зовут София, – тихо говорю я.
– А мне плева…
– Ей пять лет. Только что пошла в школу. Она очень способная, все запоминает, просто потрясающий ребенок. – Я тараторю с такой скоростью, что слова сливаются вместе, и вижу я перед собой не Франческу, а Софию с ее торчащими в разные стороны курчавыми волосиками и большими карими глазками. Чувствую ее ручонку в своей ладони и то, как она тяжело провисает в моих объятиях. – Ее родила женщина, которой было безразлично, выживет София или умрет, а нам ее отдали потому, что нам было не наплевать. – Слезы мешают мне говорить, но я все равно продолжаю и чувствую, как хватка Франчески чуть ослабевает. – И я поклялась, что дочь будет в безопасности, что бы ни случилось.
Она отпускает мои руки, но не двигается с места. Запястья у меня болят.
– У тебя есть дети?
Долгая пауза, затем Франческа кивает.
– Трое.
– А ты разве не поступила бы так же?
Она молча делает шаг назад и встряхивается, готовая действовать.
– Нам нужно всех успокоить, паника лишь усугубит ситуацию, – наконец произносит Франческа. – Мы пройдем по салону и пообщаемся с каждым в отдельности.
– Да.
– Объясним, что делаем все возможное для обеспечения их безопасности. Да, в кабину пилотов совершено незаконное проникновение, но мы попытаемся вступить в переговоры с угонщиком, чтобы снова взять самолет под свой контроль. Ясно?
– Да.
– И вот что, Майна. – Франческа вздергивает подбородок и впивается в меня сверлящим взглядом. – Оставайся в пределах моей видимости.
Кровати снова превращаются в кресла, гарнитуры свисают с экранов, где продолжают показывать забытые всеми фильмы. Одеяла и подушки устилают пол, когда пассажиры с искаженными от паники лицами сбиваются в группки. Финли заполз на колени к матери, уткнувшись лицом ей в шею.
В передней части салона Лия Талбот держит на руках младенца Лахлана, завернутого в пуховое одеяло, которое в нескольких местах промокло от слез матери. Я наклоняюсь к ним, подыскивая подходящие слова.
– Все будет хорошо, – слышу я свой голос и презираю себя за вранье.
Она смотрит на меня, губы у нее дрожат, когда она пытается говорить:
– Десять лет я пыталась забеременеть и родить ребенка.
Лия раскачивается из стороны в сторону, склонившись над младенцем. Пол протягивает ей руку.
– Лия, не надо…
– Мы не можем… Мы не смогли… – Она плачет, ее слова прерываются жалобными всхлипываниями. – Сестра Пола выносила для нас Лахлана. Мы жили у них. С самого его рождения.
– Лия… – Ее муж сам едва не плачет, а она продолжает:
– Когда мы взяли три билета на этот рейс, я была счастлива. Наконец-то мы стали семьей. И вот после стольких лет я должна была привезти домой ребенка.
– Все будет хорошо, – повторяю я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно. – Мы делаем все, чтобы снова взять самолет под контроль.
– Мы погибнем, да? – спрашивает Лия. Она прижимается к мужу, тот гладит ее по спине и пытается подобрать слова утешения, которые никак не сгладят ужас положения, в котором они находятся.
Мы не должны допустить трагедии.
Каждый пассажир летит нашим бортом по какой-то причине: он должен кого-то повидать, того, кто поплачет по нему, если самолет так и не прибудет в пункт назначения. У каждого пассажира – своя история. Жизнь, которой он живет, какую прожил или собирается прожить. Я сделала единственное, что смогла, чтобы моя дочь осталась в безопасности, но теперь нам нужно бороться.
Я вытираю лицо и заставляю себя отстраниться от содеянного мною. Самое главное – попасть домой, к Софии. Сделать так, чтобы все пассажиры добрались домой. Мужчина, сидевший в кресле 7G, не уничтожил самолет сразу после того, как я впустила его в кабину пилотов, а это значит, что он наверняка планирует полететь вместе с нами куда-то еще, прежде чем…
Если угонщик или угонщики летят куда-то еще, то время работает на нас.
Элис Даванти что-то пишет. Она поднимает голову, когда я приближаюсь к ней, но возвращается к блокноту, прежде чем я заканчиваю свое «утешительное слово». Ручка лихорадочно бежит по бумаге.
– Вы… работаете? – Это звучит странно, но все мы оказались в невероятной ситуации.
– Письмо пишу, – отрывисто бросает она. – Матери.
Я случайно замечаю первую строчку – Прости, если можешь, – прежде чем перехожу к другому пассажиру, а потом еще к одному. Все они в разной степени или напуганы, или растеряны, или обозлены. Дерек Треспасс, лысеющий журналист, стоит в проходе и беседует со сбежавшей для сочетания тайным браком парочкой, достигшей такой степени опьянения, которая защищает их от реальных событий.
– Всего-то и надо – открыть дверь и вытащить его оттуда! – бушует Дуг. – Да я сам это сделаю!
– Только не поранься, дорогой! – хватает его за руку невеста. По ее щекам обильно стекает тушь для ресниц.
– Заманчиво, черт подери, – замечает Трес-пасс. – По крайней мере, мы хоть что-то сделаем.
– Я понимаю ваше волнение, но нам необходимо, чтобы все сохраняли спокойствие. Пожалуйста, вернитесь на свои места.
– Сохранять спокойствие? – восклицает Дуг. – Наш самолет угоняют!
Лишь немногие пассажиры усаживаются, сдерживая страх и вытягивая шеи, чтобы взглянуть на дверь кабины пилотов. Что происходит по ту сторону? Жив Майк или нет? Я вспоминаю слова Франчески – у него же дети, – и меня начинает подташнивать.
В носовой части самолета пожилая женщина встает и громко хлопает в ладоши, как это делают учителя начальных классов.
– Прошу прощения! – Голос у нее пронзительный и визгливый, но в нем ощущается властность, и пассажиры медленно поворачиваются в ее сторону. – Паника нецелесообразна, бесполезна и вредна.
Это та самая женщина с сильной проседью в волосах, которая распихивала свои вещи по многочисленным кармашкам вокруг кресла, вместо того чтобы положить сумку на полку для ручной клади.
Откуда-то доносится недовольный ропот, но вскоре в салоне становится тихо. В кризисные моменты людям нужен голос разума, и они зачастую готовы довериться кому-то из своего круга, нежели тем, кто обладает некими полномочиями. Эта женщина может оказаться полезной. Я стараюсь вспомнить, как ее зовут, но безуспешно.
– Никто не пострадает, если вы станете выполнять все наши требования.
У меня начинает зарождаться план. Найдутся другие пассажиры вроде этой женщины – уверенные и заставляющие остальных прислушиваться к своим словам. Они помогут нам убедить всех сохранять спокойствие, пока мы…
До меня в полной мере доходит только что услышанное мною.
Вы. А не мы.
– Теперь мы полностью контролируем самолет. – Этой женщине за шестьдесят. Она похожа на учительницу, на работницу социальной службы, на медсестру – только не на террористку. Женщина поднимает руку, когда мужчина через два ряда от нее делает в ее сторону какое-то движение. – У нас есть оружие, и мы без
