С легким радостным криком Анна Игнатьевна обняла дочь.
* * *
Они венчались тихо, безо всякой помпы, где-то на окраине столицы в присутствии четырех необходимых свидетелей. Перед отъездом в церковь Анна Игнатьевна, рыдая, благословила дочь, осыпая ее поцелуями. Но Клео холодно приняла материнские ласки.
– Поздно теперь плакать, мама, – сказал она. – Ты сама этого хотела… Ты добилась своего. Я люблю другого… Я люблю желанного, а выхожу не за него. И если я не выдержу… Если я вернусь к тому, кого люблю, да падет мой грех на твою голову, мама, – звенел еще долго-долго потом в ушах Анны Игнатьевны странно чужой и в то же время близкий, дорогой голос.
Позднее утро… Лучи сентябрьского солнца с трудом проникают через палевые шторы в изящную карельской березы спальню молодых Тишинских.
Михаил сладко спит, убаюканный ласками своей девочки-жены, об обладании которой он так страстно мечтал все эти долгие месяцы. Да, она сумела дать ему, не любя, прекрасную иллюзию, дивную сказку любви. Маленькая вакханка – она блестяще оправдала свое прозвание. Мишель вновь во сне переживает все свершившееся с ним в эту блаженную ночь…
Но его молодая девочка-жена не сомкнула глаз ни на минуту. С трудом дождавшись десяти часов утра, Клео быстро одевается, наскоро причесывается… зашнуровывает ботинки.
Свершилось… Купля состоялась… Ценою одной брачной ночи она приобрела свое счастье, свое вымученное счастье с Арнольдом. Сейчас она уйдет отсюда тайком навсегда. В изголовьях постели на подушке уже лежит приготовленная ею заранее записка:
«Прости, Мишель… Спасибо за все… Помни наше условие: отдать жизнь за миг обладания мною. Не ищи же меня и забудь.
Клео».
Теперь остается только докончить туалет… Макс уже ждет ее у себя дома… Она вчера еще переговорила обо всем по телефону. Скорей же, скорей – к нему. И она лихорадочными движениями застегивает кнопки… Прикалывает шляпу… Накидывает манто…
XVIII
Готово… Она одета с головы до ног… Можно уходить.
– Прощай, Мишель! Добрый, честный, великодушный, – шепчет Клео и, повинуясь странному, непреодолимому желанию, опускается у постели перед своим молодым спящим мужем.
Она смотрит в его лицо, усталое, милое и счастливое счастливым детским неведением, не чувствующим занесенного над его головою удара. Ей припомнились его горячие пламенные ласки, покорившие ее, вакханку, своею искренностью и непосредственностью.
Долго смотрела Клео, не отрываясь, на своего молодого мужа… А червь жалости уже точил ее сердце.
– Бросить его, не задумавшегося доверить ей свою честь, свое имя, ей, потерянной, посрамленной, ничтожной? Бросить его ради того, не умеющего даже и любить-то как следует!
Как раз в эту минуту Мишель, очевидно, сквозь сон почувствовав близость любимой женщины, вдруг ясно, светло улыбнулся и прошептал спросонья:
– Не отталкивай меня, девочка моя единственная… Я жить не могу без тебя, моя Клео… Не уходи!
Трогательно беспомощным и бесконечно милым показался он ей в эту минуту.
Острое жало болезненной жалости вошло глубоко в сердце молодой женщины и, казалось, влило в него новую отраву.
Нет, она положительно не в силах оставить его. Эта чужая любовь, такая сильная и непосредственная, захватила сейчас и ее самое…
Что-то странное, новое и прекрасное произошло в ее существе, потрясая до самых основ…
– Мой мальчик! Мой дорогой мальчик! – произнесла она, внезапно заливаясь слезами и давя в груди подступившие рыдания. – Успокойся, бедный, милый, я не обману тебя, я не оставлю тебя ни за что на свете!
* * *
Несколькими минутами позднее Клео стояла уже у телефона, прося соединить с номером Арнольда.
– Алло, это вы, Макс?
– Клео, моя малютка… Я жду тебя, моя дорогая…
– Напрасно, Макс… Я не приеду к вам… Я никогда не увижу вас больше. Прощайте, Макс. Прощайте, первая любовь моя!
– Маленькая дурочка! Что ты еще там затеяла? Какой вздор, Клео! Я приказываю тебе тотчас же быть у меня, – доносилось из трубки аппарата.
– Никогда. Слышите, никогда! И не смейте со мною говорить таким тоном!
– Я жду, Клео… Маленькая моя вакханка…
– Довольно, Макс! Я не хочу слушать вас больше. Все кончено. Я не приеду к вам.
