— А что говорят об этом на Аёрне?
— У нас сохранились рапорты «Кометы», того самого корабля, что обнаружил Маёл за сто лет до нашей официальной встречи с Союзом. Баязет слегка лукавит. Маёльцы изрядно поистрепали миротворческие отряды драконов и гидр прежде, чем те догадались подняться в воздух. Очевидно, Союз пытался разрешить конфликт малой кровью. Но среди родных льдов и снегов мантикоры оказались неуязвимы. Увы, в воздухе им нечего было противопоставить Союзу, и исход войны был предрешен. Лоторов, возглавлявших войну и имевших огромный авторитет в народе, оставили Императорами, чтобы не делать из них мучеников. Однако три столетия цензуры и пропаганды отняли у них любовь и поддержку мантикор. Думаю, дни их правления и впрямь сочтены.
Похожие слова Кирина уже слышала от Капитана.
— Церсей преподносил это совсем в другом свете, — заметила она.
— Церсей — касианец, — Метеор скрежетнул клювом. — Возможно, он и сам не знает всей правды, а может, на Касиосе сама правда иная. В конце концов, разгром Маёла позволил Союзу завладеть целой сокровищницей ресурсов, которые пошли на развитие науки и техники, благоустройство метрополий и освоение космоса. Если рассматривать это с точки зрения общего блага — Союз поступил верно.
— Но у себя на Аёрне такого блага вы не хотите.
Алконост резко обернулся к землянке, и она запоздало прикусила язык. Стальной кулак сжался на подлокотнике.
— Аёрна — превыше всего, — гарпия поднялся на ноги и указал клювом на выход. — Пожалуй, мне тоже стоит вздремнуть. Ночь была длинной.
Более прозрачный намек Кирина и Лернэ могли получить, только если бы аёрнец взял их за шкирки и вышвырнул прочь. Они торопливо вскочили и покинули покои гарпии. Дверь захлопнулась за их спинами.
— Кажется, Алконост не в духе, — проговорила Кирина, оставшись с яло-мийцем наедине.
— Алк всегда таким был, — вздохнул он и, подумав, добавил, — по крайней мере, до знакомства с Селеной, тут Бастет прав. Не знаю, о чем я думал, наговорив ему гадостей в Комитете коммуникаций, — в голосе Лернэ послышалось сожаление. — Всему Посольству известен взрывной нрав Алконоста, и, по правде говоря, я легко отделался за свои слова. Но тогда я и впрямь думал, что без денег семьи он ничего не стоит. Все его данные и отчеты раз за разом опровергали мои гипотезы, и я решил, что проблема в его некомпетентности.
— А теперь ты так не думаешь? — Кирина направилась в общую гостиную, увлекая яло-мийца за собой. Ей хотелось задать ему несколько вопросов.
— Теперь — нет, — Лернэ покачал головой. — Алк — отличный аналитик, его внимательности и скрупулезности можно только подивиться.
— Так значит, дело в твоих гипотезах?
— Должно быть, так, но я не могу понять, где допускаю ошибку. Если честно, — яло-миец растерянно моргнул и неуверенно посмотрел на Кирину, — все тесты говорят о том, что в истории и менталитете землян нет ничего необычного. Я не могу найти причину, по которой коэффициент толерантности оставался отрицательным двадцать лет. Мне словно не хватает какого-то паззла, без которого никак не сложить верную картинку.
Кирина опустилась на диван и поманила яло-мийца к себе.
— Бастет утверждает, что на Маёле тоже были не рады чужакам, а гарпии вовсе прячут Аёрну от касианцев.
— Если все это правда, то мои исследования перестают иметь всякий смысл, — признался Лернэ, озабочено ощупав пересохшие щеки. Он достал гель и натер им скулы и лоб.
— Ты не веришь Бастету? И Алконосту?
Лернэ вздохнул.
— Я верю историческим документам и здравому смыслу. Их слова звучат правдоподобно, но идут вразрез с официальными хрониками и ничем не подтверждены. Доказательства могут храниться в Чертогах памяти или на Аёрне, но оба этих места закрыты для чужаков.
— А как повел себя Касиос, когда открыл Яло-Ми?
— Встреча яло-мийцев и касианцев прошла весьма гладко, — ответил Лернэ. — К тому времени мы уже успели выйти в космос, но еще не выбрались за пределы своей звездной системы. Нам удалось колонизировать два спутника Яло-Ми и соседнюю необитаемую планету. Касиос предложил сделать эти колонии общими, а взамен предоставил свои межгалактические звездолеты. По-моему, это был весьма честный обмен, — Лернэ задумчиво пожевал деснами губу. — Но Яло-Ми никогда не была богата ресурсами. Бескрайние болота с островками топкой суши, на которых только и растут гигантские ядовитые грибы. В колониях нашлись залежи газов, но без космического флота он был нам ни к чему. Возможно, у гидр просто нечего было отнять.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А у Аёрны?
