— С кем ты разговаривал?
— Так говорят другие Опозоренные. Они видели меня с тобой.
Лицо Рапуунга перекосилось, как будто он проглотил самую противную вещь в мире, но воин утвердительно дернул головой.
— Наша любовь была запрещена. Мы оба знали это. Сначала никого из нас это не волновало. Мы надеялись, что Йун-Тксиин и Йун-К'аа сжалятся над нами, пренебрегут гневом Йун-Йуужаня и дадут нам особое разрешение. Раньше такие вещи случались, и неважно, какие глупости ты слышал.
Его губы скривились.
— С нами этого не произошло. Мы ошибались.
— И ты порвал с ней.
— Да. Любовь — это безумие. Когда рассудок начал возвращаться ко мне, я понял, что не могу нарушить волю богов. Я сказал ей об этом.
— И ей это не понравилось.
Рапуунг фыркнул:
— Она стала богохульствовать. Она сказала, что никаких богов нет, что вера в них — это предрассудки и что мы вольны делать все, что захотим, до тех пор, пока мы сильны.
Он отвернулся от Энакина.
— Несмотря на ее ересь, я никогда никому не собирался говорить о ее словах. Она в это не верила. Она боялась, что я донесу на нее или что однажды наши запрещенные встречи привлекут внимание ее начальства. Она честолюбива, Межань Куад. Она злая. Она сделала так, чтобы я выглядел как Опозоренный, потому что знала, что тогда никто не поверит моим словам, что все, что я скажу, будет принято за бред лунатика.
— Почему она просто не убила тебя? — спросил Энакин. — Почему не подсунула тебе какой-нибудь яд или смертельную заразу?
— Она слишком жестока для этого, — прорычал Рапуунг. — Она ни за что не даст мне освобождение в смерти, если может меня вместо этого унизить.
Его глаза сконцентрировались на светляке.
— Что еще говорили другие Опозоренные? Они назвали меня безумцем, да?
— Собственно говоря, да.
— Я не безумец.
Энакин тщательно взвесил слова своего ответа.
— Мне это безразлично, — сказал он. — И твоя месть меня заботит не больше, чем тебя заботит Тахирай. Но я должен знать, как далеко ты можешь зайти. Ты говоришь, что примирился с тем, что я буду пользоваться светомечом.
— Я сказал это.
— Я собираюсь восстановить его, как я тебе сказал. Чего я не упомянул — я собираюсь восстановить его, используя это.
Он продемонстрировал светляка.
Глаза йуужань-вонга расширились:
— Ты хочешь привить живого слугу к своей машине?
— Светомеч — это не совсем машина.
— Он неживой.
— В определенном смысле — живой, — сказал Энакин.
— В определенном смысле экскременты — то же самое, что и еда; на молекулярном уровне — возможно. Говори внятно.
— Чтоб было внятно, я должен рассказать тебе о Силе, а ты должен выслушать.
— Сила — это то, чем вы, джиидаи, убиваете, — сказал Рапуунг.
— Сила — это нечто куда болшее.
— Почему ты хочешь мне это объяснить?
— Потому что, когда я буду действовать светомечом, я не хочу от тебя никаких сюрпризов, как тогда, когда я зажег огонь. Я хочу покончить с этим здесь и сейчас.
— Очень хорошо. Объясни мне вашу ересь.
— Ты видел, как я использую Силу. Ты должен признать, что она реальна.
— Я видел явления. Это могли быть трюки. Говори.
— Сила генерируется жизнью. Она связывает все на свете. Она во всем — в воде, в камне, в деревьях. Я — рыцарь-джедай. Мы рождаемся с предрасположенностью к Силе, со способностью чувствовать ее, контролировать ее — охранять ее баланс.
— Баланс?
Энакин заколебался. Как объяснить слепому свет?
— Сила — это свет и жизнь, но это также и тьма. И то, и другое необходимо, но их нужно держать в балансе. В гармонии.
— Оставим в стороне глупость самой идеи, — сказал Рапуунг. — Ты говоришь, что вы, рыцари-джиидаи, поддерживаете этот «баланс». Каким образом? Спасая своих товарищей? Убивая йуужань-вонгов? Что, борьба с моим народом приносит баланс в эту Силу? Как это может быть, если ты сам признаешь, что мы в ней не существуем? Ты можешь двигать камни, но не можешь двигать меня.
— В чем-то ты прав, — согласился Энакин.
— Очень хорошо. Если ваше суеверие заставляет вас искать баланс этой таинственной энергии, при чем здесь тогда йуужань-вонги? Зачем вообще волноваться из-за нас?
— Потому что вы вторглись в нашу галактику, убиваете наших людей, отнимаете наши миры. И ты не ждешь от нас отпора?