– Берегись, Клео! Я найду средство вернуть тебя снова. Этот вексель, ты помнишь его, наверное, он в руках прокурора… И не сегодня-завтра…
Она побледнела… Смутилась на миг. Но все-таки собрала все свои силы и с гордым презрением бросила в аппарат:
– Мне смешны ваши угрозы, Арнольд. Припомните, я малолетняя… И суд всегда был снисходителен к таковым. Удар вашей мести упадет таким образом на мою мать… Какое мне до этого дело? Прощайте, Арнольд! Я вас больше не знаю…
Она порывисто повесила трубку и отошла от телефона, но тут силы изменили ей… Клео зашаталась и без чувств опустилась на пол…
…Постепенно под неустанными ласками молодого мужа отходило наболевшее сердце молодой Тишинской. Девочка-жена понемногу стала успокаиваться от пережитых ею волнений. Тишинский не жалел ничего, чтобы баловать и тешить свою маленькую жену.
* * *
Клео снова расцвела и похорошела. Одетая, как куколка, залитая бриллиантами, она появлялась всюду под руку с молодым, влюбленным в нее мужем, возбуждая зависть женщин и восторг мужчин.
Постепенно гас в ее душе образ соблазнителя Арнольда. Чистая, верная любовь Михаила заполняла ее всю. С прежним, казалось, все было порвано. С Анной Игнатьевной они не виделись… К Фани ее не тянуло. Вся ее прежняя жизнь казалась Клео теперь чем-то нечистоплотным и даже пошлым.
Казалось, новое счастье, солнечное счастье улыбнулось полевому цветку, случайно попавшему в удушливую атмосферу теплицы и теперь снова переселившемуся на волю.
И вот это счастье было прервано самым неожиданным образом.
В один осенний дождливый вечер, когда Клео, свернувшись в комок на шкуре белого медведя перед тлеющим камином, нежилась, как кошечка, слушая читающего вслух своего молодого мужа, лакей подал ей какую-то записку.
То была повестка от следователя с приказанием явиться на допрос.
Молодая женщина изменилась в лице.
«Все кончено! – вихрем пронеслось у нее в голове. – Все кончено. Он исполнил свою угрозу».
Скрывать от мужа историю с подложным векселем больше не представлялось возможным.
Убитая стыдом, раздавленная и смущенная, она все рассказала Тишинскому.
– Теперь ты видишь, с кем связал твою чистую жизнь… Ты вправе разлюбить меня и бросить, Мишель, – заключила она, рыдая, свою исповедь.
Но Михаил Павлович не разлюбил и не оставил свою молоденькую жену. Слишком очевидно было для него полное перерождение Клео, чтобы усомниться в порядочности этой маленькой женщины.
Он горячо обнял ее, прижал ее рыжую головку к своей груди.
– Я полюбил тебя на жизнь и на смерть, моя девочка, и только разлучница всех живых разведет теперь нас с тобою, – вырвалось с неподдельным чувством из груди молодого человека.
Потом началась мучительная судебная процедура. Клео арестовали, как и ее мать. Тишинскому удалось, однако, смягчить печальную участь своей жены. Он взял ее на поруки.
Клео страдала. Страдала больше за мужа, нежели за себя.
«Что он должен переживать, бедняжка? Иметь женой уголовную преступницу – незавидная участь!» – часто думала в бессонные ночи молодая женщина.
А в это самое время другая женщина тоже томилась в тесной камере уголовной тюрьмы. Анна Игнатьевна Орлова не имела ни друзей, ни близких, которые внесли бы за нее залог, взяли бы совсем измученную на поруки.
Она знала: ее дочь отступилась от нее. Брат проклял за то, что она осрамила, по его словам, незапятнанное до сих пор имя Снежковых. Он так и написал в своем письме арестантке.
А Арнольд?
Жгучая ненависть, которую чувствовала к своему любовнику в первое время после его измены Орлова, теперь снова сменилась нудной, грызущей сердце тоскою разлуки с ним. Она слышала, что Арнольд исчез куда-то еще перед началом процесса… Исчез, постыдно бежал, как трус. Кажется, он просил перевода по службе в другой город.
Грусть одиночества съедала душу женщины. И единственным светлым оазисом среди этой пустыни страданий было сознание того, что ее Клео спасена, пристроена и находится сейчас в надежных руках.
Это давало силы Анне Игнатьевне ждать приближения рокового дня развязки.
XIX
Наконец день суда наступил.
Сидя на скамье подсудимых за традиционной решеткой, Клео Тишинская, введенная сюда раньше ее матери, смелыми, нимало не смущенными глазами оглядывала зал… Там, среди публики, она успела уже разглядеть знакомые лица… Вот эксцентричная шляпа Фани, кивающая ей своими широкими полями, а рядом с нею ее новый избранник, молодой студент, сменивший, по-видимому, надоевшего Грица. Вот кое-кто из представителей золотой молодежи, обычных посетителей экстравагантной Кронниковой. Вон дядя и тетка Снежковы на месте, отведенном для свидетелей… А здесь, ближе всех к ней, на крайнем месте – ее муж, ее дорогой Миша, ободряющий ее издали ласковой улыбкой.