— Как минимум, сирин, — тут же ответил яло-миец. — По сравнению с этим камнем, золото — просто желтая пыль. А еще ходят слухи, что до самых богатых аёрнских колоний могут добраться только фантомы, потому гарпии пользуются ими единолично. И если они своими глазами видели, как Союз обошелся с Маёлом, то у них есть все основания скрывать Аёрну.
— Но ведь Союз одолел маёльцев с воздуха, а в небе гарпиям нет равных, — заметила Кирина.
— Гарпии не умеют воевать, — Лернэ пожал покатыми плечами.
— Как это — не умеют? — недоуменно нахмурилась землянка.
— Странно звучит для человека, да? Для гидры тоже, — торопливо добавил Лернэ. — Как впрочем, и для драконов с мантикорами. Наши расы тысячелетиями упражнялись в истреблении себе подобных. Чем периодически отбрасывали свои цивилизации на столетия назад. У гарпий все иначе. Запрет на убийство друг друга вшит в них на генетическом уровне. Вся история их народа — это история мира и созидания.
— Хочешь сказать, на Аёрне не бывает убийств? — недоверчиво уточила Кирина.
— Бывают, конечно. Но это вопиющие случаи, — Лернэ наморщил лоб, подыскивая подходящий пример, — как убийство матерью ребенка. На такой шаг аёрнца может толкнуть лишь отчаяние или помешательство.
Через гостиную прошли двое касианцев, и гидра настороженно умолк.
— Крушение «Небесного охотника», — продолжил он, когда они с Кириной вновь остались вдвоем, — вошло в историю Союза как несчастный случай. Переговоры между касианцами и аёрнцами длились несколько месяцев прежде, чем Феникс из Метеор разрешил стыковать корабли и пригласил чужаков подняться на свой борт. В этот момент произошла какая-то неполадка с одной из турбин фантома, и звездолет взорвался, прихватив с собой на тот свет касианский корабль. У гарпий свое мнение на этот счет, которое они не стесняются высказывать. По их словам, приглашенные на борт касианцы попытались захватить «Охотника», чтобы добраться до центра навигации и разыскать путь на Аёрну. И капитан Феникс самолично взорвал свой корабль и пожертвовал экипажем, чтобы сохранить координаты дома в тайне. Как бы там ни было на самом деле, в тот день вместе с фантомом сгинуло сорок восемь гарпий. Их гибель на Аёрне каждый год поминают большим трауром, потому что она вошла в историю, как одна из самых массовых. Больше жизней за раз уносили только стихийные бедствия и эпидемии на заре аёрнской цивилиации.
— Сорок восемь смертей? — Кирина округлила глаза. — Самая массовая гибель? Жертвы землян в войнах исчисляются миллионами.
Кирина не стала говорить о голодной давке, в которой погибла ее мама. Она унесла почти три сотни жизней, и никто кроме родных не скорбел по ним.
Лернэ кивнул.
— Такова природа аёрнцев, жизнь сородича для них — наивысшая ценность, — проговорил яло-миец. — Они называют это «чувством стаи». Убей одного — и боль испытает каждый. Ученые считают, что причина кроется в эволюции. Предки гарпий были стайными птицами, и крепкие ментальные узы сохранились у них до сих пор. А у религии свой взгляд на этот счет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
У Кирины не было никакого желания погружаться в дебри аёрнской мифологии, но Лернэ уже ухватился за предмет своего самого жгучего интереса.
— Гарпии поклоняются единственному божеству — Мертвой Матери. По легенде, она снесла яйцо из сирина, а когда оно проклюнулось, на его поверхность выбрались тысячи гарпий. Все они были крылаты и бессмертны, как их Мать, и она возлюбила их бесконечной любовью. Но ее дети оказались ревнивы и высокомерны. Прямо как Алк, — усмехнулся Лернэ. — Каждый из них хотел, чтобы любовь Матери принадлежала ему одному. Они взмыли в небеса и принялись терзать друг друга клювами и когтями. И когда Мать увидела, как ее прекрасные дети падают вниз один за другим, изуродованные и изувеченные, она залилась безутешными синими слезами. Она рыдала так долго, что слезы ее затопили твердь и превратились в Великие озёра, а сама она истончилась и иссякла, а потом и вовсе пропала, выплакав себя всю в скорби по своим сыновьям. А те остались ютиться на осколках скорлупы, окруженные озёрами ее слез. Их крылья были переломаны, а раны так страшны, что они утратили свое бессмертие. Они стали есть остатки желтка и пить озерную воду год за годом, пока неизбывное горе Матери не пропитало их насквозь. И тогда смерть собрата стала причинять им невыносимую боль, такую же, какую испытала Мать, глядя на падение своих детей.
