Раздался резкий, громкий звонок в дверь, несколько выстрелов и шум голосов на лестнице.
– Три часа сорок пять минут, – прошептал господин Жербуа.
Через несколько секунд он решительно вышел в вестибюль. Люпена и белокурой дамы там уже не было.
– Отец! Не надо! Подожди! – закричала Сюзанна.
– Подождать? Ты с ума сошла? Церемониться с этим прохвостом… А полмиллиона?
Он распахнул дверь.
Ворвался Ганимар.
– Дама… Где она? А Люпен?
– Он был здесь… Он здесь.
Ганимар торжествующе воскликнул:
– Он в наших руках! Дом окружен!
Мэтр Дэтинан поинтересовался:
– А черный ход?
– Черный ход ведет во двор. Вход только один – парадный, его охраняют десять человек.
– Но он не заходил через парадный вход… и через него не выйдет…
– Тогда откуда он выйдет? – спросил Ганимар. – По воздуху вылетит?
Он раздвинул шторы. Перед ним был длинный коридор, ведущий в кухню. Ганимар промчался по нему и убедился, что дверь черного хода закрыта ключом на два оборота.
Из окна он окликнул одного из полицейских:
– Ну что, никого?
– Никого.
– Тогда, – воскликнул он, – они в помещении! Они спрятались в одной из комнат! Они физически не могут ускользнуть… Ох, Люпен, ты смеялся надо мной, но на этот раз я отыграюсь.
В семь часов вечера господин Дюдуа, глава Сюрте, изумляясь тому, что не получает никаких новостей, сам приехал на улицу Клапейрон. Он опросил полицейских, охранявших помещение, и поднялся к господину Дэтинану, который провел его в свой кабинет. Там господин Дюдуа увидел какого-то человека, вернее, две ноги, топтавшиеся по ковру, тогда как туловище, которому они принадлежали, скрывалось в каминной трубе.
– Эй! Эй! – выкрикивал человек сдавленным голосом.
И далекий голос, раздававшийся откуда-то сверху, отвечал:
– Эй! Эй!
Господин Дюдуа, рассмеявшись, поинтересовался:
– Ну, Ганимар, и зачем вы изображаете из себя трубочиста?
Инспектор вылез из трубы. Он был неузнаваем: грязное лицо, одежда, покрытая сажей, и лихорадочный блеск глаз.
– Я ищу его, – проворчал он.
– Кого?
– Арсена Люпена… Арсена Люпена и его подружку.
– Ах вот оно что! Не воображаете ли вы, что они спрятались в дымоходе?
Ганимар встал, приложил к рукаву начальника пять пальцев угольного цвета и злым глухим голосом произнес:
– Шеф, а где вы хотели бы их найти? Где-то же они должны быть! Они такие же люди, как и мы с вами, из плоти и крови. Люди не могут растаять, как дым.
– Нет, тем не менее они как-то уходят.
– Как? Каким путем? Дом окружен! На крыше полицейские.
– А соседний дом?
– Туда прохода нет.
– Квартиры на других этажах?
– Я знаю всех жильцов: они никого не видели… и никого не слышали.
– Вы уверены, что знаете всех?
– Всех. Консьерж за них отвечает. К тому же, усилив меры предосторожности, я оставил человека в каждой из этих квартир.
– Пора бы уже арестовать их!
– Вот и я говорю, шеф, вот и я говорю. Надо, и мы это сделаем, потому что они здесь… Они не могут здесь не быть! Будьте спокойны, шеф, если не сегодня вечером, то завтра я их схвачу. Я тут заночую… Я тут заночую!
Он действительно заночевал там. Потом остался и завтра, а также и послезавтра.
Тем не менее по прошествии трех дней и трех ночей он не только не нашел неуловимого Люпена и его не менее неуловимую подругу, но и не напал ни на малейший след, позволявший выдвинуть хотя бы какое-то предположение.
Поэтому его первоначальное мнение не изменилось.
Раз нет ни единого следа их бегства, значит, они тут!
Возможно, в глубине души он уже не был так уверен. Но не хотел в этом признаваться. Нет, тысячу раз нет, мужчина и женщина не исчезают, как злые волшебники из детских сказок. Не теряя присутствия духа, он продолжал поиск, как если бы надеялся отыскать их, скрывшихся в каком-то невероятном убежище, вросших в камни дома.
Глава 2
Голубой бриллиант
Вечером 27 марта в доме 134 по авеню Анри-Мартен в небольшом особнячке, завещанном ему полгода назад братом, старый генерал барон д’Отрек, посланник в Берлине во времена Второй империи, дремал в удобном кресле. Сиделка читала ему, а сестра Августа согревала постель грелкой и зажигала ночник.
В одиннадцать часов монахиня, которая в виде исключения должна была этим вечером вернуться в монастырь своего ордена и провести ночь у сестры-настоятельницы, предупредила сиделку:
– Мадемуазель Антуанетта, моя работа закончена, я ухожу.
