Я обхватил обеими руками руль и уставился на клаксон. Что я мог сказать такого, что не казалось бы так подло в мою пользу? Только философия, будь она неладна.
— В это жизни есть вещи, Катюша, которые не стоит выяснять. Действительно, зачем? Хотя… — в голове закрутились, заиграли колесики, цепляя звенья логических цепочек, — расскажите-ка мне еще раз об этом «никому ненужном» изобретении вашего бывшего мужа…
5
— Доброе утро, Кирилл Петрович, — поприветствовал я своего предпоследнего в этом году клиента.
Тимофеев благодушно кивнул, не выпуская из пальцев толстую, как сосиска, сигару.
— Чем порадуете, Никита? — с легкой насмешкой спросил он, наблюдая, как я усаживаюсь в кресло. Хорошее, надо заметить, кресло. Ни жесткое, ни мягкое, пахнущее дорогой кожей и дымом.
— Вот, счет за мои услуги, услуги моих помощников, премиальные за работу в предпраздничные дни, а также небольшой бонус за скорое выполнение работы.
Я с некоторым удовлетворением заметил, как широкие брови Тимофеева поползли вверх, а переносица заблестела от выступившего пота.
— Я не слишком наглею? Но, согласитесь, все честь по чести.
— Вы еще скажите, что вам хватило два дня, чтобы найти злоумышленника, которого мои ребята несколько месяцев ищут денно и нощно?
— Хватило, — кивнул я, — Вполне хватило, чтобы сделать то, ради чего вы меня нанимали.
— И?
— Подтверждаю — в который раз — Вы все сделали идеально, Кирилл Петрович. Улик против вас нет. Никто не просечет вашу хитроумную комбинацию.
— Не понял, — Тимофеев заметно разволновался и потянул пальцем ворот рубашки. Вены на шее вздулись, на скулах заиграли желваки.
— А что тут понимать, — я театрально развел руками, — Хотите расскажу историю? О бедном писателе, который хотел хорошо жить и ради этого отказался от заветной мечты — писать литературные шедевры. О литературном патриоте, которого сводит с ума безграмотность и деградация молодежи, не знающей, что такое настоящая книга. И Федор Михайлович Достоевский.
Вот уж, увольте, не знаю, где и когда ему пришла в голову блестящая идея, как исправить положение. Только разбогатев, он скупил все литературные сайты и бумажную литературу, а потом собственноручно уничтожил, оставив в единичном экземпляре каждый литературный шедевр.
Я потратил вчера полдня. И мой секретарь тоже — в виртуальном пространстве не осталось даже захудалого стишка.
Вы, Кирилл Петрович, — литературный магнат. Монополист книги, если хотите. И, если принять во внимание изобретение вашего внука, скоро шикарно разбогатеете, выпустив персональные книги, которые нельзя будет переиздать, размножить и разместить бесплатно в интернете. Презентация, как я понимаю, приурочена к Новому году?
— Вы считаете, это плохо? — Тимофеев вскочил на ноги и стал бегать по кабинету, искусно лавируя между предметами мебели, восстающими на его пути, словно айсберги. — Книги станут уважать! Авторами не будут бездарные графоманы, которые от нечего делать засоряют литературное пространство. А писатели смогут достойно зарабатывать себе на жизнь.
— Ну, мне остается только надеяться, что ваши мотивы столь благородны, — нагло заявил я и подтолкнул Тимофееву счет.
Тот бегло взглянул на него и усмехнулся.
— При вашей борзоте, у вас очень скромные запросы. Или это только вступительная часть?
— Обижаете, Кирилл Петрович, — я глубоко и картинно вздохнул, — Это вы строите грандиозные планы литературного покорения планеты. А для меня — это просто работа. Ни больше, ни меньше. Я выполнил свою часть. Так что — честь имею.
Тимофеев неожиданно рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
— Вы гарантируете, что никто и никогда?
— Комар носа не подточит, Кирилл Петрович.
— А как же тогда вы сами?
— Немного интуиции, немного логики, немного везения…
Тимофеев швырнул сигару в камин и достал из кармана золотую ручку, инкрустированную бриллиантами.
— Позвольте, но как вы узнали о моем внуке? С дочерью мы рассорились лет эдак тридцать назад. И сам только не так давно с ним познакомился.
— Э-э-э, — я простодушно махнул рукой, косясь на авторучку ювелирной работы, — Некоторые семейные черты… Например, любовь к Достоевскому…
«И колоссальная мания величия», — добавил я про себя, пряча в кармане чек, сдобренный щедрой Тимофеевской подписью.
