— Я просыпаюсь по утрам и не могу вспомнить, что происходило вчера, не помню даже слов Брайони, — ворчит Белладонна. — Что можно после этого сказать обо мне?
— Можно сказать только одно: вчерашние события не заслуживали того, чтобы их запомнить.
Входит еще одна компания гостей; оживленно раскланявшись с нами, они начинают громко сплетничать. Пытаются убедить нас, что они — люди искушенные во всех жизненных проблемах, но им это не удается.
— Охота за женатыми мужчинами никогда ничем не грозит, — говорит одна дама. — Но это страшно сердит их жен.
— Это ничем не грозит только потому, что они уже женаты, — возражает ей мужчина. — Значит, вас минует ужас жить с ними бок о бок.
«Истинная правда», — думаю я, глядя на этого мужчину. Его плечи так покаты, что фигура напоминает винную бутылку. Щеки пылают, как бокал каберне, а лицо его спутницы напудрено так, что напоминает бледный стебель спаржи, выращенной в подвале. Вместе они представляют собой чудовищную пародию на Белоснежку и Краснозорьку.
— Если вдуматься, какая страшная вещь — секс на трезвую голову, — продолжает он. — Я уже успел забыть, как работают мои нервные окончания. Просто ужас! Честное слово, не знаю, сумею ли я совладать с этим занятием чаще чем раз в пять лет. Когда на людях нет одежды, они говорят самые неожиданные вещи. К тому же видишь все их недостатки невооруженным глазом. Но, по правде сказать, о лице не очень-то думаешь, если все остальное в порядке. Или у вас другое мнение?
Белоснежка широко зевает.
— Я вас утомляю? — спрашивает он.
— Нет еще, дорогой Рональд, но осталось совсем недолго. Вы невероятно грубы, — отвечает Белоснежка, похлопывая его по щеке, пожалуй, слишком сильно, — но мне нравится животная грубость в мужчинах. Она так привлекательна. Не забудь рассказать всем о своей новой любовнице. — Белоснежка обводит глазами стол. — Она вдвое моложе его, вдвое выше и вдвое жизнерадостнее. Прелестно, правда? — Потом, извинившись, она удаляется в дамскую комнату.
Рональд смотрит ей вслед и пожимает плечами.
— Красивые у нее волосы, верно? Чудесный оттенок, и она их подкрашивает совсем чуть-чуть.
— В детстве она была очаровательным ребенком, — говорит кто-то.
— Дорогая моя Дороти, очаровательные дети остаются семнадцатилетними, пока им не стукнет двадцать пять, — отвечает Рональд.
— Как Далси, — говорит Дороти. — Слышали, что сделал с ней один нефтяной магнат?
— Нет, — отвечают за столом. — Расскажите.
— Дело было так, — начинает Дороти и взмахивает накладными ресницами, проверяя, слушаю ли я. — Этот магнат пригласил ее на ужин, дворецкий впустил ее и провел в столовую, сказав, что магнат вот-вот появится. Он налил ей коктейля и вышел, а она начала ложкой уплетать икру. И вдруг из-под стола лает собака. Она заглядывает — и что же? Там сидит ее магнат! Раскрасил себе лицо, как собачью морду, надел ошейник и привязал поводок к ножке стола. Он опять залаял, потом заскулил, как голодный пес, требуя, чтобы она бросала ему еду под стол!
— И что она сделала? — спрашивает Рональд.
— Она не знала, что делать, поэтому просто встала и ушла! — восклицает Дороти. — Вот дура! Если бы она повела себя правильно, то получила бы от этого вечера гораздо больше, чем пару ложек икры.
Дороти права. Надо было вывести магната на прогулку. А потом привязать его к дереву и оставить — путь лает на потеху соседям.
— Такие мужчины не платят женщинам за секс. Они платят, чтобы те ушли, — говорит Рональд. — А к женщинам, которым они действительно платят, они питают гораздо больше уважения.
— А что вы скажете о женщинах, которые платят мужчинам? — спрашивает Дороти. — Джине де Лоренцо стукнуло семьдесят восемь, а ее новому любовнику сорок один. Его мать говорит, что Джина должна его усыновить.
— Джина — нимфоманка, — заявляет Рональд.
— Дорогой Ронни, ты считаешь нимфоманкой каждую женщину, которая любит секс, — воркует Белоснежка, возвращаясь к столу. — И думаешь только о своих победах. Но я пришла к выводу, что самые великие завоеватели женских сердец чаще всего бывают несостоятельны. — Она широко улыбается. — Мне кажется, импотентов нужно сбрасывать со скалы. В этом случае мир стал бы гораздо уютнее для нас. Я бы никогда не смогла лечь в постель с мужчиной, у которого не стоит. Аморально не заниматься сексом, лежа рядом в постели.
