Многие, например, будут говорить о Homo neanderthalensis, не о Homo sapiens neanderthalensis, возводя неандертальцев от уровня подвида до статуса вида.
Родовые и видовые имена также часто оспариваются и часто изменяются при последующих пересмотрах в научной литературе.
Paranthropus boisei [парантроп Бойса] был в свое время Zinjanthropus boisei и Australopithecus boisei, и по-прежнему неформально упоминается как робустный (крепкий) австралопитек в противоположность грацильным (тонким) — видуам австралопитеков, упомянутым выше.
Одно из главных сообщений этой главы касается некоторой произвольности зоологической классификации.
Реймонд Дарт дал имя Australopithecus Ребенку из Таунга, типовому образцу рода, и мы с тех пор застряли на этом удручающе нетворческом для нашего предка имени.
Оно всего лишь значит «Южная обезьяна».
Ничего общего с Австралией, которая просто означает «Южная страна».
Дарт мог бы придумать и более образное имя для столь важного рода.
Он, возможно, даже догадывался, что другие члены рода будут позднее найдены севернее экватора.
Немного более старым, чем Ребенок из Таунга, одним из наиболее хорошо сохранившихся, является, хотя и лишенный нижней челюсти, череп под именем «Миссис Плез».
«Миссис Плез», кто на самом деле скорее был небольшим самцом, чем большой самкой, получила свое прозвище, поскольку изначально была классифицирована в род Plesianthropus [Плезиантроп].
Это значит «почти человек», что является более хорошим именем, чем «южная обезьяна».
Можно было бы надеяться, что когда позднее таксономы решили, что Миссис Плез и ее вид были того же рода, что и Ребенок из Таунга, Плезиантроп должен был бы стать именем их всех.
К несчастью, правила зоологической номенклатуры строги до педантизма.
Первенство наименования имеет преимущество над смыслом и уместностью.
«Южная обезьяна» может быть и плохое имя, но это не играет роли: оно появилось раньше более осмысленного имени плезиантроп, и мы, похоже, на нем застряли, если только не…
Я все еще лукаво надеюсь, что кто-нибудь в пыльном ящике южно-африканского музея обнаружит давно-забытое ископаемое, явно того же вида, что и Миссис Плез и Ребенок из Таунга, но с каракулями на бирке, гласящими «Типичный образец вида Hemianthropus [получеловек], 1920 год».
По одному мановению все музеи мира мгновенно должны будут сменить ярлычки на их образцах и слепках австралопитеков, и все книги и статьи по истории гоминид, должны будут последовать за ними.
Программы текстовых процессоров по всему миру будут безостановочно работать, вылавливая упоминания австралопитеков и заменяя их на хемиантропов.
Я не могу придумать другого случая, когда бы международные правила являлись достаточно сильными, чтобы предписать одномоментные общемировые изменения языка задним числом.
Теперь, к моему следующему важному моменту по теме будто бы недостающих звеньев и произвольности имен.
Очевидно, когда имя Миссис Плез было изменено с Плезиантропа на Австралопитека, ничего не изменилось в реальном мире.
Полагаю, ни у кого не возникнет желания думать иначе.
Но рассмотрим схожий случай, когда ископаемые останки заново изучались и перемещались по анатомическим причинам из одного рода в другой.
Или когда их родовой статус оспаривался, что очень часто случалось, другими антропологами.
В конце концов, основа логики эволюции в том, что должны существовать индивиды, находящиеся точно на границе между двумя родами, скажем, австралопитеками и людьми.
Легко, глядя на черепа Миссис Плез и современного человека разумного, сказать «да, несомненно, эти два черепа принадлежат к разным родам.»
Если мы допустим, что признает почти каждый антрополог сегодня, что все члены рода Homo произошли от предков, принадлежащих роду, называемому нами австралопитеками, то с необходимостью следует, что где-то вдоль генеалогической цепочки от одного вида к другому должен быть по крайней мере один индивид, который был непосредственно на границе.
Это важный момент, поэтому еще ненадолго остановимся на нем.
Держа в уме форму черепа Миссис Плез, как представителя Australopithecus africanus 2.6 млн лет назад, посмотрите на верхний череп напротив, называемый KNM ER 1813.
Затем посмотрите на тот, что под ним, называемый KNM ER 1470.
Оба датируются примерно возрастом 1.9 млн лет, и оба относятся большинством авторитетных источников к роду Homo.
Сегодня 1813 классифицирован как Homo habilis, но это не всегда было так.
