— Что происходит? — спросил Фрейзер. — Ты вздумал основать секту разрушителей свадеб?
— Нет.
— Тогда за каким чертом ты в это нос суешь?
— За таким, что ты мой брат.
— Что тут записано?
— Мелани говорила с ней. Она тебя не любит, идиот. Ей только нужен какой-нибудь титул, чтобы им можно было чваниться, и красоваться в «Хелло», и заиметь приятелей среди знати, — а все потому, что она обычная пустышка!
Фрейзер смотрел на диктофон, будто это была змея.
— Она действительно так сказала? — спросил он у меня.
— Не совсем, — прошептала я; голос у меня срывался. Хоть сквозь землю проваливайся.
Фрейзер медленно перешел на другой конец комнаты — учитывая ее размеры, на это ушло секунды две, — ухватился за подоконник и уставился в окно.
— Ну так включайте эту дрянь.
Энгус смотрел на меня, но я не могла поднять на него глаза. Все было намного хуже, чем я себе представляла. Ведь мне даже рисовались картины, как Фрейзер поблагодарит нас.
Энгус наклонился и щелкнул кнопкой, и вот опять зазвучало: «…иногда ты бываешь поразительно наивна».
Будто спецэффект, эти слова отозвались у меня в мозгу.
«…Иногда ты бываешь поразительно наивна».
Конечно, бываю, иначе разве сидела бы сейчас в этой крошечной, душной комнате, предавая подругу и теряя друга.
«…Иногда ты бываешь поразительно наивна».
Кем я себя возомнила? На кой черт я это сделала?
Я беззвучно заплакала.
Фрейзер застыл в неподвижности, глядя на поток автомобилей, движущийся сквозь серую завесу дождя. По счастью, Энгус выключил запись до моего выступления, так что хоть от этого мы оказались избавлены.
Повисшее молчание длилось, казалось, целую вечность. Я старалась вытереть слезы, пока никто ничего не заметил. К сожалению, чтобы не нарушить тишину, я не могла высморкаться. Капля беззвучно шлепнулась на белый ковер, и я растерла ее ногой. Ну его на фиг, этот ковер.
Наконец Фрейзер развернулся:
— Итак, на самом деле не было сказано ни слова ни про титул, ни про журналы, ни про остальное дерьмо, о котором ты говорил.
Я чувствовала на себе взгляд Энгуса, но все еще не решалась посмотреть ему в глаза. В голосе Фрейзера звучала ярость.
— Она только и сказала, что хочет сохранить после свадьбы свою индивидуальность, и о том, что продумала заранее все дела. А послушать тебя — так это доказательство того, что она просто сучка-карьеристка. Будто тебе многое известно о моем браке, или о моей девушке, или вообще о моей долбаной жизни. И ты еще попытался втянуть в эту идиотскую затею моих друзей… Мелани, ты что, плачешь?
— Нееет, — всхлипнула я.
Фрейзер подошел и потрепал меня по руке, от чего мне только стало хуже.
— Короче, Гус, чего ты хочешь? Чего ты на самом деле хочешь? Этот чертов титул? Так забирай его, если ты из-за него готов все вверх дном перевернуть! Мне на него плевать, а тебе, похоже, нет!
— Ясное дело, мне тоже плевать! — прорычал Энгус.
— А что тогда? За каким чертом все это? Почему ты не выбросишь это из головы? Пытаешься сорвать мою свадьбу, и я даже не знаю почему!
На его лице мешались злость, горечь — и полное непонимание. Энгус понурил голову:
— Жаль, что мы сюда пришли.
— Это мне жаль! И скажи, ради бога, зачем тебе понадобилось впутывать в это Мелани?
Я шмыгнула носом.
— И это мне тоже жаль, — сказал Энгус. — Я хотел как лучше. Извини.
— Пожалуйста, — произнес Фрейзер. — Пожалуйста… просто оставь это все. Ты как собака, которая во что-то вцепилась зубами и не может разжать челюсти. Ты всегда был таким. Вечно лезешь куда не следует.
— Я лучше пойду.
— Пожалуй, так действительно будет лучше. Я неловко поднялась, чтобы уйти вместе с Энгусом.
Фрейзер взял меня за руку и с участием заглянул в глаза:
— С тобой все в порядке?
— Ты, наверное, меня убить готов? — выдавила я.
Он грустно улыбнулся:
— Нет, конечно. Гус, ты проводишь ее домой?
Энгус кивнул. Фрейзер отвернулся от нас.
— Ну, тогда пока.
Это было прощание.
Мы брели по коридору. Когда мы уже добрались до двери, Энгус вдруг развернулся и направился обратно в гостиную. Как слепая, я потащилась за ним.
— Ты… — начал Энгус, входя в дверь.
Фрейзер сидел, неотрывно глядя на диктофон. Когда он поднял голову, взгляд у него был погасший.
— Что? — буркнул он.
— Да ничего. Насчет такси хотел спросить. Пока.
И на этот раз мы убрались.
Энгус стремительно шел по парку, ветер разметал его волосы и полы пальто, о такси он явно и не вспоминал. Я трусила следом, стыдясь себя и боясь того, что он мог мне сказать. Я чувствовала себя глупой маленькой девчонкой. Казалось, мы прошли целые мили, а Энгус так ничего и не говорил. Возникло искушение потихоньку отстать и улизнуть, но я не решилась. Неожиданно я обо что-то споткнулась в темноте и сдавленно вскрикнула. Энгус подался назад, его окаменевшее лицо смягчилось.
— Ты в порядке? — Он пытался перекричать ветер.
— Да… Все прекрасно, — прохрипела я, хотя ничего прекрасного не было. Я попыталась шагнуть, но почувствовала резкую боль. Наклонившись, Энгус поддержал меня.
— Что случилось?
— Я… кажется, ногу подвернула. — Я привалилась к Энгусу, меня слегка мутило.
— Тебя не тошнит?
— Я бы… — я опять попробовала сделать шаг, — не исключала такой вероятности.
— Здорово, — мрачно сказал Энгус. — Полагаю, более веселого вечера у тебя еще не было?
Морщась, я продвинулась вперед еще на шаг.
— Да, это лучший морозный, семейно-враждебный и подвернутый вечер, который мне выпадал за всю жизнь.
— Давай сюда. — Энгус указал на скамейку, но я уже видела вдали огни Кэмдена.
— Доберешься?
— А ты можешь меня понести?
— Могу попробовать.
Я рассмеялась:
— Шучу. Я тебя придавлю. Дай мне просто опереться на тебя.
Следующие десять минут обернулись настоящей пыткой, но наконец мы ввалились в первый попавшийся по пути паб. Вырваться из холода и сырости само по себе было так хорошо, что мне сразу полегчало. Паб оказался тихим и старомодным. Здесь был настоящий камин; мы пристроились к нему поближе и принялись размораживаться.
Энгус встал, чтобы принести мне виски. Я бы предпочла стаканчик белого вина, но в сложившейся ситуации лучше было положиться на его решение.
Энгус вернулся с двумя большими стаканами.
— Спасибо тебе, господи, за цивилизацию, — сказал он.
— Можно мне со льдом?
— Ни в коем случае нельзя.
— Не слишком это цивилизованно — указывать людям, что делать.
