официанта. Когда он появился, длинный и гибкий, как переваренная макаронина, малый с тонкими усиками и прилизанными волосами, я быстро спросил его, какое сытное блюдо приготовят максимально быстро: я хотел успеть наесться до прихода этих болтушек.
Я последовал совету официанта и сделал заказ. Что-то заказала себе и Лиза.
— Ну что, Елизавета Георгиевна, — весело сказал я, — могу поболтать с тобой, пока мне не принесли еду.
— Пф! — фыркнула она, — Больно надо.
Прошло около пяти минут, которые мы провели, перешучиваясь и подкалывая друг друга, как тот же официант, почтительно изогнувшись, поставил на стол мой ужин. Я, как и предупреждал фрейлину Аматуни, полностью сосредоточился на нём.
И правильно сделал. Я едва успел закончить трапезу, когда к нашему столу приблизились уже знакомые мне дамы в сопровождении каких-то молодых людей. Двое из них были в форме и выглядели соответствующе: высокие и широкоплечие, с квадратными челюстями, но при этом открытыми и добродушными лицами. Один был совсем блондином, другой, скорее, светло-русым.
Третьим — кажется, это был кавалер Анны Евгеньевны — оказался среднего роста длинноволосый шатен с острым подбородком и с выражением лица одновременно мечтательным и, если не суровым, то как минимум строгим.
Я поднялся, чтобы поприветствовать вновь прибывших.
— А вот и наш стюард Мартынов, Матвей Михайлович, — лучезарно улыбаясь во весь рот, пропела Мария Филипповна, представляя меня. Я чуть склонил голову в приветствии.
— Я же говорила вам, что он совсем не такой, каким вы его представляли заочно, по каким-то глупым слухам! — добавила Наталья Борисовна, объясняя присутствующим, очевидно, контраст между ожиданиями увидеть затюканную пустышку и нормальным молодым княжичем с почти полным и очень большим резервуаром Яра.
Правда, Наталья Борисовна как-то позабыла, что мужчины не чувствуют Яр друг друга, значит, наши гости мужского пола видят меня так же, как если бы я был пустышкой.
— Сергей Сергеевич Долгорукий, поручик Софийского полка, — представился один из них, тот, что был в гвардейском мундире.
«Ого, ничего себе», — подумал я. Сергей Долгорукий был из рода тех потомков Рюриковичей, которые прославились редкой и, вместе с тем, страшно (в прямом смысле этого слова) эффективной способностью к применению Яра на длинных расстояниях.
Слово «долгий» раньше использовалось также и в значении «длинный». Следовательно, «Долгорукий» прежде, чем стать фамилией, было прозвищем, намекающим на то, что князья любого достанут своими длинными, долгими руками.
— Очень приятно, — я пожал руку Сергею. Рука его, кстати, была нормальной длины.
— Александр Петрович Козлов, лейтенант Средиземноморской эскадры, — представился второй, тот, что был во флотском мундире. Что ж, Козловых много, так что его фамилия мало что мне сообщила.
Я пожал руку и ему.
— Антон Алексеевич Чигуриков, — представился длинноволосый молодой человек.
Тут влезла Анна Евгеньевна:
— На самом деле это псевдоним, Антон Алексеевич у нас поэт, а настоящая его фамилия…
— В данный момент не имеет никакого значения, — перебил её Антон, с большим достоинством пожимая мне руку.
«В нашем мире фамилия всё-таки имеет значение» — подумал я, — «с другой стороны, я вот Мартынов, но пустышка, и никакая фамилия тут не поможет». Возражать, однако, поэту я не стал.
Мы наконец уселись, причём я с удовлетворением отметил, что каждый кавалер ухаживает за своей дамой, и на меня на этот раз осталась только Елизавета Георгиевна.
В отличие от обеда, когда всё внимание дам было сосредоточено на мне, что было обусловлено тем, что их манил мой Яр, ужин удавался значительно полегче: у каждого из трёх молодых людей Яра тоже было очень много, поэтому каждый из нас оттягивал немножечко внимания девушек на себя.
Впрочем, я то и дело замечал быстрые взгляды, которые на меня бросали и Наталья Борисовна, и Мария Филипповна. Насчёт Анны Евгеньевны, которая была с поэтом, я не был уверен. Вообще, у этого поэта могло оказаться Яра даже побольше, чем у этих двух бравых офицеров. Творческая энергия же у него откуда-то берётся.
Долго ли, коротко ли, мы выпили несколько бутылок шампанского и съели целую гору устриц. Все немного захмелели и общение стало более непринуждённым. Вдруг Антон, который уже пару минут смотрел в свой телефон, недовольно фыркнул.
— Что такое? — спросила Анна Евгеньевна.
— Да тут пишут, что погибший на дуэли граф Озёрский, оказывается был талантливым поэтом, писал проникновенные стихи о любви, дружбе, долге и чести!
— А кто пишет? — поинтересовалась Мария Филипповна.
— Какое-то сайт. «Римское Эхо», — поморщился Антон Алексеевич, — какую биографию сделали нашему рыжему! Тьфу! Стоит очередному бездарю глупо погибнуть, как он сразу становится великим поэтом!
— Антона Алексеевича такие вещи глубоко задевают, — объяснила Анна Евгеньевна, — он тонко чувствует поэзию и каждое плохое стихотворение он ощущает как укол иглой.
— Что ж, — рассмеялся я, — скажите спасибо, что моего кузена, который разорвал графа, не назвали Николаем в честь отца!
До остальных пока не дошло, а вот Антон Алексеевич подхватил мой смех:
— Получилось бы, что, как когда-то Николай Мартынов убил на дуэли поэта Лермонтова, так и сейчас бы современный Николай Мартынов убил на дуэли поэта Озёрского!
Тут уже весь стол грохнул от хохота. Кто-то задел бокал, шампанское пролилось на скатерть.
— Да уж, — смеялся поручик Долгорукий, — пришлось бы тебе, Антоша, позабыть о славе гениального поэта! Место уже было бы занято!
— Не удивлюсь, что так и получится. Толпа любит раздувать себе кумиров из ничего! — серьёзно ответил он. — Оглянуться не успеем, как наши внуки его в школах проходить будут.
Это предположение ещё больше всех развеселило. Среди общего хохота мы не сразу заметили, что наше внимание пытается привлечь неопрятный человек лет тридцати-тридцати пяти, с лысой макушкой и торчащими во все стороны чёрными волосами.
— Здравствуйте! — сказал он нам, показывая жёлтые крупные, напоминающие лошадиные, зубы. — Меня зовут Бенедикт Барухович. Алексеев моя фамилия. Я из «Римского Эха».
Смех резко смолк.
— Вот как, — сказал я, чувствуя некоторое хмельное озорство, — что ж, продолжайте, прошу вас.
— А вы, должно быть, стюард Мартынов, — обратился он ко мне, — ну, конечно, это вы!
— Конечно, — сказал я, вставая, — именно я, а кто же ещё.
— Скажите, что вы чувствовали, глядя как ваш кузен Валерий лишает наше отечество великого поэта, варварски убивая его? — спросил Бенедикт Алексеев. Антон, услышав вопрос, презрительно хмыкнул.
Я медленно подошёл к этому странному человеку и произнёс:
— На ваш вопрос я отвечать не буду, а вот вам на мой, пожалуй, ответить придётся. Кого вы назначите вашим секундантом?
Я дал ему звонкую пощёчину.
— Как вы смеете?! — визгливо возмутился Бенедикт. — Я журналист, я представитель общественности, меня нельзя на дуэль!
Несколько секунд прошли в полном молчании. Я смотрел Алексееву
