— Уж чего ты не знаешь, так это английского, — еще сердясь, сказала жена.
— Охоту отбили, — вздохнул Звягин. — Семь лет в школе, три в институте, а куда его употребить?
— Как же ты собираешься проверять? — ворчливо отозвалась она.
— Не в первый раз. В пределах пятого-то класса я благодаря тебе давно им овладел, — уверил он. — Демонстрирую: Пит хэз а мэп. Афтэ брэкфэст. Годится?
На четвертой тетради он вдруг задумался, глядя в пространство. Выступал пальцами по полированной крышке стола знакомый мотив. Поцокал языком. Поднялся.
В прихожей сын болтал по телефону. Звягин, косясь на него, принялся надраивать и без того сияющие туфли.
— Юра, — произнес он небрежно, — хочешь пари?
— Какое?
— Сейчас шестнадцать пятьдесят две, воскресенье. Ровно через неделю я дам тебе ответ по вашему делу.
— И можно будет подходить и брать тепленького преступника?
— Можно будет. Одно условие: матери ни звука.
— Пап, — сказал Юра, — ты как маленький, честное слово.
— Ставлю свой «Роллекс» с музыкой, — Звягин потряс запястьем с часами. — Мужской спор, ну?
— Против чего? — подозрительно осведомился Юра.
— Что с тебя взять… Когда женишься — привезешь сначала невесту в гости, познакомиться. Я-то, — знаешь, думаю, что это ни к чему, но мать иногда очень переживает. Идет?
— Возмутительно, — сказал Юра.
— Боишься проиграть?
— Да не нужен мне твой «Ролекс».
— Ты его еще и не получишь.
— Тем более.
Противиться отцовскому напору всегда нелегко.
— Светка! — позвал Звягин. — Разбей-ка, девушка, нам руки.
— Не спорь с отцом, — мудро предостерегла девушка, — все равно проиграешь. Ты что, не знаешь его?
— Разбивай!
Звягин удовлетворенно ухмыльнулся и со значением посмотрел на часы:
— Итак, шестнадцать пятьдесят семь. Неделя сроку. Отсчет времени пошел. Приступили. Дай мне, пожалуйста, адрес и фамилию этого несчастного стармеха.
— Э-э, — покачал головой Юра. — Не имею права. В некотором роде служебная тайна. Ты сам двадцать лет погоны носил, понимаешь ведь.
— Служебную тайну надо хранить, — одобрил Звягин. — Ладно, иди вынеси помойное ведро.
Когда через пять минут сын вернулся, Звягин развлекал семью байками из жизни «скорой». Мельком спросил:
— Кстати — как звали врача, приехавшего туда? Как он выглядел, не помнишь?
— Не помню, — твердо ответил Юра. — Кажется, был в халате. А ниже халата — ноги. Две. Нечестные приемчики, пап.
— Сейчас будут честные, — кротко согласился Звягин и снял телефонную трубку. — Алло, центр? Звягин с двенадцатой станции. Илюха, ты? Вечер добрый. Слушай, две с половиной недели назад было убийство в квартире, черепно-мозговая, мужчина около тридцати пяти лет. Не помнишь, на твоем дежурстве?
— Папа! — возмущенно возопил Юра.
— А? Нет, это телевизор орет. Убавь звук, Юра. Не было? А кто тебя менял? Хазанов? Спасибо.
Сын ошарашенно слушал. Светка хихикала.
— «Скорая» знает все, — наставительно произнес Звягин, набирая номер. — Сашка? Слушай вопрос… — он повторил данные. — Что, Заможёнко выезжала? С девятой станции?
Он позвонил еще раз и достал ручку:
— Кораблестроителей сорок шесть, корпус первый, квартира двести шестьдесят четыре. Стрелков Александр Петрович…
Жена спросила обеспокоенно:
— Что это значит? Зачем тебе адрес? Леня!
— Наш сын поспорил со мной, что я не смогу узнать адрес и фамилию пострадавшего, — безмятежно солгал Звягин. Повернувшись к сыну, успокоил: — Я мог сам приехать на этот вызов. Мог услышать от коллег случайно. Не переживай, никакого нарушения тайны здесь нет.
И чтобы окончательно успокоить жену, он убрал детективы обратно на полку. Отпарил брюки. Смешал эпоксидную смолу со специально принесенными металлическими опилками и этой массой надставил стершиеся каблуки — вместо набоек. Не насвистывал, не расхаживал по дому, не тянул холодное молоко через соломинку, — не проявлял никаких признаков, по которым жена безошибочно догадывалась о его очередном непредсказуемом увлечении.
