Пред ним я трепещу. А как мне не робеть?
Когда пред ним ничто и ночь, и сама смерть,
Когда любой герой в нем без следа сгореть
Почтет себе за честь…
Последний дурак и тот бы смекнул, кому посвящены эти строки. Теперь Кирина следила за Селеной с утроенным вниманием, и перемены, происходящие в ней, вселяли в нее надежду.
Селена была окрылена вдохновением. Сказки космоса обновлялись каждый день. Фотографии и ролики собирали миллионы лайков, а под раритетным снимком Гамаюна набралось несколько сотен комментариев на всех языках Союза. На фото новоиспеченный Мастер был запечатлен с принцем Наафетом. Молодые аристократы со смехом позировали перед камерой, обменявшись одеждой. Золотой плащ принца едва сошелся на широких плечах Гамаюна, зато сам Наафет утонул в иссиня-черных одеждах друга почти с головой. Фотографией услужливо поделился Бастет. После ее публикации Инга Реон уже дважды удостаивала Сорсу личным звонком.
Селена изменилась и внешне. Она стала наряжаться. К обеду девушка выходила в зеленых и голубых нарядах, на фоне которых рыжие волосы и впрямь пылали огнем. Алконост под руку сопровождал ее к столу, и Бастет подвигал ближе к ней мясные яства, с жадностью втягивая носом ее аромат. Свет, прежде наполнявший ее глаза при мечтах о космосе, теперь озарял ее лицо непрестанно. Бруно провожал ее восхищенным взглядом всякий раз, как она показывалась в обеденном зале.
Брат влюбился, и светлое чувство, поселившееся в его сердце, помогло ему, наконец, взглянуть на Айзека трезво. Пенз уловил перемены и попытался вернуть ускользающее влияние, однако прогнуть повзрослевшего Бруно оказалось сложнее, чем он ожидал.
Бруно всегда был дерзким мальчиком, но в детстве ему не хватало сил, чтобы кулаками отстоять свою прямоту. Кирина винила себя, что не сумела научить брата держать язык за зубами, подстраиваться и юлить, как делала она сама. Возможно, это помогло бы ему легче пережить годы в приюте. Возможно, тогда бы ему и вовсе не понадобился Айзек Пенз.
Она помнила день, когда он появился в их жизни. Его и еще троих парней из Клоаки привезли в приют. Двое из них через месяц сбежали и пропали без вести, еще один вскоре повесился в туалете, не выдержав травли. Сироты Лимба не щадили беспризорников Клоаки.
Прижиться сумел только Пенз. Его главный талант состоял в том, чтобы вовремя подсунуть обидчикам более лакомую жертву, чем он сам. Как только его бледной шкуре начинала грозить беда, тут же выяснялось, что Хлой зажимался с девчонкой Златека или у Рафа появилась целая пачка сигарет после пропажи денег у Майло. Множество раз козлом отпущения становился и Бруно, но никто не верил Кирине, что это происки Пенза. Даже сам брат.
Постепенно лимбийский сироты позабыли о том, что Пенз чужак. Майло стал звать его в уборную, чтобы подымить в решетку вентиляции, и снисходительно гоготал над нездоровой бледностью Айзека, когда тот отвечал отказом.
Его белизна — как и все прочее в нем — вызывала у Кирины отвращение. Он напоминал ей опарыша. Однако остальные девчонки нашли эту бледность привлекательной, вообразив в ней что-то утонченное и загадочное. Они стреляли глазками и кокетничали, однако их знаки внимания тронули Пенза не больше, чем щедрость Майло.
Единственным человеком, которого Айзек приблизил к себе, оказался Бруно. Кирина подозревала, что так он мстил ей за попытки вывести его на чистую воду. Она часто ловила на себе его издевательские взгляды и видела, что Бруно для него — всего лишь питомец, смешной в своей щенячьей преданности. Однако брат был в восторге, думая, что, наконец, обрел друга и заступника.
