На какое-то время река круто выгнулась направо и выскочила на редколесья, а там и в поле. Довольно широкое оно было здесь, такое широкое, как нигде. По одну сторону пути, что оставил изогнутую луку реки и шел теперь полем, что лежало под солнцем и гнало ленивые волны чистой и дородной ржи, по другую — кипела белым наводнением гречиха. От ржаного поля наплывало на всадников только величие, а от гречихи красота — и медовые ароматы. Такие пьянящие, дух захватывали.
Княгиня Зорина первый захмелела от них и остановила жеребца.
— Чье это поле? — обернулась к сотенному.
— Общинное, достойная.
— Знаю, что общинное. Владетели у нас не имеют еще своего поля. Какой общины, спрашиваю?
— Закутской, пожалуй, она соседствует с нашей.
Помолчала, оглядываясь на поле или на различия, которые отличали обработанные человеческими руками поле от необработанного, и потом добавила, отправляясь:
— Хорошо ухожено поле. Прошлым летом, помнится, не было таким.
— Нового ролейного старосту выбрала община, поэтому и поле стало неузнаваемым.
— А почему я не знаю о том?
— Наверное, князь Богданко знает, при нем выбирали отмина.
Пришпорила сильнее, чем прежде, жеребца, вела впереди и молчала. Только осматривалась вокруг и являла удовлетворение свое, оглядываясь. Обширность, дородность ухоженного общинного поля радовали ее, то ли отмины, что отличали ухоженное поле от неухоженного, того, что лежало ближе к лесу, свидетелем прошлого и напоминало о прошлом? И то и другое, наверное. Вот какое буйнотравье было на месте поля недавно, как щедро засевались долины цветом вместо хлеба, темно-красным, желтым, белым, синим, снова темно-красным и снова белым и синим. Или нечему радоваться княгине, что не стоит в стороне от общинных забот своего мужа, оставшейся вместо него хозяйкой всей Втикачи и дает порядок как общинным, так и ратным делам на Втикачи?
Мужи гнали и гнали вслед за Зориной лошадей, пока снова не оказались в лесу, а там — у реки.
— Переправимся на противоположный берег, — повелела княгиня, — Оттуда подступы к Закутской башне.
— Что ты, достойная! — силился отговорить ее сотник, — то уличский берег, там нас могут признать супостатами и повести как с супостатами. Да и свои посмотрят на наше появление разве не так же.
— Ничего. Зато проверим, как следят на башнях, зная, что идет брань, что супостат всегда может объявиться на рубежах нашей земли, и объявиться неожиданно.
С княгиней да еще предводительницей рати в княжестве не приходится спорить. Поэтому и не спорили всадники. Молча, согласились с нею, молча, направились через Втикач. Река не такая уж и широкая, однако, беспокойная, быстро и мощно несет свои воды в ту, что звали в низовьях Синюхой. А быстрина сносила лошадей, сносила и всадников, набегала неумолимо и не давала мелкими, на беду частыми волнами перевести дыхание. Хорошо, что длилось это не так уж и долго. Да и противоположный берег в том месте, где переправлялись, не был такой крутой, как выше по быстрине. Переправились через нее и сразу же выбрались на твердь, а уже на твердом сняли с себя чадиги, выкрутили, как только смогли выкрутить, не снимая, одежку.
Княгиня, хотя и отошла подальше от мужей, сделала не больше, чем мужи.
— Довольно, — повелела. — В пути, под стрелами Хорса будем обсыхать. Лето сейчас, не зима.
До ближайшей, Закутской башни не такая уж даль. Однако ехать надо было нехоженым лесом. Пока пробились сквозь него и приблизились к пути, что вел на башню со стороны уличей, и сами измучились, и коней измучили до предела. Во-первых, петляли зарослями, будто лис по лесу, а во-вторых, должны были прокладывать себе в них путь мечами. А это не только пота, но и крови нередко стоило. Кто был неосторожен и поцарапал, пробираясь между причудливо сплетенными ветвями, то лицо свое, то руки, а уж кому-то и порядком досталось!.. Действительно, на татей-бродяг стали похожи. Зато княгиня вон, какая довольная была. Как же, целая ватага верховых людей приблизилась к башне, не слышно, подступили к ней со стороны чужой земли, а на башне и ухом не повели. Те спали после ночных часов — и спали, конечно, сном праведников, — те варили кушанье и менее всего думали о появлении княгини и еще со стороны земли уличей.
— Мы не далее, как позавчера были у них, — оправдывал себя и часовых своих десятский. — Говорили, утигуры побиты на южных рубежах земли ихней, обры также разгромлены и отброшены прочь. Если и идет сейчас сеча, то где-то при Дунае, а это, достойная княгиня и без меня знает, вон как далеко.
— И вы поспешили поверить и уверовать в то, что сказали поселяне-уличи. А что говорила я, ваша княгиня, когда посылала на эту башню? О том забыли? Это пустили на ветер?