– Хорошо, сестра.
– Главное, не забудьте, что кухарка взяла отпуск и вы с прислугой остаетесь в доме одни.
– Не беспокойтесь о господине бароне. Я переночую в соседней комнате, как договорились, и оставлю свою дверь открытой.
Монахиня удалилась. Через минуту пришел за указаниями слуга Шарль. Барон как раз проснулся и распорядился сам:
– Все то же, Шарль: проверить, работает ли звонок в вашей комнате, чтобы вы могли по первому зову спуститься и сбегать за врачом.
– Господин генерал, как всегда, переживает.
– Дела мои не очень… не очень хороши. Итак, мадемуазель Антуанетта, на чем мы остановились?
– Господин барон не желает ложиться?
– Да нет, лягу попозже, к тому же мне ничья помощь не нужна.
Через двадцать минут старик уснул, и Антуанетта на цыпочках удалилась.
В это время Шарль, как обычно, аккуратно закрывал ставни на первом этаже.
В кухне он запер на засов дверь, выходящую в сад, а в прихожей, помимо всего прочего, набросил на дверь цепочку. Затем поднялся к себе в мансарду на четвертый этаж, лег и заснул.
Прошло, наверное, около часа, когда он резко соскочил с кровати: прозвенел звонок. Звонок звонил долго, может быть, секунд семь-восемь, протяжно, не прерываясь…
«Ну вот, – подумал Шарль, – очередная прихоть барона».
Он накинул одежду, сбежал вниз по лестнице, остановился перед дверью и, как обычно, постучал.
– Смотри-ка, – прошептал он, – света нет… Почему его, черт возьми, выключили? Мадемуазель! – позвал он вполголоса.
Никакого ответа.
– Вы здесь, мадемуазель? Что случилось? Господину барону нехорошо?
Окружающая тишина, тяжелая тишина, в конце концов встревожила Шарля. Он сделал два шага вперед, ударился обо что-то ногой и понял, что это перевернутый стул. И тотчас же его рука натолкнулась на лежащие на полу другие предметы – круглый столик на одной ножке и ширму. Забеспокоившись, он направился к стене, нащупал кнопку выключателя и повернул ее.
Посреди комнаты, между столом и зеркальным шкафом, лежал его хозяин, барон д’Отрек.
– Боже! Возможно ли это? – пробормотал Шарль.
Он не знал, что делать, и, замерев, уставился на перевернутые вещи, упавшие стулья, осколки большого хрустального подсвечника, на часы, валявшиеся на мраморной каминной доске, – на все эти следы дикой и ужасной борьбы. Неподалеку от тела блестела рукоятка стального кинжала. С лезвия стекала кровь. С подушки свешивался платок, покрытый красными пятнами.
Шарль завопил от ужаса. Тело барона выпрямилось в последней судороге, потом сжалось… Две-три секунды – и все было кончено.
Шарль наклонился. Из узкой раны на горле текла кровь, покрывая ковер черными пятнами. На лице запечатлелся безумный ужас.
– Его убили, – прошептал слуга, – его убили.
И он содрогнулся при мысли о другом возможном преступлении. Сиделка спала в соседней комнате, так разве убийца не мог покончить и с ней?
Он открыл туда дверь – комната была пуста. Возможно, Антуанетту похитили или же она вышла до совершения преступления.
Шарль вернулся в комнату барона, и взгляд его остановился на секретере: он заметил, что секретер не был взломан.
Более того, он увидел на столе рядом со связкой ключей и портмоне, которое барон убирал в стол каждый вечер, пригоршню золотых монет. Шарль схватил портмоне и осмотрел все отделения. В одном были банкноты. Он пересчитал их: тринадцать банкнот по сто франков.
Это оказалось сильнее его: инстинктивно, машинально, даже не задумываясь о том, что делает, он взял банкноты, спрятал в карман, скатился по лестнице вниз, отодвинул задвижку, сорвал цепочку, хлопнул дверью и бросился в сад.
Но все же Шарль был честным человеком. Не успел он открыть калитку, как порыв ветра ударил ему в лицо, освежив дождем, и он остановился. Совершенный поступок представился ему во всей своей очевидности, и Шарль ужаснулся.
Мимо проезжал фиакр, и он окликнул кучера:
– Братец, поезжай в полицию и привези комиссара… галопом! Человек умер.
Кучер стегнул лошадь. Шарль хотел было вернуться, но не смог: он захлопнул калитку, а снаружи она не открывалась.
Звонить было бесполезно, поскольку в особняке никого не было.
Он долго слонялся вдоль садов, образующих на улице со стороны Ля Мюэт радующий взгляд бордюр из зеленых, хорошо подстриженных кустов, и только прождав час, смог наконец рассказать комиссару о деталях преступления и передать ему в руки тринадцать банкнот.