До недавнего времени 1470 тоже классифицировался так, но сейчас в процессе реклассификации как Homo rudolfensis.
И снова, посмотрите, как неустойчивы и подвижны имена.
Но не важно: обоих, очевидно, без сомнений относят к роду Homo.
Очевидное различие от Миссис Плез и ее сородичей в том, что у нее более выдающееся вперед лицо и меньший размер черепной коробки.
В обоих отношениях 1813 и 1470 выглядят более человекоподобными, Миссис Плез более «обезьяноподобной».
Теперь посмотрите на череп ниже, названный «Твигги».
Твигги также сейчас обычно классифицируется как Homo habilis.
Но ее выдающаяся вперед морда более напоминает Миссис Плез, чем 1470 или 1813.
Вы, возможно, не будете удивлены, узнав, что Твигги некоторыми антропологами относилась к роду австралопитеков, а некоторыми к роду Homo.
На самом деле, каждое из этих трех ископаемых было в разное времена классифицировано и как Homo habilis и как Australopithecus habilis.
Как я уже отмечал, некоторые авторитетные источники в определенное время дали 1470 другое видовое имя, поменяв habilis на rudolfensis.
И в довершение ко всему, имя rudolfensis прицеплялось к обоим родовым именам, Australopithecus and Homo.
В общем, эти три ископаемых по разному назывались различными авторами в разное время, со следующим набором наименований:
KNM ER 1813: Australopithecus habilis, Homo habilis
KNM ER 1470: Australopithecus habilis, Homo habilis,
Australopithecus rudolfensis, Homo rudolfensis
OH 24 («Twiggy»): Australopithecus habilis, Homo habilis
Должна ли такая мешанина имен ослаблять нашу уверенность в эволюционной науке? Совсем наоборот.
Это именно то, чего следует ожидать, при том, что все эти существа — эволюционные промежуточные звенья, звенья, ранее бывшие недостающими, но более не являющиеся недостающими.
Мы должны бы были обеспокоиться, если бы не было никаких промежуточных звеньев, настолько близких к границам, что их было бы затруднительно классифицировать.
На самом деле, с эволюционной точки зрения распределение дискретных имен должно быть невозможно, если бы только ископаемая летопись была бы более полной.
В некотором смысле, удача, что ископаемые так редки.
Если бы мы имели непрерывную ископаемую летопись, выдача отдельных имен видам и родам стала бы невозможна или, по крайней мере, проблематична.
Справедливо заключение, что преобладающий источник разногласий палеоантропологов, принадлежит ли такое-то и такое-то ископаемое к этому виду/роду, глубоко и по интересной причине бесполезен.
Держите в голове гипотетическое представление, что мы бы могли, по какому-нибудь странному стечению обстоятельств, быть благословлены непрерывной летописью эволюционных изменений без единого отсутствующего звена.
Теперь посмотрите на 4 латинских имени, применявшихся к 1470.
При ближайшем рассмотрении, изменение с habilis на rudolfensis кажется меньшим изменением, чем изменение Australopithecus на Homo.
Два вида внутри рода более близки друг к другу, чем два рода.
Не так ли?
Не является ли это единственным основанием различения на уровне родов (скажем Homo или Pan [шимпанзе] как альтернативные рода африканских человекообразных обезьян) от уровня видов (скажем troglodytes или paniscus внутри рода шимпанзе) в иерархии классификации?
Что ж, да, это так, когда мы классифицируем современных животных, о которых можно думать как о кончиках веточек на эволюционном дереве с предками внутри кроны дерева, удобно вымершими и не мешающими на пути.
Естественно, те веточки, что соединяются друг с другом дальше (глубже в кронш дерева) будут иметь тенденцию быть менее похожими друг на друга, чем те, чье разветвления (более поздние общие предки) ближе к кончикам.
Система работает до тех пор, пока мы не пытаемся классифицировать вымерших предшественников.
Но как только мы включим нашу гипотетически полную летопись ископаемых, все четкое подразделение рушится.
Дискретные имена становятся, как правило, невозможными к применению.
Мы можем легко это увидеть, если пойдем постепенно назад через время, как мы делали в главе 2.
По мере того, как мы отслеживаем предков современного Homo sapiens назад, должно настать время, когда отличия от современных людей станут достаточными, чтобы заслуживать отдельного видового имени, скажем Homo ergaster.
В то же время, на каждом шаге на пути индивиды достаточно похожи на своих родителей и своих детей, чтобы быть помещены в один и тот же вид.