— Джулиус говорит, он занимается сексом всего раз в месяц, — говорит одна из женщин. — В полнолуние.
Эта болтовня о сексе начинает меня раздражать. Честное слово, я уверен, что все эти умудренные знатоки сексуальной жизни, придя домой, либо с увлечением читают труды доктора Кинзи, либо повязывают фартук в стиле матушки Эйзенхауэр и ставят в духовку ужин для своего благоверного.
— Я хочу, чтобы сюда пришла моя кузина Джун, — внезапно заявляет мне Белладонна. — Как можно скорее. Я должна хоть чем-нибудь заняться, должна почувствовать, что дело не стоит на месте.
Естественно, как только она произносит это, к нам приближается Джек.
— На улице возникли осложнения, — сообщает он и рассказывает.
К дверям клуба, распугав уличную толпу, подкатил длинный черный «кадиллак». Из него вышли два головореза. Они демонстративно натянули на лбы фетровые шляпы и поправили галстуки. Этих красавчиков будто специально отобрали среди тюремной публики на роли образцовых гангстеров. Маттео был начеку, Андромеда тихо рычала. Маттео еле заметно кивнул Джеффри, и тот включил микрофон. Наши теневые вышибалы плотнее стянулись в кольцо, толпа, оцепенев от ужаса, застыла на месте. Громилы направились прямиком к дверям. Андромеда бешено залаяла.
— Заткни пасть своему проклятому псу, — заявил один.
— Прошу прощения? — переспросил Джеффри.
— Я сказал, заткни пасть этому псу. Сюда идет мистер Бонавентура.
— Если я правильно понял, — с ледяным спокойствием произносит Джеффри, — ни одного из вас не зовут мистер Бонавентура?
— Убери пса, — вступил в разговор второй, откинул полу пиджака и показал кобуру под мышкой. — Мистер Бонавентура хочет войти, а мистер Бонавентура всегда получает то, что хочет.
— Даже так?
— Да, именно так.
Они еще не поняли, что эта беседа, проводимая по всем правилам ораторского искусства, транслируется через громкоговоритель и ее слышит вся толпа на улице, в том числе полицейские, которые жуют сэндвичи в машинах на каждом углу.
— Что вам сказать, сэр, — медленно протянул Джеффри. — Если я вас правильно понял, эта штуковина — пистолет, и вы целитесь из него в меня. У вас есть разрешение на владение столь грозным оружием или мне сегодня просто не повезло?
По толпе прокатился нервный смешок.
— Прочь с дороги, — зарычал первый громила.
— Но Андромеда очень боится пистолетов, — возразил Джеффри.
Головорезы даже не успели понять, откуда на них обрушились удары. В мгновение ока они лежали на спине, и ловкие пальцы Маттео и Джеффри покоились на курках их же пистолетов, нацеленных им в головы. Толпа зааплодировала, полицейские защелкнули на руках чертыхающихся головорезов наручники и увели их.
Вряд ли вы поверите, если я скажу, что мистер Бонавентура был счастлив видеть, что случилось с его телохранителями. Но, ко всеобщему удивлению, он вылез из блестящей черной машины, бросил пару слов шоферу, который, казалось, возражал ему, и не торопясь направился к дверям. Он помахивал тросточкой, как Леандро, но в лице этого итальянца не было ни капли благородства.
Джек вышел на улицу и быстро посовещался с верными часовыми.
— Думаю, он нам пригодится, — сказал Маттео. — Будь он хоть сто раз Бонифасио Бонавентура, он не такой дурак, как его телохранители, иначе не добрался бы до вершины.
К тому моменту, когда мистер Бонавентура подошел к двери, наступила такая тишина, что упади булавка — будет слышно. Даже полицейские, уводившие арестованных головорезов, остановились и удивленно смотрели.
— Добрый вечер, — сказал мистер Бонавентура.
— Добрый вечер, сэр, добро пожаловать в клуб «Белладонна», — как ни в чем не бывало ответил Джеффри. Андромеда, послушная крошка, как и велено, хранила молчание и виляла хвостом. — Входите, милости просим.
Мистер Б. кивнул и вошел. Пока он, как и все простые смертные, платил за вход и сдавал в гардероб пальто и шляпу, Джек поспешил по коридору ко мне и Белладонне. Джози вопросительно взглянула на Маттео, тот кивнул, и мистеру Б. разрешили оставить тросточку.
Джек встречает мистера Б. в конце зеркального коридора и приветствует его легким поклоном.
— Белладонна просит оказать ей честь и сесть рядом с ней, — говорит он.
Мистер Б. садится за наш стол. Он невелик и смугл, как окурок гаванской сигары, глаза у него тусклые, как у осетра. Малопривлекательный тип, но мне ли судить о мужской наружности? Кому же еще, как не мне.
