Спустя несколько дней после того, как Качинского задержали, я попытался привлечь его внимание через окно тюрьмы в Хелене — я высоко держал картонный плакат. Качинский жестами показал мне, что хочет, чтобы я навестил его, и вскоре после этого я уже входил в комнату для свиданий окружной тюрьмы Льюис и Кларк.
В те дни о Качинском говорило пол-Америки. Самые крупные американские журналы, Time и Newsweek, опубликовали его фотографии на обложке.
Однако в камере для свиданий было абсолютно пусто. Ни одного репортера, ни одного эколога-активиста, ни одного просто любопытствующего. Я был один.
Шериф посоветовал написать мне записку Качинскому, чтобы получить его согласие на визит к нему, что я сразу же и сделал. Однако, так как его почта тщательно контролировалась оплачиваемыми ФБР юристами, я не могу с уверенностью сказать, получил он ее или нет. Собственно говоря, я в этом сильно сомневаюсь, учитывая то, что он через окно показал мне знаками, что с радостью увидится со мной. Судя по всему, как я и подозревал, мое письмо было задержано его «защитниками».
КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯС Качинским произошли странные изменения. С фотографий, сделанных во время ареста, глядит сравнительно молодой, крепкий и независимый мужчина.
19 апреля 1996 года, на слушании дела, несмотря на несколько недель проведенных им в тюрьме, Качинский был гладко выбрит, аккуратно подстрижен и стильно одет. И глядя на него даже не верилось, что до этого он долго жил в хижине среди монтанских лесов.
Но на следующих слушаниях можно было увидеть совсем другого Качинского — словно постаревшего разом на десять лет. И когда я увидел фотографию этого нового, укрощенного и безвольного Кашински, мне невольно вспомнились стихи Элиота: «Кто обрезал льву крылья, обкорнал ему гриву и подрезал когти?».
Лев стал пуделем. Не было ли причиной этих изменений — вплоть до полной потери воли — то давление, которое на него оказывали в тюрьме?
Одним из мифов, который усердно распространяли ФБР и пресса, было то, что Качинский — «задвинутый» тип, абсолютно за собой не следящий (от него дурно пахнет, и он одевается как придется) и в довершение всего страдающий паранойей.
На самом же деле, Шерри Вуд, библиотекарь в Линкольне, отказавшаяся дать агентам ФБР список книг, которые брал читать Качинский, вспоминала о нем, как о прекрасном человеке. Ее сын Дэнни, называвший Качинского просто «дядя Тед», рассказал репортеру, что тот всегда приходил в город одетым очень прилично, и ничем от него вовсе не пахло. Дэнни любил его, да и вообще математика в городе уважали многие.
Даже в Seattle Times от 5 апреля признавали, что «большинство людей в Линкольне уверены, что он ничего не совершал».
Один из учителей Качинского, математик Мичиганского университета профессор Джордж Пиренян, сказал в интервью: «Я очень уважаю его. И знаю, что на факультете к нему с уважением относились все. Собственно, я горд тем, что знаком с ним».
Сразу после ареста власти постарались настроить общественность на негативное и презрительное отношение к Качинскому. Монро Фридман, специалист по правовой этике из университета Хофстра, отмечал: «Они карают этого парня даже без должного суда. Не проведя расследования и даже не представив дело на рассмотрение суда, они уже сейчас заковали его в колодки и выставили на забаву толпе, на позор, стыд и насмешки».
Среди всех оскорблений и нападок на Качинского в прессе более всего заслуживает внимания реакция профессора Йельского университета Дэвида Гелертнера, автора книги «Зеркальные миры», и комментатора Роберта Блая.
Подвергнувшись атакам «Унабомбера», профессор Гелертнер еще до ареста Качинского отреагировал на это в виде письменного «извинения» — продолжения «Зеркальных миров» («Муза в машине»), которое переворачивало большую часть его ранних предположений относительного машинного осознания. Политический романтизм сменили сухие доводы и доказательства.
Но как только профессор узнал, что «бомбист» упрятан за решетку, он поспешил со всей злобой обрушиться в прессе на Качинского. Не менее ожесточенной была и реакция на арест Качинского со стороны Роберта Блая, «железного Джона», заклеймившего Качинского как человека инфантильного, жалкого и беспомощного. Качинский можно критиковать за что угодно, но не за инфантильность. Учитывая то, что он жил в лесу, один, в достаточно суровых климатических условиях, беспомощным его тоже назвать трудно.
