— Я очень надеюсь, что меня не разочарует причина, по которой вы так нагло меня отвлекли от дел, мисс Ламбри.
Причина ее не разочаровала. Ни на секунду. Но услышав, а главное, своими глазами увидев, что твориться в прессе, злее она стала раз в сто, и мне оставалось только радоваться, что зла она была не на меня. Я не стала долго мозолить ей глаза — выложила все, что знаю, и ушла по своим делам. В конце концов, дальше разбираться, насколько велики причины для беспокойства — не моя работа.
Стоило мне переступить порог моего кабинета, меня утянули в поцелуй. Щелкнула задвижка двери, и я оказалась прижата к ней.
В глазах полыхнула рыжина.
— Я соскучился, — промурлыкал в губы Виль, — Чувствую себя подростком — ко мне нельзя, к тебе нельзя…
— На рабочем месте тоже нельзя… — в тон ему продолжила я, чуть отстраняясь.
Сердце кувыркнулось в груди, стоило посмотреть в его уже привычный просяще-жалобный взгляд, который никак не соотносился с руками, уверенно залезающими под рубашку.
— Ну дай хоть поцелую! — шепотом воскликнул он.
У меня не только не хватило сил отказать, я еще и сама к нему потянулась. Дурадурадура. Надо с ним порвать и не теребить сердце, увеличить дистанцию, отстраниться — во всех смыслах. Но было так приятно…
От того, как он ко мне ластиться, как смотрит, как трогает. Как не может сдержаться — и в эти мгновения верилось, что я особенная. Что я не то же, что другие, а что-то большее. Разум одергивал, приводил в чувство, но сердце шептало, что можно расслабиться и просто получить свой кусочек пусть мимолетного и иллюзорного, но счастья взаимности. В конце концов, пережила как-то в прошлый раз — переживу и в этот!
Зачем лишать себя этих минут? Еще успею порвать эту связь в любой момент — ну в самом деле!
Я даже не пыталась перехватить инициативу, а просто поддавалась, шла за его волей, принимала поцелуи и жадные, резкие ласки. Казалось, он хочет потрогать меня везде и сразу и злится, что ему не хватает рук обвить меня всю. Я не возразила, когда он потянулся к пуговкам рубашки, начал расстегивать их нетерпеливо, но аккуратно, стараясь не порвать и не смять ничего.
В какой-то момент он остановился и посмотрел мне серьезно в глаза.
— Точно нельзя? — как-то по-деловому уточнил он.
Ну конечно же можно! Конечно же можно — и побыстрее!
Я сама скинула рубашку, ослабила шнуровку корсета и скорее прижалась к нему полуобнаженной грудью, шалея от его странно-спокойной, довольной улыбки. Он вдруг расслабился, наблюдая, что еще я сделаю, чтобы убедить его, что точно-точно можно, и это и злило, и заводило еще больше. Хотелось чтобы он снова сорвался, накинулся с поцелуями, но он только едва-едва, легкими, как перышко, прикосновениями выводил какие-то узоры на обнаженных плечах.
Бедра напрягались в попытке хоть как-то ослабить возбуждение, а он все медлил и только смотрел.
— Такая красивая… — прошептал Виль.
— Так возьми! — зашипела я разозлено, — Ну же!..
— Нет-нет, — он помотал головой, — Погоди, дай полюбуюсь…
Я выцеловывала его шею, кусала так красиво очерченную линию подбородка и прижималась мягкой, белой грудью все ближе; провела ладонью по стянутому сорочкой торсу и, наткнувшись на брюки, уверенно повела дальше. Он уткнулся лицом мне в макушку и тихонько простонал что-то неразборчивое. А потом наконец подхватил под бедра, до боли вцепившись в нежную кожу, и усадил на стол. Я даже не могла точно сказать, когда я осталась и без штанов, в одном только нижнем белье, а он был все также до обидного одет.
Как резко он умел переходить от состояния созерцательного спокойствия, от готовности принимать и отвечать до жадного и бесстыдного любовника, не готового делить инициативу даже в мелочах. От этого контраста вскипала кровь, и уже не было дела до того, где мы и кто и что может услышать. В конце концов, кто бы что ни услышал, что нового он узнает?
Чего мне скрывать? Вот Виль считал, что скрывать мне абсолютно нечего, и не надо даже и пытаться, а на меня порой от его взгляда нападала совершенно неуместная робость, толкающая раскрыться даже больше, чем я могла бы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я заворожено смотрела, как его волосы медными кольцами змеятся на моей обнаженной коже, на все еще судорожно вздымающейся груди. Виль тихонько выцеловывал выпирающую тазовую косточку.
