Ветреное признание
4/212. Дни бежали незаметно, утекая словно антинейтроны из ловушек – по часу, двум… Мы путешествовали от галактики к галактике, задерживаясь у молодых сверхновых и катаясь на гравитационных качелях в окрестностях черных дыр, обжигаясь излучением пульсаров и отдыхая под спокойным светом коричневых карликов. Центр велик, в нем есть любой тип организации материи и любой твой запрос (кроме самого нелепого) достоин исполнения, знай только отстегивай от пояса капсулы с АМ. Несколько раз мне пришлось слетать домой, чтобы пополнить их запас, но Гемму я с собой не приглашал, давая ей возможность принять независимое решение. Зачем давить на девчонку? Все-таки она еще слишком молода, чтобы связывать себя семейным контрактом.
В последний визит на Бету я какое-то время побыл в лаборатории, глядя на чистый, недавно протертый от пыли 7-дырокол. Ни один диод на его панели не светился… Неужели я больше никогда не вернусь к своему детищу? Сколько же лет потратил я на его разработку и аппаратную реализацию, сколько месяцев отстаивал его преимущества на разных симпозиумах транспортников? Даже от собственного клана отказался. И что теперь? Я провел ладонью по кожуху микродыры, чувствуя ее дремлющую, запаянную в пространственную свёртку мощь, царапнул ногтевым отростком пучок волноводов, опутавших 7-дырокол. Нет! Все это обязательно оживет, ведь я не до конца прошел свой путь, начатый сотни лет назад.
В гостинице, когда я вернулся к нашей последней планете, мне на глаза попался яркий плакат с рекламой: «Вы давно не выражали свои чувства вслух? Нет, лучше сказать: ВСЛУХ! Тогда вам сюда». Я хмыкнул и завернул в прозрачную дверь, за которой скучала стандартная биоформа одной из массовых моделей.
– У вас созрело признание! – обрадовалась она.
– Пожалуй… Что вы предлагаете?
– Облака на газовом гиганте. Наша компания установила там ветряные генераторы, с их помощью вы сможете написать на планете любой текст в пределах двадцати символов. Очень недорого!
Я поглядел на объемную голограмму, вывешенную сбоку от секретаря, – на ней действительно крутился колоссальный планетоид, покрытый густой облачностью. Видно было, что мощные ветры превратили его атмосферу в систему широких, текучих полос (изъеденных мелкой ажурной вязью). На боку гиганта то и дело всплывало и опять расползалось название корпорации: «Ветродуевъ и дочь».
– И сильные там ветры?
– То есть как долго продержится ваше признание? Не волнуйтесь, достаточно долго, чтобы ваша избранница успела его прочитать! Расстояние этого гиганта от звезды не так велико, чтобы турбулентности в его атмосфере сметали все начисто за секунду, поверьте. Планета хорошо освещена, довольно спокойна… Три минуты полной ясности букв гарантируется!
«Почему бы и нет?» – подумал я и купил тур. Он стоил всего два грамма антинейтронов – после колоссальной траты на карликовую галактику это казалось невероятной мелочью. Гемма-19, если и догадывалась о цели нашей поездки к газовому гиганту, изображала недоумение, хотя и улыбалась с загадочным видом. Впрочем, не догадаться она не могла, Гемма очень сообразительная женщина.
Газовый монстр транслировался в таком же впечатляющем масштабе, занимая своей голограммой почти половину всего помещения тур-оператора. Изображение передавалось через несколько высоких спутников. Я с таинственным видом уселся за пульт управления ветрогонными станциями и набрал под присмотром скучливой биоформы три простых слова, тысячелетиями повторяющихся всеми людьми Вселенной: «Я тебя люблю!»
Конечно, я произносил их не в первый раз… И на коротких волнах, и световым кодом, и простой акустикой – я не так молод и успел узнать много женщин, каждая из которых вызвала у меня нешуточный всплеск положительных эмоций. Могучие ветры, повинуясь моим командам, приобрели отличный от общего вектор движения, закрутились турбулентными смерчами, обнажая голую, жидкую поверхность планеты. Наверное, если бы волны имели глаза и разум, они удивились бы пронесшимся над ними прорехам чистого, глубоко фиолетового неба, где-то на котором плыл и наш обитаемый сателлит. Чистые, незамутненные облачностью буквы проступили на диске гиганта.
Я выдержал минуту и повернулся к Гемме-19, как всегда смущенный собственным признанием и готовый на его шуточное восприятие. Шерстка на руках девушки встопорщилась, так же как и короткие волосы на голове: по ним пробегали голубые искорки статического электричества. Вихревые токи постоянно возникали в Гемме, когда мы были наедине и предавались эротической стимуляции, и они всегда наполняли меня странной внутренней свежестью.
– Лео, ты первый признаешься мне в такой сильной форме, – тихо радировала она в длинном диапазоне частот. – Можно мне тоже что-нибудь написать? – спросила она служительницу. Та деликатно глядела в угол операторской.
