— Сегодня мы не надеялись успеть в город, а потому я воздал хвалу Гебе прямо в повозке, а сейчас я устал с дороги.
— В повозке? Но как без земли и без сосудов, как без благовоний? — искренне удивился слуга.
— Мы живем на земле, она вокруг и повсюду, и мы сами сосуды с ее благоволением, чтобы воздать хвалу Гебе, не нужен ни дым, ни ладан.
Старый слуга открыл рот и бухнулся в землю, встал, и задом отступил из комнаты. Писарь налил в чаши вина, они выпили и Рассала завалился на широкую кровать. Кромка прозрачной чаши дрожала пока Писарь водил по ней пальцем. Неловкое движение и вино пролилось.
— Не замарай белесые накидки, — прохрипел Рассала. — Завтра такой важный день, что даже Агребово пятнышко может все испоганить.
— Ваш план, это поднять народ именем Гебы? Отец собирает восстание против Йордана, неплохо придумано.
— Рассказал бы, только Фатэль против. Я полагаюсь на тебя, Писарь, ты нас не подведешь, главное помалкивай в храме.
— Буду молиться про себя, — сказал Писарь. — Рассала, ты знаешь, почему Фатэль меня не любит?
— Да конечно знаю, такая история, еще и Белладора поймали.
— И после этого ты мне доверяешь?
— Поверь, в доме Адена у всех судьбы сложные. — Рассала попытался улечься поудобнее. — Когда-то я служил матросом, как этот друг Фатэля, Осберт. Плавал из Гааны на восток, когда еще король Йордан был юнцом. Воды вдалеке от крупных городов неспокойные, сам понимаешь, морской разбой дельце прибыльное. Однажды мы повезли сотни бочек Гаанского вина. Тогда еще виноградники плодоносили. По пути в восточную столицу нас нагнали юркие кораблики. Перерезали всю команду, а сами такие пьяные, что куда им еще вина. Я дрался, как мог, даже почти зарубил одного. Это капитан оказался. И представляешь, капитану лиманов это понравилось! Ну и порядки там были. Меня пощадили, сказали выбирать, к ним в команду или на дно. Ясно я выбрал жизнь. И прожил ее. Грабил торговые суда, рубил головы, пил. Только за первый месяц я лично осушил целую бочку сладкого Гаанского. Я был по-настоящему бесстрашен и все от страха. Постоянно доказывал разбойникам, что я свой, что они правильно сделали, что не стали меня убивать тогда. А ведь я любил своих друзей с торгового судна, любил капитана, который вытащил меня с улицы и взял на хороший корабль. Мстить боялся, а потому убедил себя, что я один из лиманов. Постарел, и стал капитаном. Обо мне рассказывали истории. А ведь ты знаешь, «лиман» слово позорное, что хорошего ты о них слышал? Ничего. Если встретишь лимана — убей его, и денег дадут, и на родине прославят, а все-таки даже военные суда, побаивались нашей шайки. Как-то раз после знатного шторма, мы увидели как корабль сел на мель, явно торговцы, тонут понемногу. Ну, мы подплыли да и взяли всех на борт, вместе с вырученным золотом. Посмотрел я на них, на честных людей, они боятся, ждут смерти, кто храбрится, кто плачет. А я говорю себе, смотри кого ты предал, лиман. Всю жизнь убивал таких вот бедолаг. Мой помощник спрашивает, что с ними делать. И тут я понимаю, что боятся то некого, кроме себя самого, и приказываю отвезти торговцев на родину. Оказалось они тоже из Гааны, как и я. Команде это не понравилось, но перечить не решились, некоторые даже одобрительно кивнули. Подплыли мы к берегу в паре миль от города, я приказал сгружать и золото купцов. Тут конечно поднялись недовольные, добыча то немаленькая. Помощник, у него была красивенная плетеная борода, даже саблю достал, ну я его пинком к палубе прибил, а после бросил ему капитанскую шляпу. Попрощался с командой и сошел с корабля обычным человеком. Купцы радовались спасению, и тому что золото не отобрали, пока до Гааны тащили пожитки все мне песни пели. В Гаане я оставил и торговцев, решил посмотреть, может из родных кто живой остался. Никого. Потом через день или два решил прогуляться, посмотреть на цветущий город. На площади увидел тех самых купцов. Их казнили. Я пробираюсь сквозь толкучку, спрашиваю что случилось. Оказалось торговцев все погибшими