и я прикусываю язык, стараясь говорить спокойнее.
– Дорогая, тебе Бекка давала какое-нибудь лекарство?
София делает какое-то движение, но я не понимаю, кивает она или качает головой.
– Это значит «нет»?
– Да.
– Лекарства не было?
– Не было.
Я издаю вздох облегчения.
– Но животик побаливает?
– Немножко. Вот как – когда ты меня кружишь, или приходит чудовище из ванной, или когда я играю с мамой в полеты, – тихо и испуганно отвечает она.
– Ясно. Если честно, у меня тоже немножко побаливает.
Телефонный диалог со слушателями сменяется прогнозом погоды, предупреждающим о ночном снегопаде и понижении температуры до минус трех. Сырость от каменных плит пола пробирает меня до костей. Я в брюках от костюма и легкой рубашке с воротником, София в пижаме и банном халатике. Она, по крайней мере, в домашних туфельках, а мои ноги в одних носках задубели от холода.
Я прислушиваюсь к звукам в доме, но ничего не улавливаю, кроме радио. Бекка ушла или же она по-прежнему в доме?
– София, а дверь заперта?
– Да.
– Может, еще разок попробуешь? Потряси ее как следует, чтобы я видел.
Дочь медленно поднимается, и полоска света из-за двери становится шире. София крутит ручку, потом изо всех сил трясет дверь. Та не поддается.
– Застряла. – Она снова дергает ручку.
– Постучи по двери. Сожми кулачок и постучи.
София колотит в дверь. Здесь, в подвале, звуки кажутся такими громкими, что, по идее, их должен бы услышать весь город. Бекка сказала, что если самолет Майны не изменит курс, то Софии мало не покажется, однако дочь здесь, со мной, и в безопасности – если быть запертым в подвале можно назвать «безопасностью». Означает ли это, что Майна выполнила инструкции? Захвачен ли самолет, летящий рейсом № 79? Меня охватывает страх куда более ледяной, чем каменные плиты пола.
А может, самолет разбился?
– София, я хочу, чтобы ты завизжала. Как можно громче. Я тоже закричу, так что заткни уши и визжи. Готова? Раз, два, три!
Шум просто оглушительный. Он отражается от стен подвала, звонкий визг Софии смешивается с моим яростным: «Бекка!» Я не хочу кричать: «Помогите!» Боюсь еще больше пугать дочь.
– Хорошо, а теперь слушаем.
Но слышим мы лишь песенку «Хоровод вокруг елки». До меня доходит, что мерцающий свет – от цифрового радиоприемника, придвинутого к двери подвала, а флуоресцентный – от потолочного светильника в кухне. Я пытаюсь сообразить, почему Бекка решила оставить нам сомнительное развлечение в виде радио, когда слышу слова… рейс, открывающий беспосадочное воздушное сообщение с Сиднеем.
Первые опасения появились, когда наземные диспетчерские службы не смогли связаться с пилотами, несмотря на то, что каналы связи функционировали нормально. Пилоты обязаны уведомлять станцию управления полетами при входах и выходах из воздушного пространства иностранных государств…
– Я могу завизжать еще громче. – София с готовностью открывает рот.
– Дай-ка я это послушаю.
Вскоре после двадцати трех часов по Гринвичу с аккаунта, принадлежавшего Группе действий за спасение климата, был отправлен твит, в котором заявлялось, что члены этой группы угнали самолет, летящий рейсом № 79, в знак протеста против изменений климата.
Изменения климата. Массовое уничтожение и вымирание. Вот о чем говорила Бекка. Я пытаюсь уловить в этом какой-то смысл. Самолеты угоняют террористы. Террористы – это религиозные экстремисты, а не защитники окружающей среды, не «зеленые».
И все же…
«Авиационная индустрия представляет собой единственную самую страшную угрозу окружающей среде, – говорится в твите, – и мировые лидеры должны предпринять незамедлительные действия».
– Посиди у меня на коленях, Соф.
Вот что Бекка подразумевала под отказом Майны бороться за правое дело. Не радикализацию, по крайней мере, не такую, как у религиозных фанатиков, а давление с целью держать самолеты на земле, заставить людей оказаться от перелетов, обанкротить авиалинии.
– Рейс № 79 – это мамин самолет, – дрожащим голосом произносит София.
Должен ли я ей соврать? Сказать, что дело не в Майне, этот рейс не имеет отношения ни к Бекке, ни к тому, что мы оказались запертыми в подвале? Но ведь София не обычная пятилетняя девочка, она читает и пишет гораздо лучше своих ровесниц, все запоминает и точно знает, где сейчас Майна. И еще: я и так слишком много и часто ей врал.
Группа действий за спасение климата сделала заявление, которое отрицает ее причастность к инциденту. Группа утверждает, что их аккаунт в «Твиттере» был взломан, и в настоящее время принимаются меры для его восстановления и усиления системы защиты и безопасности. Мы станем держать вас в курсе новостей по мере их появления.
Когда снова звучит музыка, я слышу, как в кухне раздается какой-то скрежещущий звук. Ножки стула, дребезжа, царапают пол, будто кто-то резко встал.
– Бекка!
– Мамин самолет – это рейс № 79.
– Знаю, дорогая. Бекка! – кричу я еще громче, понимая, что пугаю Софию, однако не представляю, что мне еще остается. Самолет Майны угнали – теперь все должно закончиться.
– Мамин самолет – это «Боинг-777». На нем летят 353 пассажира.
– Совершенно верно. Бекка!
Опять какой-то шум, на сей раз совсем близко, и я просто уверен, что Бекка там, за дверью, она прижалась к ней ухом. Я заставляю себя говорить как можно спокойнее:
– Бекка, я знаю, что ты там. Ты добилась, чего хотела. Что бы там Майне ни велели сделать, она это выполнила. Самолет захвачен. Теперь ты можешь нас отпустить.
Раздается глухой звук, нечто среднее между шмыганьем носом и кашлем, и Бекка отзывается. Голос у нее визгливый и агрессивный, она тараторит, а не говорит размеренным тоном, когда накачала меня таблетками:
– Самолет не изменил курс. Я должна выпустить вас, когда он изменит курс.
– Его же захватили! Об этом по радио сообщили… Бекка, ты должна нас отпустить.
– Заткнись!
– Ты сделала то, что тебе велели, и теперь…
– Сказано тебе – заткнись!
– Папа! – кричит со ступенек София, и я проглатываю ругательства, которых заслуживает Бекка, понижаю голос и говорю как можно ласковее и ободряюще:
– Иди, посиди со мной, дорогая.
– А почему о мамином самолете говорят по радио?
– У меня на коленях тебе будет теплее.
София бросается обратно:
– Меня мыши съедят!
Когда мы решили не переделывать подвал в комнату, то запретили дочери спускаться туда. Ступеньки крутые, света там нет – вот уж жди беды. Большой Мышь отгрызет тебе ножки, если ты туда спустишься, повторял я, пощипывая Софию за пятки, а она визжала от смеха.
– Здесь нет мышей, – произношу я теперь, надеясь, что так оно и есть.
Бекка включила радио погромче, и через закрытую дверь буквально ломится гламурное счастье. Но сама она не издает ни звука. Может, Бекка все еще там и прислушивается?
София неохотно спускается по ступенькам в подвал. Она сворачивается клубочком у меня на коленях,
