Даже от одного разнообразия форм и размеров захватывало дух. Маленькая исландская кунсткамера ещё раз подтвердила один из важнейших выводов моего исследования:
ОБЫЧНЫХ ПЕНИСОВ НЕ БЫВАЕТ.
Пенис нарвала. Вот уж от чего точно искры из глаз!
Постепенно свыкнувшись с довольно тревожной картиной обилия пенисов, безжалостно отрезанных от тел их законных владельцев, я начал воспринимать тот новый мир многообразия половых органов, что раскрывался передо мной. В одном из шкафов содержались кости. Оказывается, они имеются внутри пениса многих млекопитающих, что существенно облегчает им процесс достижения эрекции. По мне, так это самое настоящее жульничество!
Были там и разные весёлые постеры, дешёвые безделушки и целый шкаф резных сувениров из дерева. Ясно, что человек, собравший такую впечатляющую коллекцию, просто не мог не обладать чувством юмора, равно как и истинно научным интересом. всё это как-то не вписывалось в образ сурового исландца, что поздоровался (если можно так выразиться) со мной пару минут назад.
А может, Сигурдур просто осторожничал? Ведь он явно не новичок в общении с людьми, которые не понимают и не хотят его понимать; с теми, кто берётся осуждать его или выставляет на смех. И имеет полное право занять оборонительную позицию.
Я приступил к интервью. Поначалу мне показалось, что мистер Хьяртарсон немного нервничает. Время от времени нашу милую беседу прерывали новые посетители — примерно по двое-трое каждые 15 минут, — но мы успешно возвращались к тому же месту, на котором остановились.
Первый вопрос напрашивался сам собой, но я обязан был его задать:
— А как это всё начиналось?
— Ну, это длинная история, — ответил мистер Хьяртарсон, давно привыкший к подобному любопытству. — Вы, наверное, заметили пенис быка на противоположной стенке? (Нет, не заметил.) Так вот это мой первый экспонат.
Четыре «пиззля» разных размеров: на любой вкус любителей хлыстов из бычьих пенисов.
Пригласив меня за собой через зал, он указал на декорированную полоску кожи.
Трудно себе представить, что когда-то она была членом.
— В пятидесятые, — пояснил он, — когда я был ещё ребёнком, если на ферме забивали быка, то пенис ни в коем случае не выбрасывали. Выбросить пенис считалось самым настоящим расточительством. В дело должно идти всё — даже кости, из которых вырезали детские игрушки или прялки для шерсти.
Так же и пенис — его высушивали на весу, а затем использовали в качестве хлыста!
Я не смог скрыть удивления:
— Хлыста?!
И вновь взглянул на экспонат, свисающий со стены. Теперь-то я видел: это именно то, о чем он говорит. И хотя в голову тут же пришла мысль об ироничности использования данного предмета в качестве «погонялки» для скота, — если не учитывать гораздо более извращённых коннотаций, — я решил, что ещё рановато делиться своей шуткой с человеком, который явно принимает всё слишком серьёзно
— Вообще-то, он называется «пиззль», — пояснил Сиг. В самом деле, у Шекспира в «Генрихе IV» я что-то такое встречал. А значит, он надо мной не прикалывается. — Позже, уже в семидесятые, я работал директором школы в небольшом посёлке. Это было до «Всемирного запрета охоты на китов» 87-го, и кое-кто из учителей во время каникул подрабатывал на плавучих китобойнях. Со временем они стали приносить мне пенисы китов.
Меня так и подмывало спросить: почему именно ему, а не кому-то другому? С чего это они вдруг решили, что он захочет оставить их себе? Однако я не хотел его обижать. Скорее всего, дело было так. Он похвастался перед коллегами своим «пиззлем», и те подумали: «Наверное, китовые ему тоже придутся по вкусу». А может, это просто исландский эквивалент нашего обычая подносить учителю цветы.
Как бы там ни было, но Сигурдур явно вошел во вкус, и ничто уже не могло его остановить:
— Постепенно у меня родилась идея: а что, если собрать коллекцию этого органа от самых разных видов исландских млекопитающих? Мысль показалась мне интересной.
«К черту политесы, — решил я. — На сей раз я этого так не оставлю».
— А почему только исландских?
Он закатил глаза:
— О, собрать пенисы всех животных мира просто нереально. Только сумасшедший мог бы решиться на такое!
ЧЛЕНОФАКТ
Пенис хряка имеет форму штопора, и при каждом семяизвержении из него выбрасывается около пинты спермы. Представляете? Целая пинта?!
Это же почти пригоршня.
Что это там в его взгляде? Неужели огонёк? Может мне засмеяться? Я осторожно хихикнул, он улыбнулся в ответ. Лед между нами потихоньку оттаивал.