— Ты бесстыжий развратник, — прохрипела я.
— Я рыцарь хорошего настроения, — радостно не согласился он.
Он улыбался мне в кожу, поглаживая бедро, а солнце ласково золотило его макушку. И настроение было действительно каким-то на диво хорошим, приятно-расслабленным, и я не понимала, как сам он может быть таким довольным, когда не получил разрядку. Отговорка, что ему достаточно и того, что хорошо мне, казалась какой-то непонятной. Всегда есть цель, процесс ее достижения и удовольствие от конечного результата, если он удовлетворяет изначально заданным параметрам. Он ведь не получил, что хотел?
Но если на секунду поверить в эту его нелепость, она поднимала настроение еще больше.
Он радовался только от того, что хорошо мне.
Ну что за дикость! Мне, конечно, говорили, что он со странностями, но не настолько же?
Кто еще когда-нибудь радовался от того, что хорошо мне? Орхан — но он мой лучший друг. Герцог — но я его протеже. А Вилю я просто одна из любовниц. Чего ему за меня радоваться? Что он этого получает? Могла бы я сама за кого-то радоваться, как за себя?
Очень хотелось как-нибудь тоже его порадовать.
— У меня, кстати, для тебя кое-что есть.
— М-м? — еще что-то?!
— На следующей неделе я устраиваю у себя прием, — поделился он, неохотно выпрямляясь, — Народу будет больше, чем мне хотелось бы видеть у себя дома, зато можно будет принарядиться и потанцевать! Буду рад, если ты придешь. И сестер захвати — пусть повеселятся хоть…
Я застыла, не находя слов. Вот и подвернулся шанс поискать девчонкам женихов… Вот только первым чувством, охватившим меня, было желание как-нибудь поприличней отмазаться. Ведь вести их на прием именно к Вилю мне совершенно не хотелось. Очень мелочно не хотелось. Вдруг они меня там опозорят? Перед ним? Или… или ему приглянется кто-нибудь из них — мы ведь похожи…
— Не стоит волноваться, — Виль вскинул удивленно брови, заметив, видно, как я побледнела, — Айзех всех их вытанцует, должна же от него быть какая-то польза! А потом уж как по накатанной — без кавалеров они не останутся.
Я благодарно улыбнулась. Как же хорошо ты обо мне думаешь!
— Я пришлю вам приглашения и платья…
— Нет, — резко оборвала я, — Я сама могу их одеть, спасибо.
Он не спорил.
Какая же ты, Фиви, дура! Когда и кого гордыня доводила до хорошего? На какие деньги их одеть на прием к Вилю так, чтобы не сесть в лужу? Лучше бы согласилась — за бесплатно-то…
Вечером, в очередной раз поскандалив с Эни, я сидела в своем кабинете и билась головой о стол, чередуя мгновения абсолютного счастья и глупого хихиканья при воспоминании о том, что можно делать на этих самых рабочих столах, до состояния непередаваемого отчаяния, когда вспоминала, во сколько обойдутся самые скромные наряды для четырех девиц.
Принять достойный вид, когда ко мне постучалась миссис Принс, было просто невероятно сложно, но, кажется, я справилась.
— Вам письмо, — она тихонько зашла с подносом, — И ужин.
— Благодарю, — совершенно искренне улыбнулась я этой предупредительной женщине.
Ужинать со всеми я совершенно точно сегодня не собиралась! Видеть никого не хотелось.
Когда же я прочитала подписанный Ее Величеством приказ о повышении меня до чиновника пятого класса с правом потомственного дворянства и… и повышением жалования, захотелось и увидеть и расцеловать даже Эни! На платье которой мне вполне хватит денег! И больше не придется трогать заначку, боги, ну какое это счастье — деньги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
И даже на подарок Вилю должно остаться… Что бы такое придумать?
Глава 11. Бал и радости
«Иногда люди высказывают мне свое мнение так, будто я о нем спрашивала. Не то что бы меня это всерьез злило, просто я не совсем понимаю, на что они рассчитывают? Что я воскликну: «Ах вот оно как! Ну теперь-то мне все ясно в жизни, что бы я без вас делала?» — и тут же наступит мир и согласие? Просто любопытно, откуда такая незамутненная сомнениями уверенность, что их мнение мне важнее, чем им — мое?
