разрушить все, что я создал. Полагаю, вам обоим не повезло, вам выпал тот самый один шанс из десяти, и вы погибли при выходе из состояния Безопасной смерти.
Я уставился на дуло пистолета, слишком слабый, чтобы бежать, растерянный и запутавшийся, не в состоянии найти выход.
Я слышу дуновение воздуха, когда доктор Прайс выпускает УЗ волну в мою сторону, и, вздрогнув, жду удара.
Но это звук не от УЗ залпа, летящего в мою сторону, это Плодожор пронесся мимо меня.
– Плохой человек! – кричит дрон, летя прямо в лицо доктору Прайсу, закрывая ему видимость. Я в замешательстве моргаю. Как это возможно? Я выключил дрон перед тем, как войти в состояние Безопасной смерти.
Некогда раздумывать. Я хватаю Малакая за ноги и тащу его за криокамеру. Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда доктор Прайс хватает Плодожора и швыряет маленького дрона-спутника через весь зал. Одна из лопастей ротора крошечного дрона повреждается, он больше не может летать. Я вижу, как в сантиметре над его корпусом красными буквами загорается «РЕЖИМ САМОВОССТАНОВЛЕНИЯ».
Я быстро отбегаю от Малакая, пытаясь отвлечь от него внимание доктора. Я бросаюсь через проход и ныряю за противоположный ряд криокамер; падая на пол, я чувствую, как воздух вокруг меня вибрирует от УЗ залпов, и откатываюсь.
– Не понимаю, – кричу я из своего укрытия, – что с вами случилось? Разве вы не сражались против Хэппи?
– Сражался, – эхом доносится ответ доктора, – но теперь в этом нет смысла.
– Что это значит?
– Я рассчитал шансы на победу для оставшихся людей. Хотите знать, каковы ваши шансы на успех?
– Это неважно, – кричу я, медленно двигаясь вдоль капсул. – Это ничего не изменит!
– Было время, – голос доктора Прайса теперь ближе, – когда я был таким же, как вы, но горькая правда в том, что добро не всегда побеждает. Я переживу войну, я не позволю больше никому из моих друзей умереть.
Присев, я бегу по коридору вдоль криокамер, переступая через провода.
– Есть кое-что еще, чего я не понимаю, – выкрикиваю я, останавливаясь за капсулой Дэй. – Почему вы хотите жить в Чистилище? Без возможности что-либо чувствовать, в окружении одурманенных наркотиками людей, которые едва способны думать самостоятельно?
– По крайне мере, меня окружают друзья, – отвечает доктор. – Это лучше, чем быть одиноким.
