— Пешие прогулки оч-чень полезны для здоровья, — сказал он, поднимая ворот реглана.
— Пап, — тихо сказал Юра, — я все понимаю… Ты зря подумал, что я к этому небрежно, ну, легко отношусь… Я делал все, что мог, и если б не конец практики, мне же на занятия возвращаться…
— Э, — легкомысленно отмахнулся Звягин. — Жизнь устроена так, что делать надо не столько, сколько можешь, а столько, сколько надо. Уж ты прости мне эти нудные отцовские наставления… А дождик-то мокроват, а?
Он вскинул руку, и такси, лихо выписывая вираж по маленькой круглой площади, притормозило, с шипением проскользив по асфальту.
— В Купчино, — заказал Звягин, раскидываясь на сиденье.
— Зачем? — удивился Юра. — Что там интересного?
— Никогда не знаешь, где подвернется что-нибудь интересное. Погуляем среди массивов новостроек — для разнообразия, м?..
У Парка Победы шофер спросил:
— Куда?
— Ну, например, на Бухарестскую, — пожал плечами Звягин.
— А на Бухарестской? — последовал недовольный вопрос.
— А вы дотошны, однако. Ну, дом пятьдесят шесть.
У пятьдесят шестого номера он скомандовал:
— Во двор. — Положил на приборную доску двадцатипятирублевку. Приказал: — Ждать здесь. Ровно час. В накладе не будете.
В подъезде Звягин критически обозрел Юру, опустил ему воротник плаща и поправил галстук. Бросил:
— Удостоверение переложи в нагрудный карман.
— Куда мы идем?!
— В семидесятую квартиру. За мной! Не трусь, стажер!
На звонок отворила девушка, похожая на манекенщицу — прямая и стройная, как стрела, и даже вышитый передничек на ней походил на образец из Дома моделей.
— Вы к кому? — она моргнула длинными ресницами.
Двое высоких, аккуратных, чем-то похожих мужчин стояли неподвижно. Короткие стрижки, холодные глаза.
— Дранкова Татьяна Дмитриевна, шестьдесят первого года рождения, проживаете в этой квартире? — произнес старший из них так, словно читал приговор.
— Да, я… — она кивнула, слегка меняясь в лице.
— Майор Звягин. — Он сделал шаг внутрь квартиры, заставив ее отступить. — Вот мы и встретились. Привет вам от Володи.
Она медленно бледнела.
Старший, стуча каблуками, прошел в комнату и с грохотом отодвинул от стола стул:
— Садитесь!
Младший закрыл дверь и кивком указал на стул.
— А в чем дело?.. — она пыталась улыбнуться непослушными губами.
— Садитесь, гражданка Дранкова, — неживым металлическим голосом повторил старший. — Итак!
Со стуком положил перед ней на стол два ключа на колечке. К колечку был привязан надписанный ярлык.
— Кирсанов Миша, четвертый «А»! Средний проспект, дом семнадцать, квартира двадцать семь. Ограблена четырнадцатого декабря прошлого года. Ключики ваши узнаете?
Не дожидаясь ответа, грохнул второй связкой:
— Селедкина Тамара, пятый «А»! Улица Толмачева, дом восемь, квартира тридцать! Ограблена десятого марта сего года. Взято: видеомагнитофон «Сони», магнитофон «Шарп», два кожаных пальто, песцовая и норковая шапки, дюжина серебряных столовых приборов, золотые серьги, две золотые цепочки.
Дранкова в оцепенении смотрела на ключи.
— Сливко Галя, третий «А»! Улица Петра Лаврова, семнадцать, квартира сорок четыре! Ограблена восемнадцатого мая сего года. Взято: каракулевая шуба, канадская дубленка, нитка натурального жемчуга, перстень с рубином, перстень с бриллиантом, золотые часы «Павел Буре», сережки-цепочки…
Звягин достал четвертую связку, подержал перед безжизненным, но даже сейчас красивым лицом и тихо выронил на стол:
— А вот это, — полушепотом просвистел он, — а вот это Стрелкова Алиса, четвертый «Б», улица Кораблестроителей, дом сорок шесть, корпус один, квартира двести шестьдесят четыре. На этот раз ничего не взято, а?
Он очень медленно полез рукой во внутренний карман. Дранкова загипнотизированно следила, как из кармана показался прямоугольник фотографии и остановился перед ее глазами.
— А вот это — Стрелков Александр Петрович, — прошептал Звягин. — Смотрите…
Страшно обезображенное мертвое мужское лицо смотрело с фотографии с непереносимой мукой.
Дранкова издала тихий всхлипывающий звук и стала валиться со стула набок.
— Сидеть! — гаркнул Звягин, подхватывая ее под плечо и суя под нос выхваченный из кармана нашатырь.