Их близость не нравилась Кирине, но еще сильней ее раздражали странные сказки, которыми Пенз пичкал доверчивого мальчика. Он рассказывал ему о Клоаке как о месте, где царствуют бедняки, где нет законов, придуманных богачами, и каждый в праве взять себе все, на что у него хватит сил и смекалки. Бруно слушал жадно, и детское воображение обращало гнилое дно Панграда в волшебное королевство. Он ни разу не спросил, отчего Пенз не спешит возвращаться в столь дивное место. Мальчику отчаянно хотелось верить его сказкам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Однажды Айзек рассказал ему про Старшего брата. Кирина была рядом и слышала каждое слово. Ей трудно было понять, как брат может верить в подобную чепуху. Однако Бруно слушал, затаив дыхание, про таинственного покровителя бедняков, который зорко следит за ними, выжидая, когда они будут готовы откликнуться на его зов. По словам Айзека, Старший брат был так богат, что мог жить на Поднебесном, но вместо этого скрывался в Клоаке. Он презирал богачей и хотел свергнуть их власть, чтобы поровну разделить их сокровища между всеми панградцами. Но в одиночку такое было ему не под силу, потому он ждал, когда бедняки сплотятся, чтобы повести их войной на верхние платформы. Кирина попыталась объяснить брату, что это все ложь, глупая городская легенда, но в ответ он лишь затопал ногами, крича, что она ничего не знает.
Когда Айзеку исполнилось восемнадцать, и он покинул приют, Кирина вздохнула с облегчением. Она ждала, что брат скоро позабудет про него. Но Бруно тосковал, и Айзек присылал ему гостинцы и копеечные презенты из большого мира. Эти подачки Бруно хранил пуще самого драгоценного клада. Однажды Кирина заметила, как он что-то прячет в распоротый шов матраса. Улучив минуту, она залезла в тайник и обнаружила в нем пачку писем. В них Пенз писал, что ведет поиски Старшего брата, что уже напал на его след и, как только встретится с ним, заберет Бруно к себе. Бумага истончилась и сделалась совсем мягкой: брат перечитывал послания каждую ночь.
Спустя год настал черед Кирины отправляться во взрослую жизнь. На дворе стояла весна, и набухшая от влаги пыль облепила все серой слизью. Кирина глядела, как утопают в этом месиве мыски ее выходных туфель, как сальные серые хлопья пристают к наглаженному переднику. Из старой колонки рвалось торжественное дребезжание. Что-то в ней щелкнуло, затем бахнуло, и вместо музыки раздался звук, похожий на скрип ногтей по стеклу. Когда он заглох, директор окинул выпускников пасмурным взглядом и вручил им аттестаты. Под жидкие аплодисменты их погрузили в автобус, чтобы развезти по новым жилищам. К тому моменту сквозь ржавые стоки третьей платформы над их головами зарядил грязный дождь, и Бруно скрылся в здании приюта прежде, чем автобус выехал за ворота.
Кирине досталась комната в лимбийском общежитии. Среди ее соседей оказались мелкие уголовники, пропойцы и проститутки. А еще там было много чернокожих — тех, кто смел карантин и бежал из Африки под предводительством Зэмбы. Их темные тела были покрыты татуировками, а свои лживые сказки они переложили на грубый напев. Когда в жару они снимали рубахи, убийца папы глядел на Кирину с их торсов свирепыми глазами и пел их голосами под ритмичный бой самодельных барабанов.
Зэмба, Зэмба, где твой карабин, что висел на стене?
Зэмба, Зэмба, ремень лопнул, и он упал в твои руки.
Ты помнишь, Зэмба, как он лопнул от крика матери?
Ты помнишь, Зэмба, как лопнуло терпение Африки?
Зэмба, Зэмба, ты показал своим черным котятам красную реку.
Зэмба, Зэмба, ты сказа им: «Плывите — она принесет вас к свободе!»
Ты слышишь, Зэмба, как твои котята кричат от стужи и голода?
Ты слышишь, Зэмба, ремень скоро лопнет опять.
Кирина ненавидела эти песни всем сердцем, но их привязчивый мотив так и лип на язык, и порой она ловила себя на том, что напевает его под нос. В такие моменты ее охватывал жгучий стыд перед отцом. Девушка сторонилась африканцев и не принимала их хлеб, даже когда желудок стягивало от голода узлом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Несколько месяцев она потратила на поиски работы, по горло утонув в долгах. Ей удалось устроиться официанткой в закусочную. Грошей, что там платили, не хватало на оплату счетов и еду, потому ей пришлось работать в две смены, хватаясь за любую халтуру. Но, несмотря на усталость, каждые выходные Кирина выкраивала пару часов, чтобы навестить брата.
