— Они говорят, надо ехать по другой дороге.
— По другой дороге мы на пристань не попадаем, — сказал Василь.
Гранцов оглядывался с таким видом, будто где-то в кустах прятался его кровный враг.
— Опять растяжка, — говорил он негромко, — и опять там на конце какое-то тряпье. Видел, Кирсанов, как люди работают? В городе они использовали чугунную трубу для убойного эффекта. А здесь что? Щепки? Может, камни сложили под деревом? Не верю я, что там только граната. Не верю. Фугас? Откуда они возьмут фугас? В этой стране и пушек, наверно, не имеется…
— Есть идея, — Марат прикинул расстояние от поваленного дерева до подходящего укрытия на обочине. — В обход нам нельзя, значит, надо убрать дерево, так?
— Это дерево само уберет любого.
— А лебедка у нас на что? Для понта? Давай, Вась, отматывай трос, да подлиннее.
Он подобрался к дереву и обвил конец троса вокруг корней, стараясь не задеть ни одной веточки. Деловитые птички отлетели недалеко, пока он закреплял петлю, и незамедлительно вернулись ковыряться в земляном коме, когда он отошел. Кирсанов замахал на них руками, но они были слишком увлечены своими червяками.
Он залег вместе с солдатами за джипом и махнул рукой Василю. «Лендровер», спрятавшись за развилкой неохватного дерева и упираясь в него бампером, заурчал барабаном лебедки. Трос, лежавший в пыли, начал извиваться, как змея, приподнялся, натянулся, лежащее дерево вздрогнуло — и тут все зажмурились, ослепленные неожиданной вспышкой, и не видели, как взметнулся огромный шар из рыжей пыли. Резкий удар был похож на близкий гром, когда небо раскалывается прямо над головой. И как после грома, зашумела листва, но не под дождем. С неба сыпались ветки и камни, щепки и песок.
Когда, наконец, Марат поднял голову, он увидел, что дорога стала шире ровно вдвое. Невидимой косой срезало все кусты и деревца по краям дороги. Нет, не срезало, а покрошило в мелкую щепку. Самое интересное, что не осталось воронки. Там, где только что лежало дерево, образовалось твердое покрытие из запекшейся пыли. Оно с хрустом пружинило под ногами, но не проламывалось.
Сержант, лежавший рядом, хлопнул Кирсанова по спине и разразился торжественной фразой.
— Он говорит, что чуть не наделал в штаны от взрыва, — некстати перевела Оксана.
— Я тоже, только чуть раньше, — сказал Кирсанов.
— Такая бомба называется «русская тишина».
— Скрупулезно подмечено, — согласился Гранцов — Такой тишины я еще никогда не слышал.
Когда они подъехали к пристани, навстречу выбежало все местное население, включая собак и кур. Население считало своим долгом сообщить об ужасном взрыве, который только что чуть не снес их ветхие строения в реку. Сержант, стоя в джипе, произнес речь. Население воспрянуло духом, под навесом начали сдвигать столы, и несколько кур горько пожалели о своем необдуманном порыве.
Импровизированный банкет проходил под лозунгом «народ и армия едины». Кроме курятины, стол украшали и экзотические блюда. Рис с какой-то липкой картошкой (оказалось, это были бананы), жареные пираньи и что-то еще, чему ни Кирсанов, ни даже Василь не смогли подобрать определения, а Оксана не знала, как это будет по-русски.
Василь пообнимался, здороваясь, с немногочисленной командой баржи-самоходки, но от участия в народном гулянии отказался. Он не прикасался к вину, пока не закатил «лендровер» на баржу. Зато потом отвел душу. Да так и заснул за столом.
В самый разгар пиршества, когда начались танцы под радио, Гранцов отозвал Марата в сторону:
— Я тут договорился с местным дедом Мазаем. У него лодка, он меня перебросит на тот берег.
— Да куда гнать-то, Вадим Андреевич? — удивился Марат. — Все равно завтра будем на месте.
— Времени жалко, — улыбнулся Гранцов. — Не скучай тут. Увидимся в отеле «Эксельсиор».
— Ну, тогда… Не прощаемся? — на всякий случай Марат протянул ему руку, и Гранцов пожал ее.
— Не прощаемся. Но если что, в Питере ты найдешь меня в Никольском соборе. Я там бываю по воскресеньям, на утренней службе.
Он закинул свою сумку на плечо, поправил панаму и зашагал к реке, где уже стучал подвесной движок длинной узкой лодки.
Марат понимал, что не стоит ничего спрашивать у Гранцова. Правды тот не скажет, а врать не захочет. Улыбнется в ответ — и всё. Значит, есть у человека дело на том берегу. Дело поважнее семинара по фатта-до и прогулки над водопадами. Мучимый завистью, Марат вернулся за стол.