Десятский молчал и тем еще больше добавлял княгине злости.
— Завтра придет на ваше место другая стража, — пообещала и этим, кажется, удовлетворила себя. — Вы предстанете перед княжеским судом и будете судимы за недостойные воинов и защитников своей земли поступки.
Пригрозила и двинулась из башни, суровая и неумолимая, решительная в своих намерениях, а в этой решимости совершенно равнодушна к тому, что дважды сама купалась во Втикачке и купала воинов, которые сопровождали ее. Как будто все это какое-то удовольствие, будто нельзя было остаться на некоторое время у реки и обсушиться.
«Крутая норовом, — определил мысленно сотенный. — Ей-богу, гораздо круче, чем сам князь. Такая, действительно, осудит, если что, ни на мгновение не поколеблется».
Попадались на пути скотоводы, но разминулись сами по себе, интересуясь, чьи они, как поживают, попадались селения, тоже поворачивала и спрашивала, устроены ли все, что нужно приготовить перед жатвой, пожнут ли и свезут зерно к овинам, если мужи не прибудут с поля боя вовремя?
— Будьте усердны, — советовала, — и не будьте жалостливы. Отроков ставьте к делу — и на жатву, и на молотьбу. Пусть знают: в отсутствие мужей это наидостойнейшая их обязанность, и, равная ратной обязанность.
Одни обещали и раскланивались, другие жаловались: как пожнут и свезут с поля зерно, когда рук мало, а лошадей еще меньше.
— Говорите об этом ролейному старосте, пусть позаботится, чтобы могли справиться и с тем и с другим, а увидите, что не справитесь, к соседям должно обратиться, не помогут — ко мне. Хлеб — наши наибольшее достояние, крепость здоровья и жизни. Уродился он этим летом щедро, не упустите божьих щедрот, соберите и ссыпьте в житницы, следующим летом может не уродиться.
Вероятно, всю землю намеревалась объехать, все узнать и всех напутствовать — не миновала ни одного села, а в селе — каждой общины. Тогда уж угомонилась, как достигли крайних на заход солнца, а среди крайних — и сторожевой башни, стоявшей на пути, по которому отселенцы пришли сюда из Тиверии.
Ее встретили здесь, как положено, и, что больше всего удивило сотенного и его сотню, — как-то непонятно радостно.
— Как хорошо, достойная княгиня, — призналась стража, — что ты прибыла: есть обнадеживающие вести из поля боя.
— О, так? Какие же именно?
— Обров и их союзников кутригуров разгромили на Тиверской земле. Заключен договор, по которому обры обещают пойти или пошли уже за Дунай, а в Придунавье, правда, в незаймище остаются одни кутригуры.
— Хвала богам!
— Да, слава и хвала!
— Кто принес эти утешительные вести?
— Гонец из Тиверии, от князя Богданка.
— Приведите мне его.
Княгиня Зорина не была уже, как перед этим, суровой и неумолимой. В одну секунду сбросила с себя напущенную на рубежах строгость, стала не правительницей — просто женой, а еще ровней всем и другом для всех. Увидела гонца и убедилась, что он все-таки гонец, и обрадовалась, не зная как, спрашивала и спрашивала, как вопрошает в таком случае каждая жена: где князь, что с князем и его ратью, как долго он еще будет там, на месте недавних битв, а допытавшись и убедившись: рати славянские перехватили у супостата славу и перехватили возможность, наступил желанный мир, а с миром вернется под каждую втикачскую кровлю благодать, — перевела дух и прикрыла в сладком покое глаза.
— Принесем жертву добрым богам. Здесь же, на этом счастливом месте, в этот утешительный для всех момент.
Вновь она стала властной и торжественной, как всякая жрица, и благодарна богам за одержанную над супостатом победу. Славила Перуна, Хорса, Даждьбога и обещала, снова славила и снова обещала: народ земли Трояновой не забудет их покровительства, воздаст должное их покровительству и воздаст достойно. Вернется с поля боя рать — по всей земле задымят капища, вся земля явит солнцеликим свою щедрость и свою благодарность.
Возвращаясь в Детинец, Зорина утешала себя уверенностью: наконец-то избавится бремя княжеских обязанностей, давать лад очагу и детям. А не произошло того, что обязанностей и вовсе стало больше. Князь не объявляется и не объявляется, а княжество обрадовалось добрым вестям и захмелело, но не тем, на что надеялись, а хмелем. Думала, жены не покладая рук, заботятся, чтобы мужи, вернувшись, довольны были ими и тем, что готовили для детей, общины, а эти жены взяли и обезумили на радостях, не о жатве заботятся, о веселом застолье с мужами-победителями. Только и делают, что шлют в Детинец послов и спрашивают у княгини: «Где рать? Почему есть примирение, а мужей нет?…»
