— Каких обстоятельствах? — Диана повернулась и посмотрела на мать. У нее были ярко-голубые глаза, которые сейчас широко раскрылись. — Ты имеешь в виду войну? Но Россия и Сербия союзники! Мы должны знать о них как можно больше!
И тебе не кажется романтичным то, что эта собачка когда-то принадлежала царевичу? А я считаю, это просто великолепно.
Ее мать не ответила. Она не верила ни одному слову из того, что говорила Наталья о царе, царице и князе Александре.
Девчонка просто шарлатанка, и Джулиан, несомненно, рано или поздно в этом убедится. Он явно поддался ее обаянию, которое, впрочем, по мнению леди Филдинг, отличало девушку от простой балканки. Не веря, что ее невестка принадлежит к королевскому дому Карагеоргиевичей, леди Филдинг считала: темные волосы Натальи и большие глаза с черными ресницами свидетельствуют о том, что она даже не сербка, а армянка, и, скорее, похожа на армянскую еврейку.
Наталья не обращала внимания на холодную антипатию леди Филдинг. Теперь у нее была подруга Диана, а Эдвард стал на время ее рыцарем в блестящих доспехах и завтра ей поможет установить контакт с сербской общиной в Лондоне. Жизнь снова казалась ей прекрасной и интересной. Наталья взяла еще одно пирожное с кремом, размышляя о том, как ее встретят сербские эмигранты в Лондоне, поверят ли, что она родственница Сандро, и будут ли соответственно к ней относиться.
* * *
Наталью приняли в сербской общине с большим уважением, что доставило ей глубокое удовлетворение. Хотя среди эмигрантов не было никого ее возраста и социального положения, все-таки разговор велся на родном языке. Говорили в основном о Сербии: о том, что сербская армия сдерживает многотысячные австрийские войска на Дунае и Саве; о том, что даже страдающий артритом король Петр находится в армии. Покидая церковь, где они обычно встречались, Наталья испытывала еще большую тоску по родине, чем прежде. Ей не хотелось сидеть в Лондоне, не зная правды о том, что происходит в ее стране, и пользоваться только слухами. Она жаждала оказаться в Белграде, где, несомненно, сейчас оставалась Катерина.
В течение последующих недель Наталья находила спасение в дружбе с Дианой. Несмотря на светлые волосы и ярко-голубые глаза, ее золовка не отличалась классической красотой, как мать, однако неиссякаемая жизнерадостность делала ее весьма привлекательной, и Наталья привязалась к ней всем сердцем.
Друзья Дианы тоже были веселыми, но многие из них покидали Лондон, прежде чем Наталья успевала как следует с ними познакомиться.
— Кузен Джон находится в воинской части в Дербишире, Руперт — в добровольческом полку в Глостершире, а Чарльз служит в Ричмонде, он гренадер, — перечисляла Диана в отчаянии, загибая свои ухоженные пальчики. — Скоро в Лондоне никого не останется. Даже девушки исчезли, как бабочки во время грозы. Все женщины устремились в госпитали или на перевязочные пункты Красного Креста во Франции. Тебе не кажется, что и мы должны сделать то же самое, Наталья? Отправиться во Францию?
— Я бы хотела помогать раненым в Сербии, — горячо сказала Наталья. — В «Тайме» пишут, что в Сербию направляется женский персонал шотландского госпиталя.
Диану одолевали сомнения. Сербия казалась ей далекой, крошечной и малопривлекательной страной.
— А я думаю, лучше работать в госпитале, устроенном в бывшем замке или казино, — честно призналась она. — Например, герцогиня Вестминстерская организовала госпиталь в казино в сосновом лесу. Туда бы я поехала, но не в Сербию.
Наталья же плакала, читая о том, что шотландские девушки уезжают в Сербию, покидая свой родной Саутгемптон. Ей казалось нечестным то, что они могли туда поехать, а она, одна из Карагеоргиевичей, — нет.
В сентябре Наталья совсем захандрила. В Сербии сентябрь был самым чудесным месяцем года, Гуляя с Беллой по Риджент-парку, она думала о том, что в это время на родине обычно уже собирали урожай и варили сливовицу, скот возвращался с летних горных пастбищ, и крестьяне в деревнях устраивали праздники урожая, пируя и водя хороводы под пьянящие звуки флейт и скрипок. Затем Наталья возвращалась к действительности, глядя на опрятных английских нянечек с детскими колясками, на аккуратные цветочные клумбы, где не было ни одного сорняка, ни одного выбившегося из общего ансамбля цветка.
В октябре стало еще хуже. В «Тайме» кратко сообщили, что в Сараево начался суд над виновными в убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда.
После этого Наталья ежедневно выискивала в газетах дальнейшие сообщения на эту тему, однако они лишь пестрели заголовками о сдаче немцам бельгийских городов и о победоносных боях на берегах Марны, но не было ни слова о суде над теми, кто разжег этот мировой пожар.
— Непонятно, — жаловалась она Диане. — Почему об этом ничего не пишут в газетах?
— Я тоже не понимаю. Спроси у отца. Он должен знать.
Отношения Натальи с отцом Джулиана в отсутствие леди Филдинг были вполне дружескими.
— В британских газетах не будут об этом писать, — сказал он. — Это австрийский суд, а Англия — воюющая с Австрией сторона. На суде нет корреспондентов от стран Антанты, поддерживающих сербов. «Тайме» могла бы перепечатывать новости из американской прессы, хотя сомневаюсь, что и корреспонденты оттуда присутствуют на суде. Вероятно, некоторую информацию черпают из австрийских или немецких газет.
— Тогда как же мне узнать о том, что происходит? — испуганно спросила Наталья. — Как я узнаю о приговоре?
Свекор слегка нахмурился.
— Неужели тебе так важно знать об этом, дорогая? Я не пойму, почему ты так этим обеспокоена? Что бы ни случилось с молодыми людьми, ввергнувшими Европу в кромешный ад, текущие события уже не остановишь. Победа на Марне, конечно, хорошая новость, но несчастные бельгийцы ужасно страдают.
Гент, Брюгге и Остенде уже пали.
К горлу Натальи подкатил ком. Джулиан строго ее предупреждал, что никто не должен знать о ее дружбе с Гаврило. Следовательно, у его отца не должно возникнуть ни малейших подозрений, и, значит, он не сможет понять ее страстной потребности знать подробности о суде. Она подумала, что сказал бы господин Филдинг, узнай он, насколько она была близка с обвиняемыми на процессе в Сараево. Но вместо этого Наталья спросила:
— Как же мне получить американские газеты?
— Не знаю, дорогая. Но имей в виду, что газеты из Америки доходят до Британии только через две недели, и поскольку суд начался, вполне возможно, он уже закончится к тому моменту, когда ты получишь промежуточное сообщение о нем двухнедельной давности.
Ничего не оставалось, как только с волнением ждать, когда «Тайме» получит информацию о суде от «Нью-Йорк тайме». Наталья подумала о том, как долго может продлиться судебное разбирательство.
