Считается, что чужестранцы стали называть монгольскую столицу Ургой именно из-за этого обычая. Сами же монголы величают ее Та-Куре (Великий Монастырь). Буряты и русские, первыми завязавшие торговые отношения с местным населением, стали именовать ее Ургой, потому, что именно здесь пересекались караванные пути, именно сюда съезжались купцы, путешествующие по безграничной равнине этим древним способом. Есть и другое объяснение. Урга лежит между двумя горными кряжами в расщелине, напоминающей по форме петлю, а вдоль одного хребта течет река, так что вся конфигурация похожа на традиционную "ургу".
"Урга" - бесценный билет, с которым я без всяких хлопот преодолел двести миль заповедного края Монголии, получив прекрасную возможность увидеть собственными глазами фауну этой части страны. Огромные стада монгольских антилоп, от пяти до шести тысяч голов, снежные бараны, кабарга, вапити проносились мимо меня. Иногда вдали словно призраки, мелькали небольшие табуны диких лошадей и ослов.
В одном месте я повстречал большую колонию сурков. Площадь в несколько квадратных миль была сплошь усеяна насыпанными ими холмиками, откуда в их подземные жилища вели глубокие норы. Желтовато-серые и коричневые зверьки (самые крупные -вполовину мельче средней собаки)сновали туда-сюда. Передвигались они тяжело, отвисшие шкурки на жирных тельцах, казалось, были им не по размеру. Сурки - превосходные фортификаторы и роют удобные и глубокие подземные проходы, выбрасывая на поверхность острые камни. Во многих холмиках я разглядел медную руду, севернее стали попадаться минералы, содержащие вольфрам и ванадий. Устроившись у входа в нору, сурок сидит навытяжку на задних лапках и издали его можно принять за столбик, пенек или камень. Завидев всадника, он с любопытством следит за ним, издавая при этом пронзительный свист. Охотники пользуются любопытством зверька и крадутся к их норам, выставив вперед длинную палку с тряпкой на конце и помахивая ею. Внимание сурка приковано к флажку и только сраженный пулей он понимает, что несло с собой появление странного предмета около его норки.
Неподалеку от реки Орхон я пережил волнующий эпизод. Там были тысячи сусличьих нор, возчики-монголы старались как можно осторожнее провести через опасное место лошадей, чтобы они не угодили в ямы и не повредили себе ноги. Высоко в небе над нами кружил орел. Неожиданно он камнем бросился вниз и, усевшись на вершине одного холмика, застыл как изваяние. Спустя некоторое время высунул голову суслик и тут же заторопился к соседней норке. Орел невозмутимо соскочил вниз, закрыв крылом вход в жилище зверька. Суслик обернулся на шум и, увидев хищника, смело бросился в атаку, стараясь прорваться в нору, где у него наверняка осталось потомство. Началась схватка. Орлу приходилось отбиваться одним свободным крылом, но от норы он не отступал и твердо держал оборону. Грызун смело нападал на хищную птицу, пока не свалился от прицельного удара клювом по голове. Только тогда орел убрал крыло от норы, неторопливо прикончил суслика и с добычей в когтях тяжело полетел в сторону гор, чтобы там всласть попировать.
В местах, почти совсем лишенных растительности, где лишь изредка встречаются пучки травы, живет еще один вид грызунов размером с белку, их называют имуранами. Зверьков трудно заметить - они почти сливаются с почвой и снуют по земле, словно змейки. Питаются они семенами, которые щедро разносит по степи ветер, а излишек запасают впрок в своих миниатюрных норках. У имурана есть преданный друг - желтый жаворонок с коричневой головкой и спиной. Завидев бегущего по степи имурана, птица с лету садиться ему на спину и, раскинув для равновесия крылья, мчится дальше на быстром зверьке, весело помахивающем длинным пушистым хвостом. Во время скачки жаворонок с увлечением, о чем говорит его ликующая песня, и весьма успешно ловит паразитов на теле друга. Монголы величают имурана "скакуном жаворонка-весельчака". С приближением орла или ястреба жаворонок предупреждает имурана об опасности тремя короткими посвистами, а сам скрывается от крылатых разбойников за камнем или прячется в ямке. Имуран хорошо знает этот сигнал и ни за что не высунет голову из норки, пока опасность не минует. Жаворонок живет со своим "скакуном" в самых добрососедских отношениях.
