Андрей пожал плечами:
– Извини, я не понимаю, о чем ты!
Маша махнула рукой:
– Тебе, Андрюша, и не надо понимать! И вообще, теперь это неважно…
Татьяна тихо спросила Машу:
– Может, он вернется?
– Ты его плохо знаешь! – горько усмехнулась та.
– Думаешь, это Лена ему наболтала? – спросила Татьяна.
Маша убежденно ответила:
– А кто еще? Она никогда не упустит возможности насолить мне!
– Нужно поговорить с Сашей, все ему объяснить! – предложила старшая сестра.
– А почему, собственно, я должна в чем-то оправдываться? – вспылила Маша. – Если он так легко, с ходу поверил в россказни Лены, то… Значит, нет ни любви, ни веры!
Татьяна вздохнула:
– Маруся, ты излишне категорична!
Маша промолчала.
– Давайте выпьем за именинницу! – предложил Климов.
Татьяна смущенно потупилась.
Климов продолжил:
– Кто-то сказал, что называться Татьяной – уже поступок! Также мужественным поступком я считаю ум и красоту нашей именинницы!
Татьяна окончательно смутилась:
– Ой, Никита, перестань! Ты любишь ввернуть что-нибудь этакое…
– За мужественных, прекрасных и умных женщин! – подытожил Климов и поцеловал имениннице руку.
Застолье было в самом разгаре, когда Полина встала из-за стола и вышла из комнаты. Татьяна поспешила вслед за ней.
– Что с тобой? Нездоровится?
– Пустяки! – натянуто улыбнулась Полина. – Немного болит голова. Пройдет. Иди к гостям, Таня, я тоже скоро приду.
Татьяна вернулась в гостиную. Застолье продолжалось – внесли праздничный торт, зажгли свечи.
– Танечка, а я сегодня видела Хреныча! – сообщила Маша, разливая чай. – Совсем стал старенький! Просил тебя поздравить!
Татьяна грустно кивнула. Какая-то печаль была в сегодняшнем осеннем вечере. И праздник не задался с самого начала. Завтра они вернутся в город и теперь уже до лета не приедут в Березовку.
– Почему именинница сегодня такая грустная? – Климов наклонился к Татьяне. – Выпьем за исполнение желаний! Чего ты, кстати, желаешь?
Татьяна растерялась:
– Право, не знаю! Боюсь, я сама себя не понимаю. Выходит прямо как у Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хочется, не пойму чего… То ли конституции, то ли севрюжины с хреном». Да, желания мои неопределенны и хотя бы в силу этого – невыполнимы. Впрочем, тост поддержу! – Она подняла бокал. – За все неслучившееся!
Татьяна попыталась улыбнуться, но почему-то заплакала. Ей стало неловко за свои слезы. Она поспешно встала из-за стола, пояснив, что проведает Полину.
Татьяна нашла сестру лежащей без сознания на кровати и от ужаса закричала, зовя на помощь. Первыми в комнату вбежали Климов с Даниловым. Оба бросились к Полине.
– Что с ней? – крикнул Данилов.
– Я не знаю! – Татьяна разрыдалась.
Климов попытался приподнять Полину.
Данилов бросился к нему:
– Не трогай ее!
– Иван, уйди! – попросил Климов. – Ей надо в больницу!
– Я врач! Я сам помогу! – отрезал Данилов.
От ярости Никита побелел:
– Не путайся у меня под ногами!
Татьяна вцепилась в Климова:
– Никита, не надо! Сейчас не время!
– Выйдите вон, я должен ее осмотреть! – отрывисто бросил Данилов.
Когда они вышли в коридор, Климов схватил Татьяну за руку:
– Скажи ему, может быть, это важно знать: Полина беременна!
Татьяна как-то странно посмотрела на него.
Из комнаты вышел Данилов. Он нес Полину на руках. Татьяна кинулась к нему:
– Ну что?
– Ее надо везти в больницу! – сказал Данилов. – Срочно! У нее кровотечение…
– Я отвезу! – предложил Климов.
Данилов промолчал. Климов поспешно сбежал с лестницы. Когда Данилов вышел во двор, машина Никиты уже стояла у крыльца. Мгновение Климов колебался, потом молча протянул Ивану ключи от машины.
* * *
Открыть глаза, и все окажется дурным сном, неправдой… Полина приподнялась на кровати и застонала. Унылые больничные стены… Тупая, саднящая боль внутри. Сколько времени она здесь? Да, прошло уже четыре дня… Если в беременности Полина видела определенную логику судьбы, то случившийся выкидыш сочла наказанием и платой за свои грехи.
Она лежала и плакала, когда в палату с цветами и фруктами вошел Данилов.
– Привет, – вяло отозвалась Полина, – ты прямо как жених… Торжественный такой, при цветах. Чего? Утешать будешь?
Данилов придвинул стул и сел рядом с ее кроватью.
– Молодец, хорошая натуральная злость! Если злишься – значит, жить будешь!
– Куда я денусь! Такие твари, как я, очень живучие! – с издевкой заметила Полина. – Кстати, хочу тебя поблагодарить! За заботу и сочувствие! Надо же, отдельная палата, усиленное питание, все блага!
Он невозмутимо улыбнулся:
– Тебе не удастся со мной поссориться. Можешь не стараться!
Она опять расплакалась. Данилов обнял ее, погладил по голове, как маленькую, потом прошептал:
– У нас еще будут дети, Полиша!
И тут с ней что-то случилось, началась истерика. Глядя ему в лицо, она выкрикнула:
– Но это был не твой ребенок!
Лицо Данилова исказилось. Он отпрянул от жены, а потом с силой сжал ее руку. Так больно, что Полина вскрикнула.
– Что ты говоришь? Ты все придумала!
– Иван, это был не твой ребенок.
– Мне все равно, слышишь? Я забуду об этом!
Она почувствовала невозможную боль, увидев слезы в глазах Данилова, и потянулась к нему:
– Прости меня.
Иван прижал ее к себе. Дверь открылась, и в палату вошел Климов. Он остолбенел, увидев нежную семейную сцену, и мрачно заметил:
– Прошу прощения, кажется, я не вовремя!
Полина закрыла лицо руками.
В палату заглянула медсестра:
– Басманова! В чем дело? Посещения разрешены только одному человеку! Тот сказал, что муж, – она кивнула на Данилова, – и этот им называется! Вы тут разберитесь между собой!
– В самом деле, – медленно и спокойно произнес Данилов, – нам, кажется, давно пора разобраться!
Климов, бледный как мел, молчал.
– Может быть, дорогая, ты нам поможешь? – так же спокойно сказал Данилов.
Полина кивнула – что ж, эта мелодраматическая сцена – расплата за все! Она чувствовала, как в груди что-то рвется. Муж и любовник напряженно смотрели на нее. Похоже, драматизм момента почувствовала даже медсестра – застыв, она с удивлением глядела на Полину.
Та вздохнула и указала на Данилова:
– Вот мой муж!
Когда она смогла заставить себя посмотреть в сторону двери, ни медсестры, ни Климова в палате уже не было.
* * *
Вчера Полину выписали из больницы, хотя чувствовала она себя по-прежнему скверно. Данилов был на дежурстве, и ей никто не мог помешать погрузиться в осенне-депрессивные переживания. Она подошла к окну. От вида унылой серой Фонтанки хотелось не то что заплакать, а прямо-таки зарыдать в голос. Темнеет рано, холодно. Самое подходящее время для сезонной хандры и затяжной депрессии.