Но после первого же стакана вина он почувствовал странную легкость. Зависть испарилась. Каждый делает свое дело. И Марат неплохо справился с разминированием. Впрочем, так мог справиться и любой салага. Дернул — и нету фугаса. Хорошо, что никого не зацепило. А впрочем… Он вспомнил все, что случилось за день, и все показалось ему ерундой. Только одно казалось важным — то, что Оксана сидит рядом, иногда прижимаясь щекой к его плечу.
«Придурки, счастливые придурки», — думал он, вспоминая разговор о сектах. Он тоже был счастлив когда-то, постигая премудрости Единого Принципа и сбивая с ног очередного противника. И Оксана была счастлива в своей компании. Ее вырвали из семьи, его тоже, но вот они встретились здесь, на другом конце света — и что-то очень похожее на счастье слегка забрезжило впереди. Какой-то неясный свет, какая-то еле слышная музыка — и она становилась все слышнее, когда они соприкасались руками или коленями…
Наверно, Марат поступил не по-товарищески, но он забрал у спящего Василя ключи, по шатким мосткам перебрался на баржу, открыл дверь лендровера, и Оксана юркнула внутрь, и обвила его жаркими руками, ничего не говоря, да и ему было не до разговоров.
В какой-то момент она вдруг принялась шептать на тысяче языков, но он понимал ее безошибочно. И она понимала его, хотя он не говорил ни слова.
Взмокшие и опустошенные, они выбрались из машины, и Оксана бесшумно шагнула с борта баржи в ночную реку. Марат спрыгнул вслед за ней, и свежие струи плавного течения обвили его разгоряченное тело.
— Не отплывай далеко, — прошелестел ее голос в темноте над водой.
Он разглядел белое пятно ее лица, потом над водой вскинулся изгиб руки. Марат нырнул и под водой подплыл к девушке. Обхватил ее и притянул к себе, но Оксана испуганно забилась в его руках.
— Все-все, не балуйся, пусти, — жалобно попросила она. — Не люблю я такие шутки.
После короткого купания они еще долго сидели, укрывшись от комаров одним пончо и свесив ноги над водой.
— Ты хочешь спать? — спросила она. — Сейчас ляжем. Ты не заснешь раньше меня?
— Не надейся.
— Ненавижу ночи. Особенно эти жуткие часы с двух до четырех… Я не раздражаю тебя своими разговорами?
— Нет, что ты…
— Просто не могу молчать. А то закричу или заплачу. В общем, на грани истерики. У меня половина жизни прошла ночью. Мы жили как русские дворяне. Ложились под утро, вставали под вечер.
— Русские дворяне по ночам развлекали себя бальными танцами, — сказал Марат и поцеловал ее в ушко. — А под утро оттягивались на цыганках.
— Вот именно, — Оксана прижалась к нему плечом. — А у нас это совмещалось. Дворянка и цыганка в одном флаконе. Сколько же мне было? Господи, двенадцать лет… Меня старшая сестра с собой взяла на ту квартиру. Высшее общество. Все — ужасные старики, за двадцать, даже за тридцать лет. Но все равно интересно. Сижу с ними как взрослая. Пью «пепси». У них свои разговоры, я слушаю. Библия, Библия, Моисей сказал то, Моисей сказал это… Ничего не понимала тогда. Виски, «Мальборо», видео…Кто-то танцует, кто-то целуется. Самая красивая девушка, Марина Черная, все время рядом со мной. Там была еще Марина Белая, тоже красавица, но она меня не любила. А Черная любила. Учила меня целоваться. Лучше не вспоминать. Ты уже засыпаешь?
— Нет.
— У Черной был рак, и все знали, что она скоро умрет. Ей не давали много пить, но мужики к ней просто намертво приклеивались. Она каждый день приводила кого-то нового. Первую ночь он был с ней. Если оставался на вторую, то Марина делила его с кем-нибудь, а на третью он уже переходил к другой, а она приводила еще кого-то.
— Это был притон? — неосторожно спросил Марат.
— Скажешь тоже, — обиженно вскинулась Оксана. — Это просто была такая компания. Это была семья.
— Ничего себе семейка…Представляю себе эту маман.
— Не говори так. Никакой маман там не было. Но это была семья, настоящая семья. Мы все были дети. И у нас было два отца, Илюша и Яша. Два брата-близнеца. Им было за сорок, когда я пришла. Это была их квартира, а мы все были их дети, и мы жили там. Все друг другу помогали. Кто по магазинам, кто на рынок, а я поначалу только на уборке была. Все разбредутся днем, я давай выскребать, проветривать, перемывать, чтоб к вечеру опять все сверкало. Потом еще одна малолетка появилась, уже полегче стало. А потом Марина меня с собой стала брать в город, как младшую сестренку. Да я и любила ее больше, чем сестру. Мы все по-настоящему любили друг друга. Родные братья и сестры так не любят. И родные родители тоже.
