— Что-то не так. — Он дотрагивается до носа. — Я чую.
Я киваю.
— Я не могу так больше жить.
— Как — так?
— Жить с тобой теневой жизнью.
— Я знаю. — Он очаровательнейшим образом вешает голову. Уж эти мне актеры!
— Мне пора уезжать.
— Уезжать?
— Возвращаться туда, где… — Меня разбирает смех: хохочу и никак не могу остановиться. — Я собиралась сказать: «Возвращаться туда, где мне место», — вот только такого места на свете нет.
Он вглядывается в мое лицо, в тысячи и тысячи лиц, тающих в зеркалах.
— Есть другой путь.
— Да ну?
— Уйти вместе. Здесь мне дальше двигаться некуда. Еще один компакт-диск, еще один рекламный ролик, еще один хитовый фильм… это никогда не закончится. Мне все наскучило. Отвратительно. Я знаю только одно, Луиза. Я хочу быть с тобой. Но хватит прятаться. Мир слишком мал, слишком тесен.
— Куда же мы отправимся?
Теперь он всматривается в собственные свои отражения.
— Ты можешь отправиться со мной нынче же вечером.
— Ага, конечно. На пляж в Фиджи?
— Туда, где гораздо, гораздо лучше.
— И как же мы туда попадем?
Он не сводит с меня взгляда — глаза в глаза.
— Сквозь тьму. Долгий сон, а за ним — пробуждение к новой жизни.
— Ох, Оро, ради всего святого — из какого это фильма? В центре «Обучения улыбке» и в банке «Рот» я выспалась — мало не покажется.
Позади меня его черные глаза кинозвезды то и дело вспыхивают ярким, глубоким светом, точно неведомое созвездие.
— Луиза, я серьезно. Я могу дать тебе одно, Луиза, — жизнь за пределами жизни, неизменную, бесконечную. Я могу дать тебе…
Неподходящий момент для смеха — я уже научилась распознавать, когда он «закручивает» прочувствованный драматический монолог, — однако удержаться не могу.
— Оро, оставь.
Не знаю, как он это сделал, но на краткое мгновение вижу его в зеркалах точно под водой. И себя вижу вместе с ним. Наши лица колыхаются на волнах тьмы. Такое спокойствие…
— Пора идти. — Я выключаю свет. Наши отражения тонут в темноте. — Ты ведь не хочешь пропустить свой выход.
Он останавливается на пороге между темной комнатой и ярко освещенным коридором.
— Помни, Луиза, что бы ни произошло, я всегда буду с тобой.
Всплеск музыки. Мы бежим к лифту.
Девочки как на иголках ждут за кулисами. У Мичико такой вид, будто ее только что стошнило. Одна лишь Кеико спокойна — пока не увидела Оро. Я понимаю, что ее девичья «страсть» ко мне себя изжила. Кеико завладевает пепельно-бледными руками Оро и подносит их к губам.
У нас — никакой увертюры. Вместо увертюры — коллаж звуков: гудки машин, приглушенные голоса, грохот подъезжающего к похожей на пещеру станции поезда, высокий женский голос — это Акико — объявляет: «Син-хиросима». Ослепительная вспышка света — и девочки выбегают на сцену, такие мрачные в серых саванах и шляпах в форме грибообразного облака.
В последний момент Кеико вспоминает закатать рукава белой парадной рубашки. Она берет Оро за руки и выводит его на сцену. Какой он хорошенький в ярком луче прожектора, на мгновение я забываю, что он — никакая не француженка-блондинка. Слышу, зрители зашептались. «Hiroshima шоп атош» — поют Кеико и Оро Дуэтом, а капелла; «Hiroshima топ атоиг» — и выезжает декорация, черно-белый снимок улицы.
За кулисой напротив различаю мадам Ватанабе, вокруг нее сбились в кучку птицы. Челюсть у нее отвисла, она пялится на сцену, не веря глазам своим. Вижу: пытается вычислить, кто у нас играет главную роль. Типпи Хедрен[123] подбегает к ней, лоб до сих пор заляпан кровью. Она указывает на Оро и шепчет что-то на ухо мадам Ватанабе.
— Ты ничего не знаешь о Хиросиме, — поет Кеико.
— Я ощущала жар на площади Мира. — Голос у Оро высокий и цепляющий за душу, как у ребенка.
— Ты ничего не видела. — Теперь Кеико глядит прямо в лицо Оро, в голосе ее звенят ненависть и страсть.
— Я видела туристов…
Мадам Ватанабе вылетает на сцену, гигантские птицы, точно сошедшие с полотен немецких экспрессионистов, гневно бьют крыльями и каркают у нее за спиной.
— Произвол! — кричит она. — Профанация!
Мистер Аракава и прекрасная старуха в королевской ложе встают. На мгновение все застывают на месте. Оро оглядывается через плечо на меня. С улыбкой.
Мадам Ватанабе обрушивается на него и срывает косынку с красным крестом. Вместе с косынкой слетает и парик. Оро похож на ободранную красавицу кошку.