Там же, где травка посочнее и погуще, я наблюдал еще одного грызуна, он водится и в Урянхае. Это гигантская черная степная крыса с коротким хвостом; в каждой колонии живет от одной до двух сотен особей. Зверек интересен тем, что является бесподобным "фермером" и превосходит всех степных животных по умению заготавливать на зиму пищу. Он начинает сенокос, когда трава становится особенно сочной, откусывая в один прием своими острыми и длинными резцами от двадцати до тридцати стеблей. Дав траве подсохнуть, он укладывает сено строго по науке. Сначала сооружает копну примерно в фут высотой, затем втыкает в нее под углом четыре палки, связывая их под копной пучками травы. После насаживает на палки еще немного сена и вновь закрепляет его таким же способом. Все это делается для того, чтобы зимой запасы не разнесло ветром по степи. Копну он располагает рядом со своим жилищем, чтобы не бегать зимой далеко за едой. Лошади и верблюды любят полакомиться сеном маленького фермера - оно всегда состоит из самых питательных трав. Свои копны грызун укладывает так плотно, что они не разлетятся, даже если пихнуть их ногой.
В Монголии почти повсюду мне попадались серовато-желтые степные куропатки, летающие парами или стайками. Этот вид называют "салга" или "куропатка-ласточка" из-за длинных, остроконечных, как у ласточки, хвостов, а также из-за похожего бреющего полета. Птицы эти то ли очень смелые, то ли просто пассивны: они разрешают приблизиться к ним на расстояние десяти-пятнадцати шагов, но, поднявшись в воздух, сразу взмывают высоко и долго без устали летают, пересвистываясь как ласточки. В окрасе птиц преобладают светлые оттенки серого и желтого цветов, но у самцов на спинке и крылышках симпатичные шоколадные пятнышки, а ножки и лапки покрыты густым опереньем.
Только путешествие "по урге" позволило мне сделать эти интереснейшие наблюдения в безлюдных районах, хотя у такой поездки были и свои недостатки. Монголы везли меня очень быстро и кратчайшим путем, с удовольствием получая за свои труды награду в виде китайских долларов. Но после пяти тысяч миль в казачьем седле, которое теперь, пропыленное, тряслось в коляске рядом со мной, душа моя восставала, когда меня как вещь подбрасывало и швыряло в разные стороны на камнях, ухабах и рытвинах. Сама колымага, влекомая вперед дикими лошадьми, которые управлялись не менее дикими всадниками, трещала и подпрыгивала и не разваливалась разве что из патриотизма, как бы желая доказать удобство и привлекательность монгольских транспортных средств! У меня ныли все кости. Наконец у меня уже при всяком толчке вырывался стон, а затем и вовсе случился острый невралгический приступ в раненой ноге. Ночью я не мог уснуть ни лежа, ни сидя, так и пробродил до утра возле юрты, прислушиваясь к громкому храпу ее обитателей. Временами мне приходилось отбиваться от двух больших черных псов, злобно бросавшихся на меня. На следующий день я выдержал эту муку только до обеда, а потом свалился, не в силах ни пошевелить ногой, ни вообще повернуться; в конце концов у меня начался жар. Пришлось остановиться. Я выпил весь свой запас аспирина и хинина, но облегчение не наступало. Меня ожидала еще одна бессонная ночь, о которой я не мог без страха подумать. Мы остановились в гостевой юрте неподалеку от небольшого монастыря. Монголы пригласили ламу-врача, который дал мне два очень горьких порошка, заверив, что утром я смогу продолжать путешествие. Вскоре у меня усилилось сердцебиение, а боль стала еще острее. Прошла еще одна ночь без сна, но с восходом солнца боль отступила, а спустя час я приказал седлать мне лошадь, содрогаясь при одном виде коляски.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