Эпилог
Самолет улетал на Запад. В страну, которая ничем не отличалась от нашей, разве что большим числом кленовых листьев, сметаемых дворником с мостовых.
И какая разница, где встречать Новый год, ведь любоваться на Кремль в разноцветных хризантемах фейерверков можно и с экрана телевизора. Главное, Катя сидела рядом, моя ладонь лежала поверх ее, а она не возражала. На коленях ее уютно пристроился потрепанный томик Достоевского — наверное, последний в своем роде, а она даже не подозревала об этом.
Хорошо все-таки заканчивался год. А начаться обещал просто шикарно. Одно только дело осталось висеть легким грузом на шее, забивая счастливый эфир.
Я набрал Мишкин номер и услышал его хриплый спросонья голос.
— С наступающим, Мишаня!
— Угу.
— Я вам тут каникулы объявил. Только сегодня вечером нужно будет одного человечка попасти. Сам понимаешь…
— Да пасу уже.
— Ты?
— Да, я. Со вчерашнего вечера пасу. Глаз не спускаю. Симпотный чувачок, — кокетливо хохотнул Мишаня.
— Отлично, — сказал я. От сердца оторвался увесистый камень, замер на полпути и в противовес законам физики пулей взлетел обратно. — Ты хоть сказал ему, что ты мужчина? А, Мих? Не, ну ты и сволочь…
Мишаня пропищал что-то вроде «еще не вечер» и «плохо слышно» и отключился, моментально оказавшись «вне зоны доступа».
— Какие-то проблемы? — участливо спросила Катя, тряхнув гривой теперь уже золотистых волос.
— Нет, никаких, — прошептал я, поедая ее влюбленными глазами, — Можно я тебя поцелую?..
Оглавление
Финал новогодней комедии
1
Андрей даже не заметил, как задремал. Он всего лишь опустил голову на ладони, обнимавшие руль, и на секунду прикрыл глаза. Сознание тут же заволокла пелена, а мысли устремились далеко-далеко. Туда, куда не долетали птицы будней, отгоняемые мечтой.
Он сидел за столиком кафе на Центральном бульваре. Звучала тихая музыка. Посреди стола красовалась широкая плоская вазочка, в которой плавали восковые лилии — свечи, источавшие тонкий, чуть сладковатый аромат.
Напротив Андрея затаилось очаровательное светловолосое создание, скромно потупившее громадные глаза цвета спелого лесного ореха, отчего она казалась ему еще привлекательнее, чем если бы глядела на него уверенно и смело.
Девушку звали Олеся. Немного старомодное и деревенское имя — сказала бы его мать. Однако было в ней нечто такое, что притягивало Андрея похлеще магнита.
Они встретились в метро пару месяцев назад, и тут же потерялись в неугомонном человеческом потоке спешащих на работу или просто по своим делам. Так они сталкивались почти каждый день — и каждый раз неизменно растворялись в толпе, разбрасываемые в разные стороны.
Поначалу Олеся отворачивалась, стыдливо краснея, и делала вид, будто не замечает жарких взглядов, которыми одаривал ее влюбленный юноша. Но постепенно привыкла, успокоилась, очевидно, поверила, что перед ней не просто очередной искатель плотских утех, а некто с более серьезными намерениями.
Андрей не представлял себе, как можно быть более серьезным, разве что схватить за руку и потащить прямиком в ЗАГС, но, слава Богу, Олеся согласилась на свидание, не требуя безумств, к которым он не был пока готов.
Начало свидания было многообещающее. Милая, весьма душевная беседа, в основном о нем, любимом, о его жизни, работе, бассейне по выходным. Но Андрею, как ни странно, не хотелось говорить о себе. Больше о ней. Загадочной, неуловимой златокудрой красавице, которой он никак не мог налюбоваться.
И тут, будто гром среди ясного неба, прозвучала фраза, вылезла посреди плодородной нивы каменным мертвым крестом:
— Я медиум, — смущенно произнесла Олеся. Брови Андрея поползли вверх, а в груди заклокотало, заныло от разочарования.
— В смысле, гадалка, что ли?
— Нет. Это совсем иное. Я вижу души умерших, беседую с ними…
Андрей смотрел на нее исподлобья, неумело пряча горькую насмешку. Нет, с психически неуравновешенными девицами он отродясь не водился, и желания знакомиться поближе особо нет. Даже в койку тянуть: мало ли какая нечисть ей ночью померещится. Вскочит, заорет — отпаивай потом валерьянкой. Сначала ее, потом себя. Роковое чувство таяло потихоньку, стекая по венам унылыми холодными каплями…