Мы зашагали дальше в призрачную ночь. Я предложил:
— Говорите же… Вы — туземец?.. Нет, начинайте с чего вам удобнее.
— Сказать так значило бы исказить факты. Если не ошибаюсь, туземец, он же абориген, представляет собою плоть от плоти своей земли — и по химическому составу, и в смысле исторического родства… Да, так — у аборигена есть родословная, неотделимая от прошлого и настоящего мира, к которому он принадлежит. У меня родословной нет. Или, правильнее, она предельно коротка, хотя растет в геометрической прогрессии… И в эти минуты тоже.
— Что-то я не понимаю, — честно сказал я.
— Простите, слишком сбивчив мой рассказ. Но это не умышленно.
Разговор напоминал археолог веские раскопки: с каждым новым поднятым пластом обнаруживались новые находки — и каждый раз неожиданные.
— Вы — пришельцы с других миров?
— Нет, но… Как я могу вам объяснить то, что мне самому неизвестно?! Его отчаяние не отличалось от человеческого. — Все- таки попробую дальше. Надо, наверное, начать с того, в достоверности чего не сомневаюсь. Вот, например: я ничего не знаю об остальных эргах…
— Почти по Сократу, — усмехнулся я.
— По… Сократу? А, вспоминаю… Древний философ, великий мыслитель, считавший природу непознаваемой… Но как совместить…
Час от часу не легче!
— Оставим философов. По-моему, сначала следовало бы нам прояснить некоторые другие вещи.
— Вы не хотите понять! — В голосе звучала обида. — Мне так трудно…
Хотелось упасть в песок и истерично смеяться. Вот бы взглянул на него сейчас тот, с кого он столь тщательно скопирован!.. «Скопирован»? Чтобы осуществить этот процесс, необходимы две вещи: объект, с которого снимается копия, и субъект, совершающий данную, признаюсь, не слишком мною почитаемую операцию… Смутная догадка шевельнулась во мне и сменилась нескромным чувством восхищения собственной персоной. «Черт возьми, — с восторгом и разочарованием подумал я, — неужели все так просто?! Нельзя, однако, спешить. Ни в коем случае нельзя спешить, чтобы не сбить его или, чего доброго, не перепугать до смерти». — «Опомнись, — сказал трезвый голос, кого и чем ты боишься испугать?» Тем не менее, я предпочел начать издали:
— А можете ли объяснить, почему назвали себя эргом, не как- нибудь иначе?
Теперь внезапно остановился он, и я по инерции проскочил дальше… Тут я должен сделать не очень лестное для себя признание. Несмотря на бесконечно привлекательную необычность происходящего, головы я, как говорится, не терял, и то, что, беседуя, мы все более удалялись от ракеты, нравилось мне все меньше. Поэтому, вернувшись к Эргу, я будто случайно продолжал идти в том же — обратном — направлении. Не заметив, он пошел рядом, в задумчивости повторил:
— «Эргом»? Действительно… — Странно, казалось бы, осмысливать слово, которым сам себя назвал. Но у меня были основания не находить это странным. Мой спутник просиял: — Ну конечно, «эрг» — термин физический, единица измерения работы, силы… Вполне естественно, что я выбрал именно это определение, — оно наиболее точно.
— Хорошо, — твердо сказал я и взял его за локоть, точнее, хотел крепко взять за локоть, а он легко, ловко увернулся, и я почему- то не обратил на эта внимания. — Хорошо. Давайте говорить прямо. Сколько вам лет? Или — дней? А может, часов и даже минут?..
Эрг сделал нечто, ошеломившее меня противоестественной в данной ситуации обыденностью, — взглянул на запястье с часами.
— Около двух часов… — Как бы прося извинения, пояснил: — Не догадался сразу засечь время. Видите ли, в первые минуты мне в голову не пришло, что я не человек.
Если подобный ответ прозвучал дико, то не для меня. И я спросил:
— А вы ощущаете себя человеком, с которого…
— Скопирован, хотите вы сказать? Не беспокойтесь, определение меня не задевает, ведь оно, по существу, правильно. Хотя и не до конца. Но вот мой вам ответ: пожалуй, не так. Прежде всего, я ощущаю себя эргом.
— Да что же это, наконец, такое?! — вырвалось у меня, и я почувствовал неловкость. — Простите, я сказал о вас как о предмете. Однако и вы должны понять…
Он улыбнулся одними губами:
— Я понимаю, поверьте. Только невозможно ответить однозначно. Сказав «прежде всего эргом», я подразумевал общее состояние, настроение, ощущения… еще кое-что, вам неинтересно это… — Не дал мне возразить, заключил: — Есть и очень многое — от него. — Мы словно договорились не называть человека, о котором шла речь. Эрг продолжал, и песок по-прежнему коротко взвизгивал под его ногами. — Это как запись на звукокристалле слышишь ее впервые и узнаешь все больше. Объем моих знаний о себе непрерывно растет… Нет, знаний о нем, ибо я все-таки эрг.
Со стороны мы выглядели, вероятно, попутчиками, которые увлеклись разговором и потому идут быстрее, чем требуется. Но каждый раз, когда я встречал его взгляд, тревожный холодок подкатывал к сердцу; злясь на себя, я ничего не мог с этим поделать: человек так смотреть не может, даже если бы хотел. Стоило Эргу мимолетно остановить на мне точки зрачков — и я словно натыкался на булавочные острия. Нельзя было привыкнуть, не обращать внимания; это противоречило природе вещей — максимально уменьшившиеся, будто под воздействием слепящего яркого света, зрачки, когда вокруг молочно-тусклый полумрак ночи… Мы опять слишком удалились от корабля. Долой дипломатию! — решил я и теперь уже открыто повторил маневр, поначалу совершенный как бы по нечаянности. На этот раз Эрг спросил:
— Вас что-то тревожит?
— Это понятно! — отрезал я. — Откуда мне знать, что у вас на уме?
Он добросовестно осмысливал услышанное, затем сказал не без гордости:
— Мне ясно. Я сумел увидеть ваши мысли. Надо думать, явственно отразившийся в моем лице протест заставил его добавить:
— Неудачное выражение, не более! Просто… как это? Да, конечно, метафора. Я вовсе не телепат и, следовательно, не способен читать чьи-либо мысли. Дело в другом. «Кристалл» неумолчно звучит в моем мозгу — и вот я уже знаю о ваших отношениях с тем человеком…
— …И данная информация вас развлекает? — резко перебил я.
Господи! Кажется, Эрг смутился.
— Как вам ответить? Конечно, нет! Но… мне неловко, что ли… Сам-то я не имею к этому никакого отношения! — Помолчав, с нажимом произнес: — Ведь я прежде всего эрг. — Открыто, насколько было для него возможно, взглянул мне в глаза и участливо, черт бы его побрал, объяснил: — Если вас что-либо должно беспокоить, то, право же, совсем другое… Не пугайтесь, я пока не уверен, но… кажется, из всех моих чувств самое сильное — стремление жить, существовать. Вы понимаете, что это значит?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