— Я жду, что воины будут сражаться, принимать боль и смерть, петь окровавленными ртами песнь всеобщего убийства. Так делают йуужань-вонги, и мы так делаем, чтобы принести не баланс, но истину. То, что ты рассказал — это вздор. Скажи мне: йуужань-вонги — часть этой «темной стороны», о которой ты говоришь?
Энакин посмотрел ему в глаза:
— Думаю, да.
— Это тебе говорит твоя магическая Сила?
— Нет. Потому что…
— Потому что мы в ней не существуем. Ни она не является частью нас, ни мы — частью ее. Опять же: почему ты считаешь нас частью вашей «темной стороны»?
— По вашим поступкам, — сказал Энакин.
— Поступкам? Мы убиваем в бою — вы убиваете в бою. Мы убиваем скрытно — вы убиваете скрытно. Ты сражаешься за свой народ — я сражаюсь за мой.
— Это наша галактика!
— Боги отдали ее нам. Они приказали нам принести вам правду. Эта твоя Сила — она для низших существ, не знающих богов.
— Я не могу с этим согласиться, — сказал Энакин.
— И тем не менее хочешь, чтобы я поверил во что-то такое, чего я не могу ни видеть, ни обонять? Просто потому, что ты говоришь, будто оно существует? Ты веришь в богов?
Энакин помедлил и начал заново.
— Ты видел, как я использовал Силу.
— Я видел поразительные вещи. Я не видел, чтобы ты сделал что-то такое, чего мы, йуужань-вонги, не могли бы повторить. Наши довины-тягуны могут перемещать планеты. Наши йаммоски и даже этот низший светляк, что у тебя в руке, могут говорить от разума к разуму. Я признаю то, что вижу — что ты обладаешь способностями, которых у меня нет. Мне нет нужды верить в ваши предрассудки относительно происхождения этих способностей.
— Ну и не надо, — раздраженно сказал Энакин.
— А какое отношение все это имеет к сооружению твоего мерзкого оружия?
— Светомеч — это больше, чем обыкновенное оружие. Каждый джедай конструирует свой собственный светомеч. Части его связываются Силой и волей джедая, и образуется нечто большее, чем сумма своих составляющих. Он становится живым существом в Силе.
— Он состоит из неживых частей. Он не может быть живым.
— Все живые существа состоят из неживых частей, если посмотреть достаточно близко, — заметил Энакин. — Нет ничего совершенно неживого. Как я сказал, Сила везде. В моем светомече будет что-то от меня, и что-то от этого светляка — во мне.
Вуа Рапуунг задумчиво кивнул головой:
— Теперь я начинаю видеть корни вашей поганой ереси. Вы пользуетесь мерзостями, потому что каким-то образом считаете их живыми?
Энакин резко поднялся на ноги.
— Я объяснил, что я собираюсь делать. Ты будешь мне препятствовать? Нападешь на меня, когда я подниму светомеч против твоих?
Вуа Рапуунг уставился на него в тусклом свете светляка. Было слышно, как он скрежещет зубами.
— Боги привели меня к тебе, — промолвил он наконец. — Не Йун-Шуно, многоглазая матерь хнычущих, но сам Йун-Йуужань. Он сказал мне в видении, что неверный-джиидаи с клинком из света приведет меня к мести и оправданию. Вот почему я последовал за тобой сюда, хотя мои инстинкты кричали против этого. Вот почему я не убил тебя, когда ты применил первую мерзость. Все, что ты говоришь — для меня ложь. Доказательства, которыми ты убеждаешь меня примириться с твоим оружием, — это вздор. Но Йун-Йуужань говорил со мной.
— Значит, ты согласен с тем, что я рассказал тебе о Силе?
— Конечно, нет. Как я ранее сказал, я признаю то, что мне сообщают мои органы чувств, без веры в твои бессмысленные обоснования. Твое оружие может быть угодно богам; твоя ересь — нет. Делай свой меч.
Сказав это, Рапуунг шагнул в темноту.
— И ты говоришь, что мои слова — вздор, — вздохнул Энакин.
Энакина охватила досада, но он переборол ее.
Он чувствовал светляка — не в Силе, не так, как остальные детали меча. Все было на месте, все было подогнано и готово работать. Но то, что он сказал Рапуунгу, было правдой; миг, когда светомеч действительно становился оружием джедая, наступал тогда, когда через него протекали первые амперы питания, когда каждый кусочек его становился частью другого и частью джедая, создавшего оружие.
Но светляк сопротивлялся этому. Ну, не то чтобы сопротивлялся, но и в схеме работать не хотел.
А время шло, и каждый миг Тахирай приближалась к чему-то ужасному.
«Сконцентрируйся», подумал Энакин. «Не пытайся — делай».
Но кто делает, тот ошибается, и где-то была ошибка. Слова мастера Йоды, вся его философия, требовали присутствия Силы во всем.
Но в йуужань-вонгах Силы не было. Ее не было в их биотехнологии. С ними можно было сражаться лишь опосредованно, с помощью того, что ощущалось в Силе.