Не находя себе дела, вечером трепался по телефону со знакомым — против обыкновения долго. Знакомство случилось зимой — Звягин вез его с «падения на улице», когда тот, поскользнувшись в гололедицу, получил сотрясение мозга. Знакомый все рассказывал о своих головных болях и, поскольку работал в роно, о проблемах и выгодах школьной реформы.
Последний понедельник месяца — день для «скорой» как правило неспокойный: получка и предшествующие выходные способствуют, так сказать, некоторой рассеянности на производстве. На первый вызов покатили прямо в девять утра — ранение стеклом на мебельной фабрике. Кровопотеря была большая, пострадавшая — тоненькая девчонка, отчаянно перепуганная, — выдала шок, и обычная работа начисто вытеснила у Звягина из головы все посторонние мысли.
Не успели ее отвезти, только отзвонились по рации, — следующий выезд: «придавило плитой». Парень распластался на полу цеха, как тряпичная кукла, жили только его глаза — огромные и молящие. Безмолвная толпа расступилась.
Переложить на носилки. Задвинуть в салон — машину загнали прямо в цех. Врач и два фельдшера — шесть рук: ножницы срезают одежду, лохмотья на пол; рауш-наркоз; интубируем (не идет трубка в трахею, не идет, пошла); отсос; листенон в вену; заработал «Полинаркон», задышал; подключичный катетер, капельница; давление по нулям, растет, порядок, растет; шинируем…
— На Костюшко, Витек. Быстро поедем.
Воет сирена, на виражах со звоном вылетают флаконы из держателей, хрустят в пакете пустые ампулы — полная пригоршня набралась. Сутки только начались — уже второй халат в крови, снова менять.
По возвращении на станцию, глядя сверху из окна, как фельдшер моет распахнутый салон, Звягин определенно пообещал себе никогда в жизни чужими делами больше не заниматься. Пусть ими занимаются те, кому на работе делать нечего.
И ровно через сутки он звонил в дверь квартиры, так хорошо знакомой ему по Юриному описанию.
— Звягин, — коротко представился он. — Принимаю участие в следствии. — Эта обдуманная фраза не содержала в себе прямой лжи, вполне объясняя его визит.
Наверное, вид Звягина соответствовал представлению женщины об орле-сыщике (каковым он сейчас в глубине души себя и чувствовал):
— Входите.
И, как всегда бывает, встреча с живым человеком превратила абстрактную задачу в конкретную жизненную ситуацию: игра стала действительностью, пути назад не было.
— Можно осмотреть гостиную?
— Пожалуйста…
Она была еще молода, красива резкой грубоватой красотой — крупной лепки лицо, крупная полнеющая фигура. Ощущалась в ней спокойная жесткость, рожденная осознанием потери и грядущих тягот женской жизни. Судьба ее не баловала, всего приходилось добиваться самим, а вот теперь мужа не стало, и надо жить дальше и поднимать дочку.
— Ваза стояла здесь? — зачем-то спросил Звягин, указывая на стол.
— Да, — подтвердила она то, что он и так знал от Юры.
— Скажите, у него были в доме приятели? К вам иногда заходил в гости кто-нибудь из соседей?
— Соседка с десятого этажа. Она в то утро была на работе. К нему еще иногда заходил Коля Брагин, из двести девяностой квартиры. Он тоже моряк.
— Сейчас в рейсе?
— Нет, дома.
— А кто из соседей знал, что ваш муж вернулся?
— В соседней квартире на площадке, у лифта увиделись. А так, вроде, больше никто. Извините, — она вышла, и Звягин услышал из другой комнаты: «Алиса, тебе через полчаса на фигурное катание. Опять по английскому тройка будет!»
— Школьные проблемы? — спросил Звягин, входя к Ним.
М-да, была типичная современная благополучная семья: единственный ребенок, которого загоняют в английскую спецшколу и на фигурное катание, гордясь перед друзьями успехами отпрыска.
Девочка ничего не знала: ей сказали, что отец вернулся на корабль… Проявившему интерес Звягину рассказали о школьной программе, поделились надеждами и успехами, даже показали тетрадки, которые с первого класса хранились в шкафу, аккуратно собранные в пачки и перевязанные ленточками разных цветов: «На память». Очевидно, будущее дочери являлось теперь главным интересом в семье…
Брагин оказался жизнерадостным пузаном, но узнав, по какому вопросу гость, явно встревожился.
— Я ведь уже давал показания, — сказал он, не пуская Звягина дальше прихожей.
— Необходимо уточнить. — (Боится. Явно боится!) — Вы знали, что Стрелков дома?
— Нет.
— Где вы были в то утро?
— Дома. Я. А жена на работе.
— И никуда не выходили?
— Нет.
— Что вы слышали между десятью и одиннадцатью часами?
— Ничего не слышал. Смотрел телевизор.
— Какую передачу?