считали, а они ходили и рассказывали как про чудо что их лиманы спасли. Торговцев схватили и обвинили в сговоре с лиманами. За такое казнят быстро. Бедолагам досыпали золота, которого у них не должно было быть, сказали, что они предали и разграбили несколько кораблей из тех, что не вернулись. Сделали все, чтобы не дать жизни добрым словам этих людей о лиманах. Понятное дело, моряки должны ненавидеть лиманов, биться до конца, убивать разбойников. Даже если потом до конца жизни в море не судьба вернуться будет. И это правильно. Только вот ради сохранения дурной лиманской славы пришлось умереть нескольким честным невинным людям. Каким должен быть человек, чтобы принять такое решение? Предателем, таким же как и я, или даже хуже. Во благо общества убить людей, которых королевство должно было защищать. При нашем строе должны быть такие люди, а значит нужно уничтожить весь строй. Спасение тех торговцев не искупило моей вины перед ними, но может другая цель, высшая, цель Адена изменит мир, и вместе с тем искупит мою вину. Не знаю, что у тебя было в голове, когда ты повел Белладора к виноградникам, и не хочу судить. Но спасение того мальчика и станет твоим искуплением. Я вижу как ты рвешься и поэтому доверяю тебе. Может неосознанно ты встал на путь, который я нашел спустя целую жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Разговор прервал слуга. Он вошел с важным вопросом.
— Господин, для вас наполнили ванну. Прикажете сделать ее теплой или горячей? Масла? Благовония?
— Нет, нет, — сказал Рассала. — Путь был тяжелый, следует спать, чтобы завтра служить Гебе.
Слуга поклонился и поманил Писаря пальцем. Писарь оставил Рассалу в опочивальне, а сам спустился вниз за слугой, этот старик за дверью словно вырос и голос потерял услужливость.
— Тебе повезло учиться у такого духовного человека, как сказано, а? Мы сами сосуды.
Писарь промолчал, чтобы не сказать лишнего. Коморка на первом этаже ничем не отличалась от его комнаты из прошлой жизни, не хватало лишь уверенности, что завтра все будет хорошо.
Храм
Любой человек, что верит в Гебу, мог прийти в великий храм без страха перед насмешками или отказом. Грязные людские реки из Гнилья сливались с родниками из белокаменных домов только здесь. Здесь вечерами терся плечами богатый и бедный народ. Вся Гаана текла к двум башням храма, и они как руки молящего тянулись в небо. К Матери.
Наутро Писарь с Рассалой отправились к мраморному храму. Его величина заставляла взгляды невольно подниматься вверх. Перед воротами выдавались два ряда белых колонн. Между ними на черной рыхлой земле росла трава и низенькие деревья. Рой прислужников поливал маленький сад из глиняных кувшинов. Писарь, опустив голову, плелся за Рассалой, именно так, ему думалось, должен себя вести ученик, когда его ведет учитель. Ряса Рассалы заставляла всех вокруг кланяться. У дверей храма их ждала черная фигура. При храме всегда только один монах. Писарь потянул Рассалу за рукав. Моряк, не поворачивая головы, напряженно прошептал
— Не ерзай, что случилось?
— Тот монах меня знает, — ответил Писарь.
— Чтоб тебя. Уже поздно поворачивать. Опусти голову пониже и не смотри на него.
Когда они подошли к монаху, он из глиняного кувшина облил ноги Рассале, моряк не изменился в лице, будто все шло своим чередом.
— Жрец будь отцом нашим, как Геба Мать наша. Клянемся служить тебе, как служим ей, — громко сказал монах.
— Клянемся, — повторил хор.
Монах поклонился, и все, сколько было прислужников, упали на землю. Рассала уже привычным жестом благословил коленопреклоненных. Вдруг сзади появилась, запестрела на белом фоне, пара, разодетая в красные колпаки. Издалека шуты — вблизи Аден и Фатэль. За ними еще двое из дома Адена с горой кувшинов в руках. Прислужники схватили палки, и уже двинулись на шумную труппу, но Рассала остановил их. Аден весь в красной с желтыми треугольниками одежде, улюлюкая, подошел к Рассале и, явно сдерживая улыбку, поклонился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