Сам Качинский был не из тех ученых, что кормятся за счет правительства, в отличие от самого Роберта Блая, который в прошлом продвигал идею о том, что современный человек может унять свое недовольство обществом, приспосабливаясь к нему любой ценой. Затем Блай пустился в долгие разглагольствования, должные уничтожить его идеологических противников.
Позорное поведение прессы, ставшей проводником идей ФБР в массы (они просто послушно, без всяких колебаний и сомнений предложили народу выдвинутую обвинением схему), на самом деле значило, что дело «Унабома» действительно является фальшивкой, и для ФБР в нем никаких секретов нет.
В первые несколько дней заключения в Хелене у Качинского была возможность возмутиться таким проведением суда и поведением ФБР. То, что он не стал этого делать (если он действительно не пытался так поступить), означает одно из двух — либо он по каким-либо причинам послушно играл свою роль символа, либо его сразу же под видом медикаментов накачали психотропными веществами.
Конечно, его могло деморализовать то, что радикальное движение борцов за охрану окружающей среды молчало все первые недели его заключения. Они переписывались по Интернету, вместо того, чтобы приехать в Хелену, посетить узника и выразить ему свою поддержку, постучав в тюремное окошко. Но, несмотря на все это, Качинский вовсе не обязательно должен был сломаться из-за отсутствия моральной поддержки со стороны.
Его арест пришелся на христианский Великий Четверг на Страстной неделе (ночь перед судом и распятием Христа). И Качинский во время ареста тоже прошел перед беснующейся толпой — у полицейских это называется «пройти сквозь строй».
Он вел себя независимо и немного отстранено, смотря на толпу с легкой жалостью и улыбаясь загадочной улыбкой. Такое поведение выдает в нем необычного и интересного человека, хотя в газетах поведение Качинского назвали «высокомерным и заносчивым».
Столь поспешное обнаружение и доказательство его якобы вины воскрешает в памяти другие похожие выдумки ФБР. Именно они в свое время объединили в одну цепочку нескольких взрывов, произошедших начиная с 1978 года, и приписали их все некоему «Унабому». Никаких заслуживающих доверия улик, которые устанавливали бы связь Качинского со всеми или хотя бы с частью из этих (безусловно, подлых, трусливых и достойных осуждения) взрывов, представлено не было.
Известен лишь набросок подозреваемого, сделанный со слов свидетельницы взрыва компьютерного магазина в Солт-Лейк-Сити в 1987 году, приписываемый «Унабому». Она описала усатого человека в солнечных очках с вьющимися рыжими волосами, полускрытыми капюшоном. Ясно, что на Качинского это мало похоже.
Рисунок был выполнен судебным художником Джин Бойлан, которая работает на ФБР. Женщина-свидетель, по рассказу которой был исполнен рисунок, очевидно, не смогла опознать в Качин-ском мужчину, которого она видела в 1987 году.
ВЫЗЫВАНИЕ КАТАСТРОФВ Нью-Джерси, когда было взорвано рекламное агентство Томаса Дж. Моссера, неизвестный «Унабомбер» выступал под вымышленным именем «Х. К. Викль». В организации «Сын Сэма» использовался псевдоним «Wicked King Wicker» («Блестящий король порока»). Корень обоих этих слов (Wickle и Wicker) — слово wick (фитиль) — восходит к староанглийскому слову wicca, связанному с колдовством, наведением порчи и обозначающему колдуна или ведьму.
То есть «Унабомбер», по крайней мере, после фатального взрыва 10 декабря 1994 года, когда был убит мистер Моссер, всячески давал понять об оккультной инициации, и те, кто понимал «сумеречный» язык или тайный язык криптографии, должны были понять, что этот теракт — лишь еще одна часть символического обряда.
В оккультных преступлениях цель нелинейна, то есть она может быть не только связана с достижением определенного эффекта путем нападения на жертву, но может быть также частью громадного многозначного символического ритуала, усиленного электронными средствами информации и предназначенного для того, чтобы мистическими путями повлиять на групповое сознание общества.
Сталкиваясь с ритуальными преступлениями, следует проследить все более или менее важные синхронизации (то есть события, случившиеся вслед за взрывами «Унабома»), которые выявят своего рода схему таких преступлений, при условии, что верна гипотеза о том, что все эти взрывы совершались как своего рода публичная, но неочевидная для всех, Черная Месса.