— На сегодняшний день в моей коллекции представлено сорок два вида исландской фауны. Так что можно считать её почти полной. Правда, из-за запрета китовой охоты с китами стало несколько сложнее. Но если какой-нибудь кит, скажем, умирает естественной смертью и его выбрасывает на берег, пенис обязательно оставляют для меня. Мне звонят, я сажусь в машину и вывожу его в своём багажнике.
Я засмеялся. Но во взгляде Сигурдура явно читалось осуждение. Он не шутил.
— Специально ради меня не погибло ни одно животное. Я беру пенисы только тех, кто умирает своей смертью. Или со скотобоен. Для меня это очень важно.
То, что я по ошибке принял за холодность, на самом деле оказалось гордостью. Теперь я видел это. Он не хотел, чтобы его неправильно поняли. Как выздоравливающий вегетарианец я оценил его гуманизм.
— Так что же в итоге побудило вас создать музей? — продолжил я наше интервью.
— Ну, сперва я попросту держал пенисы у себя дома. Но мне постоянно твердили, чтобы я сделал коллекцию доступной. Однако всё оказалось не так просто — ведь я по-прежнему учительствую, причём на полную ставку. Пока в 1997 году нам не предложили это место. Поначалу мы делили его с небольшим трикотажным ателье. Начинал я с 63 экспонатов. Сейчас их 148. Коллекция выросла довольно быстро.
Я почувствовал себя достаточно уверенно и решил немного обнаглеть:
— Единственный музей пенисов во всем мире! — с выражением продекламировал я. — А почему вы так уверены, что он единственный?
Мистер Хьяртарсон ощетинился в притворном гневе:
— Почему? Сам не знаю! Как-то меня познакомили с одним англичанином, но тот собирал исключительно кости. Ведь у довольно многих животных в пенисе присутствуют кости. Вы, кстати, в курсе? — Я солидно кивнул: так, словно знал об этом ещё с рождения, а не выяснил всего десять минут назад. — В общем, у него была коллекция костей. Но и только!
Мой собеседник рассмеялся. В его смехе смешались и жалость, и ужас, и неверие:
— Только кости!
Я тоже засмеялся и покачал головой. Я больше не нервничал в обществе этого смешного и удивительного человека. Он тоже понемногу раскрывался, играя специально для меня, наслаждаясь моим восхищением:
— Я и правда не знаю, почему никто не сделал этого давным-давно. У всякого должно быть своё хобби, разве не так? Некоторые, возможно, сочтут меня ненормальным, но ведь кто-то же должен был этим заняться!
Я не стал спорить. Потому что был согласен с этим огульным утверждением. А он уже словно служил мессу:
— Не всем же коллекционировать марки и монеты! Для некоторых то, чем я занимаюсь, — строгое табу. Но мне всегда нравилось ходить по краю: жить на грани между насмешкой и серьёзным восприятием меня как коллекционера. Шутить или, вернее, подшучивать над людьми — что-то вроде того. А потому не все понимают, как реагировать на меня. Довольно многие считают меня полоумным, или извращенцем, или ещё кем-нибудь в том же роде.
Он замолчал, мастерски рассчитав время паузы, а затем улыбнулся и как бы по секрету признался:
— И мне это ужасно нравится!
Я рассмеялся в ответ. Однако Сигурдур, похоже, заволновался, что хватил через край — видимо, вспомнив тех, кто так и не смог по достоинству оценить его юмор в прошлом, — и поспешно добавил:
— Я абсолютно нормальный, обычный человек. Я женат на одной и той же женщине вот уже более 40 лет. У нас четверо детей и семеро внуков. И никакая эротика или порнография тут ни при чем. Это просто интересная коллекция. Вот у вас, к примеру, есть пенис. И это не имеет ничего общего с порнографией…
— Если бы! — съязвил я и почти сразу же пожалел об этом, так как его уже несло. Он проигнорировал моё замечание:
— Но попробуйте подойти ближе. Вглядитесь получше, сравните их — и вы сами убедитесь, какие они разные. Каждый отличается от другого своей собственной, особой формой. И для людей это должно быть очень интересно.
Ему вовсе не стоило волноваться, будто я неправильно пойму его мотивы. Для меня причины его поступка были совершенно ясны. Он стал коллекционером пенисов вовсе не потому, что являлся неким зоологическим эквивалентом Ганнибала Лектера. Сигурдур бросал вызов традиционному мышлению. Это был щелчок по носу брюзжащим ворчунам и пуританским святошам, видящим в сей удивительной части тела лишь нечто грязное, порочное и развратное. Как и сам я, мистер Хьяртарсон абсолютно искренне воспевал чудо и многообразие этого сильно недооценённого органа. И, тем не менее, он был всё ещё способен получать удовольствие от ужаса и смятения, которые его проект вызывал у других.
