— Послушай, что ты за женщина? — восклицает Нини, ставя на стол пустую чашку и подпирая голову руками.
— На этот вопрос легко ответить, — спокойно произносит Аврелия, — я женщина, много повидавшая на своем веку, много любившая, много ненавидевшая и много страдавшая. Таким образом, ничто женское мне не чуждо.
— Иногда мне кажется, что ты дочь самого дьявола, — восклицает Нини, — но временами я готова поверить, что ты ангел, посланный с небес.
— Так ли уж важно, кто я такая? — поспешно замечает Аврелия. — Я показала тебе свою силу, в настоящее время этого вполне достаточно. Недавно ты отказалась назвать мне свою настоящую фамилию и я тут же назвала ее сама. Тебя зовут Селина Дюран. Ты рассказала мне, что твоя сестра воспитывалась в провинции и это действительно так. В какой же провинции, в каком городе находится этот монастырь? Я сразу же назвала их тебе: это монастырь Св. Марты в Б…
Помолчав несколько секунд, Аврелия продолжала:
— Сказать тебе имя модистки, у которой работает твоя сестра? Ее зовут мадам Розель и проживает она на улице Вивьен, а сестра твоя живет у четы Жоссе на улице Рамбутье. О каждом из этих людей, не исключая и самой Урсулы, я могу рассказать тебе нечто такое, о чем ты даже не подозреваешь. Однако сейчас я не собираюсь делать сенсационных разоблачений, я просто хочу, чтобы ты знала о моих возможностях, и только. И как ты думаешь, сколько времени мне потребовалось на то, чтобы найти Урсулу в этом гигантском человеческом муравейнике, именуемом Парижем, и узнать о ней то же, что знаешь ты, а может быть, даже гораздо больше? Всего лишь несколько часов. Это же самое относится и к полковнику Фрицу и Лежижану, который, кстати, вовсе не Лежижан. На самом деле он носит совсем другое имя; стоит его упомянуть, как этот человек на коленях станет умолять тебя о пощаде.
— И как же его зовут на самом деле? — поспешно осведомилась Нини Мусташ.
— Этого я тебе не скажу, — сухо ответила Аврелия. — Во-первых, имя это — обоюдоострый меч, которым ты все равно не сможешь правильно воспользоваться; во-вторых, от приходящих ко мне за помощью я требую лишь одного — доверия. Доверься мне и я сниму печаль с твоего сердца так же легко, как поднимаю со стола вот эту чашку. Я уберегу твою сестру от всякой мести и от любых искушений, я сумею вывести Луи Жакмена из отчаяния и помогу тебе самой стать лучше и благороднее. Лишь одного я не могу сделать — снова вернуть к жизни твоего отца. Думаю, однако, что в глубине души ты считаешь его прощение ниспосланным тебе свыше утешением.
— И что же ты хочешь взамен? — спросила Нини, все еще испытывая недоверие к словам подруги.
— Ничего кроме веры в успех, ибо лишь вера приносит нам облегчение и победу.
— В таком случае, я ничего не понимаю, а, следовательно, и не могу тебе верить, — заметила Нини.
В ответ на это Аврелия лишь пожала плечами.
— Скажи же мне наконец, в чем тут заключается твой интерес? — настаивала Нини Мусташ.
— В чем состоит мой интерес? О, у тебя воистину злая душа, как ты сама недавно признала это в разговоре со мной. Ведь ты же приняла предложенный тебе Лежижаном план действий, ведь ты продала Урсулу, предав ее во власть грез! Что же удерживает тебя теперь, почему ты взываешь о помощи, почему хочешь пожертвовать всем?
— Но ведь Урсула — моя сестра! — с негодованием возразила Нини.
— В таком случае, — воскликнула Аврелия, с достоинством поднимаясь с места, — я гораздо выше тебя, ибо считаю всех женщин своими сестрами!
Луч солнца, падающий из окна, окружил в этот момент золотоволосую голову Аврелии подобием сияния, взгляд ее в тот миг лучился несказанной добротой и невыразимой нежностью.
Трогательным движением она широко раскрыла объятия, как бы желая прижать к сердцу всех женщин земли — нищую и куртизанку, покинутую жену и неверную супругу, несчастную жертву и грешницу.
В эту минуту Аврелия казалась живым воплощением спасения и всепрощения.
Нини смотрела на подругу с немым восхищением. Внезапно неземное видение исчезло. Солнце спряталось за облако, а горячий энтузиазм сменился глубокой печалью.
— Выслушай же меня, — серьезно заговорила Аврелия, — недавно ты рассказала мне свою историю и воспоминания твои причинили мне страшное горе. А что если я скажу тебе, что все это еще не настоящее горе, что ты и понятия не имеешь о настоящих страданиях? Что если я расскажу тебе о женщине, одно имя которой способно вызвать у всех лишь ужас? У этой женщины было отнято все. Ее муж, ребенок и возлюбленный были безжалостно убиты, а сама она обречена на мученичество, до дна испив чашу невыразимых страданий. Что если я скажу тебе, что женщина эта подобно Лазарю восстала из мертвых, что ей чудом сразу вернули все то, что еще можно было вернуть, что ласковый голос шепнул ей: «Иди, дочь моя, странствуй по свету, оберегая сестер от тех бед, которые выпали на твою долю. Спасение твое — не тот дар, который ты можешь использовать лишь в своих корыстных целях; поделись тем, что имеешь, с другими, с теми, кто стремится к добру, помогай встать на ноги падшим, утешай несчастных, защищай слабых и прощай виновных». А если я скажу тебе, Селина, что женщина эта стоит перед тобой, откажешься ли тогда ты, сестра моя, испить из того сосуда жизни, который я подношу к твоим губам? Ты просила меня об утешении и я готова дать его тебе. Неужели ты с отвращением отвергнешь его? Будешь ли ты и дальше испытывать сомнения, хотя теперь для спасения тебе необходима лишь вера?
Нини Мусташ была покорена, постепенно заразившись энтузиазмом Аврелии. Чувствуя в себе какую-то странную дрожь, она невольно подумала:
— Да, эта Аврелия — необыкновенная женщина!
И с каким-то почти религиозным смирением она тихо произнесла:
— Приказывай, я твоя слуга и готова тебе подчиниться.
— Моя слуга! — со смехом воскликнула Аврелия. — Нет, ты не слуга моя, а сестра! Ведь я такое же злое и слабое созданье как ты, бедная моя Селина, и если Господь неожиданно лишит меня помощи, то я буду стенать и плакать точно так же, как и ты.
Аврелия позвонила в колокольчик и в дверях сразу же появилась курчавая голова негритенка.
— Вели запрягать экипаж, Зино, — распорядилась Аврелия. — Прости, Нини, я на минуту тебя покину; как видишь, я уже причесана, но мне надо еще одеться.
Сказав это, она удалилась в свой будуар, а Нини осталась в столовой, размышляя над тем, что ей только что пришлось услышать.
Через несколько минут в комнату вошла Аврелия, одетая в роскошный наряд для выезда. На губах ее снова играла обычная саркастическая улыбка, взгляд обрел прежнюю остроту и проницательность, а походка, как всегда, отличалась уверенностью и величавостью.