– Буква будет стоить вам… – ожила биоформа.
– Я расплачусь, – перебил я.
Гемма-19 мягко отодвинула меня от простой сенсорной клавиатуры. Ураганы на поверхности планеты уже начали разрушительное дело – хвостики моих букв расплылись, бледнея, и с каждой секундой надпись теряла четкость. Девушка вернула систему в начальное состояние и быстро отстучала несколько слов. Сначала они были, естественно, не видны, пока маховик смерчей не привел массы воздуха в коллективное движение… Затем, на фоне моей тускнеющей надписи, стала проявляться ее: «Мы любим, Лео и Гемма».
В этот же вечер мы отбыли ко мне домой.
Ночная феерия
8/250. Кассета три не повергла Никласа в такое же нервозное состояние, как предыдущая и особенно первая. Наверное, он успел притерпеться к непривычным ситуациям, в которые попадает герой записей с чудовищным именем. Припоминая картинки на обзорных мониторах, попадавшиеся 52-Тиму внутри линкора (конструкцией, кстати, нимало не похожего на музейные экспонаты из древней истории Земли), Никлас даже приближенно не мог опознать на них не только звезды – что было бы странно – но даже Галактики характерной формы. Например, Спирограф или Вуаль, Муравей или Розетка… Он специально скопировал эти экраны в постоянную память и увеличил, чтобы разглядеть на них знакомые звездные скопления, но тщетно.
Поэтому место действия записи так и оставалось для историка загадкой.
Миссия Ирины на новую планету проходила успешно, жена прислала уже два подробных отчета (снятых с ее мнемографа). Никлас потратил два часа, бегло изучая их. Раса головоногих жителей при виде неуязвимых пришельцев со звезд в панике удалилась в глубины, и пришлось выманивать этих ребят с помощью крепкого акустического сигнала на их языке. Образовательная программа (про структуру Вселенной и человечество), которую показывают детям на втором году жизни, почти подходила к концу, когда самые храбрые «кальмары» осмелились всплыть на поверхность.
Так что настоящий «переговорный процесс» там только начинался. Старик Иан-1 поворчал, конечно, в адрес вероломного историка, но помощь Ирины принял с удовольствием. Всего в миссии трудилось шесть сотрудников из разных ведомств, и кроме ветерана ДК Петрова, кажется, никто не пылал энтузиазмом. Рутина… Наверное, кроме Иана-1 только Никласу было понятно, что по сравнению с проблемой «ложных детей» задача включения новой цивилизации в общественную жизнь гораздо интереснее.
Остальное же время он гулял по ночным барханам, слушая вой ветра в бездонных расселинах, или погружался в воспоминания Деева. Кассеты «U2» были отложены в сторону, а в дело пошли обычные записи мнемографа. Блюдя некоторую деликатность (Никласу пришлось уверять себя, что он выполняет служебный долг историка), он не вживался в биографию Леонида-1 полностью. Тем самым Никлас оставлял себе возможность для внешней оценки событий. За полных три дня он прожил с автором записи семьдесят пять суток и добрался до путешествия негэнтропа в сердце квазара.
Размышляя об увиденном, он прогуливался по ночной пустыне и глядел на звездный спектакль, случившийся в окрестностях его системы. Массивное и очень молодое солнце, расположенное в семидесяти парсеках от Галилеи, недавно сбросило внешний слой, но взрыва сверхновой при этом не произошло, потому что внутренние области звезды остались при ней. Газовую туманность, образовавшуюся с той поры, лучше всего было наблюдать в инфракрасном диапазоне – можно было различить детали, закрытые плотной пылью. Пустыня и кольцевая туманность светились почти одинаково ярко, и Никласу казалось, будто он зависает в туманной мгле между далекими, причудливыми светильниками.
Так же, наверное, чувствовал себя и негэнтроп, заброшенный в квазар. Интерес Леонида-1 к этому объекту, подумалось Никласу, как будто не связан с транспортировкой посредством 7-дырокола. Но давняя теория, так до сих пор никем и не проверенная на практике, трактует квазар как место встречи трех привычных измерений с какими-то другими, в которых сосредоточена антиматерия. В момент образования Вселенной произошло расслоение девяти пространственных измерений на две или три несовместимых части. Историк когда-то давно, в период младенчества, изучал механику мироздания – и в том числе природу квазарных «перемычек» (доставшийся от древних времен термин, совсем не отвечающий реальности). И что же вырисовывается из имеющихся данных? Неужели исчезновение Деева, его нежданные визиты домой, невидимый «сгусток» гравитации, пропажа целой звезды с двумя планетами, наконец – все это… Тут Никлас прервал размышления, поскольку они уводили его в фантастические области. Наверняка существует нормальное, здравое толкование нелепиц, сопровождающих Леонида-1, просто историку оно неизвестно ввиду его «неподходящей» квалификации. Будь он космологом, уже применил бы знания и все объяснил с позиций известной науки…