— Осквернение! — вопит мадам Ватанабе. — Мужчина на сцене «Чистых сердец»! Грязно! Гнусно! — После чего извергает целый поток брани на японском, на случай, если кто не понял.
Кеико отталкивает мадам Ватанабе в сторону и заключает Оро в объятия. Вместе они поют:
— Весь город воспарил над землей и пеплом осыпался вниз, на семь притоков реки Ота.
На них обрушиваются птицы. Хриплое карканье, вспышки кобальта и ядовитой желтизны. Сперва Кеико приходится хуже прочих — она пытается заслонить Оро руками. Птицы прогоняют их со сцены. Черные перья, кружась, слетают в оркестровую яму. Потрясенные зрители словно приросли к месту. Мичико, Норико, Фумико и остальные неприкаянно бродят по сцене под своими грибообразными шляпками, нашептывая припев: «Hiroshima mon amour, Hiroshima топ атоиг». Девочка из труппы «Воздух» вскакивает с места и самозабвенно аплодирует. Кому-то наконец приходит в голову опустить занавес.
Exeunt omnes[124].
ГОД СПУСТЯ
19
Сёдосима
Пытаюсь навести в доме порядок. Я ведь аккуратистка та еще. От мальчиков помощи немало, только они часто отвлекаются. Все, кроме Кая. Кай шлепает босиком по веранде, золотистый торс поблескивает в лучах солнца. У циновки-татами, которую он тащит, золотая кайма надорвана и болтается в воздухе.
— Главные гостиные, — возвещает он, — яблочко в яблочко. Кей, Нагиса и остальные отправились в город купить спиртное и прочие предметы первой необходимости.
— Отлично, Кай. К слову сказать, «тютелька в тютельку», яблоки тут ни при чем.
Он хохочет.
— И о чем я только думал? Ах да, говорят «попасть в яблочко», но «тютелька в тютельку». Горе с моим английским. Во сколько приезжает твоя подруга?
Из сада доносится всплеск. Оборачиваюсь — и успеваю рассмотреть в прыжке огромного серебристого карпа.
— Бонни? Она мне вовсе не подруга, так, знакомая по прошлой жизни. Американская леди, снимает документальные фильмы про Японию. Ну, знаешь, как лакировка делается, как краска индиго используется, декоративные упаковки.
Он сдувает пушинку с поврежденной циновки.
— И кто же смотрит такие фильмы?
— Спроси кого другого, Кай.
— А теперь она снимает фильм про тебя, Луиза.
— Про Оро.
— Про вас обоих. Это была его история, но ты теперь — рассказчик. — Он прислоняет циновку к стене. — Большая команда киношников ожидается?
— Больше, чем те, с которыми Бонни привыкла работать. Она сказала, с ней приедут три съемочные группы: одна с «Пи-Би-Эс», одна с французского «Канал Плюс», одна с четвертого канала из Англии. Плюс ее обычная бригада.
— Зачем столько стран? — любопытствует Кай.
— Думаю, для совместных съемок это нормально. Чем больше стран участвует, тем больше бюджет. С тех самых пор, как в прошлом году «Харакири над любовниками» открыл фестиваль в Канне, интерес к Оро во Франции и на Западе в целом все растет.
Кай обводит взглядом сад.
— Как думаешь, они захотят снимать и здесь?
— Я просто уверена, что сада они не упустят. Он такой типично японский. — Я состраиваю гримаску, Кай усмехается в ответ. — Пустят титры на фоне замедленной панорамы пруда или что-нибудь в этом духе.
— Тебя можно проинтервьюировать в главной гостиной, — предлагает Кай. — Во второй половине дня там самое выигрышное освещение. — Он улыбается, прижмуривается. — Может, захотят снять тебя и в спальне тоже.
Оборачиваюсь к нему.
— Супруга в естественной среде обитания? Оттуда весь ваш хлам повыкидывали, я надеюсь?
Кай глядит на меня из-под длинных ресниц.
— Угадай, что я нашел под нашим футоном? — Он запускает руку в задний карман своих обрезанных джинсов и извлекает на свет обрывок серебристой сетки.
— Господи милосердный, это еще что такое?
Он раскачивает штуковину перед моими глазами, та тихонько позвякивает.
— Кольчужный гульфик Стива Ривза, ну, для «позирования», — прыскает Кай, закрывшись ладонями. — Помнишь, как вечером, когда Ясудзиро наготовил целую прорву печений с грибами? А Стив Ривз весь вымазался маслом и влез на стол, чтобы…
С ветвей декоративного деревца свешивается обезьянка с серебристой шерстью.
— Привет, Сёхэй, — окликаю его я.
Он разворачивается спиной, резко качнув в мою сторону пунцовыми яйцами. Есть в этом нечто от танца, коим осчастливил нас Стив Ривз, когда мы уплели второе блюдо с печеньями. Слышу, как другие мартышки шуршат в кустах. С тех пор как я сюда въехала, целая стая переселилась из парка диких обезьян, чтобы составить мне компанию.