Придя в себя, она беззвучно произнесла:
— Я не убивала… Я не хотела…
Звягин сел напротив, резко смахнул на пол брякнувшие ключи, сказал с силой:
— Что вы хотели и что вы делали, я уже знаю. После окончания университета вас взяли учительницей английского языка в филологическую спецшколу. Зарплата вас не устраивала: тряпки, кабаки, отпуск в Сочи — нужны деньги. Хочется шубу, машину, хочется всего, много, сразу. Где взять? Вы считали себя женщиной порядочной, брак по расчету вам претил, тем более что был любимый человек. Но он после университета стал работать в музее, младший научный сотрудник — он тоже не мог обеспечить вас так, как вам того хотелось.
И тогда у вас возникает гениальный план. Ученики пишут по программе сочинения: «Моя квартира», «Моя семья», «Как проходит наш день» и так далее. С милыми пунктами плана: «Что стоит у нас в спальне», «Когда приходит с работы папа», «Что надевает мама на концерт». Правильно я говорю?
Остается снять слепки с ключей. У некоторых они лежат в портфеле. Некоторым заботливые мамы прикрепили их тесемкой к карману пальто, чтоб не потерялись. А вешалки находятся в классах. А класс на несколько уроков в неделю пустеет: физкультура или труд. Улучить момент нетрудно. Даже на перемене можно велеть всем выйти, а дежурного отправить мочить тряпку.
Ну а кто же сделает со слепков ключи и вынесет из квартир вещи? Кому можно доверять всецело? Конечно ему, милому однокашнику, он любит, он в конце концов согласится. Дело не сложное: купить в магазине болванки и напильники и войти в пустую квартиру, точно зная, что там брать. А продать можно летом на юге, да?
И все шло гладко, пока однажды в квартире не оказался вдруг хозяин, которому полагалось быть в это время в море. — И Звягин постучал пальцем по фотографии, лежащей посреди стола.
— Вы понимаете, какое обвинение вам будет предъявлено и какая мера наказания вам обоим грозит? — жестоко спросил он. — Отдаете себе отчет, что с вами теперь будет?
Она механически кивнула.
На стол легли блокнот и ручка.
— Если хотите получить возможность какого-то снисхождения — пишите! Все пишите. Сверху, вот здесь: «Чистосердечное признание».
Дранкова взглянула на подоконник, где в пепельнице белела сигаретная пачка.
— Курить будете потом. Приступайте!
Прыгающие строчки на бумаге постепенно выравнивались, обретая четкую округлость школьных прописей.
Юра на протяжении всего этого времени стоял за спиной Дранковой, и состояние его правильно было бы выразить словом «остолбенение». Способность здраво соображать медленно возвращалась к нему.
— Число и подпись, — сказал он. — Время укажите.
Поставил перед ней пепельницу и щелкнул зажигалкой. Она судорожно затянулась, подавилась дымом, две капли выкатились из глаз и тихо поползли по щекам. Звягин покосился на старинные часы с маятником и хмуро произнес:
— Вещи соберите.
— Какие?..
— Личные. Свои. Туалетные принадлежности и прочее.
Через пять минут, стоя посреди комнаты с адидасовской сумкой в руке, надломленная и изнеможенная, как после тяжелой болезни, она безразлично кивнула:
— Все…
— У вас на кухне что-то горит, — сказал Звягин и, поскольку она не отреагировала, сделал Юре знак выключить конфорки.
— Пойдемте, — проговорила Дранкова с затаенной решимостью.
— Письмо матери не хотите оставить?
— А. Да. Стоит ли…
— Напишите. Время есть, — Звягин опять глянул на часы. Минутная стрелка с тихим стуком передвинулась на половину второго, и басовитый бронзовый удар раскатился в тишине. И, словно подыгрывая в этой сцене, словно в дурной театральной драме, три раза коротко и резко прозвонил дверной звонок.
Девушка дернулась, как от удара тока, стала похожа на загнанного в смертельную ловушку зверька…
Звягин подобрался. «Стоять тихо!»
Распахнув дверь, он намертво заклещил руку посетителя и втащил его в квартиру.
— А вот и убийца, — с ледяной интонацией произнес он. — Позвольте представить: гражданин Федорков Владимир Александрович, милый Боб, мальчик-зонтик, как вы его звали.
Юра не узнал отца: в резких чертах обнажилась волчья беспощадность, глаза горели зеленым холодным огнем. На посеревшем лице вошедшего мгновенно проступил пот, как дождь на глине.
— Садитесь.
Федорков стоял, не понимая слов, — очень высокий худощавый блондин, дорого одетый; отчего-то он казался чахлым, слабосильным. Звягин чуть крепче сжал его кисть, повернул, и он, морщась, почти упал на подставленный стул.
