– Вы сказали «очень добр»… Значит ли это, что они были близки?
– Мне она говорила, что штандартенфюрер получил превосходное воспитание. Носил ей шоколад. И еще у нее есть заколка, которую он ей вроде как подарил. На вид очень дорогая. И я ей сказала, что штандартенфюрер, наверное, очень щедрый человек, а она сказала, что он давал ей очень, очень много всякого разного.
– Ага, романтические отношения. Я правильно вас понимаю? – спросил Хенсон.
Домработница дернула плечом, хотя было видно, что их мысли шли в одном направлении.
– Моя матушка рассказывала, что в войну приходилось делать много вещей, которые в другое время кажутся невозможными.
Хенсону вспомнились слова, произнесенные Турном в эмоциональном запале на пресс-конференции в Рийкс-музеуме.
– Штандартенфюрер СС Шток находился рядом с Ван Гогом, когда горел грузовик. Турн заявил, что «опель-блиц» нарвался на мину, помнишь?
– Должно быть, она видела это своими глазами, – прошептала Эсфирь. С ее лица сбежала краска. – В Амстердаме Турн упомянул про рабов. А не был ли Сэмюель Мейер одним из тех рабов, кто сидел со штандартенфюрером в грузовике?
«Не украл ли Мейербер имя реально существовавшего Сэмюеля Мейера?» – вдруг подумала она.
– Спросите ее, – сказал Хенсон.
– Она сильно расстроится… – возразила домработница.
– Спросите, находились ли Мейер со штандартенфюрером Штоком в том грузовике, который перевозил Ван Гога.
Женщина встала возле коляски на колени, поправила шаль на плечах старушки и несколько секунд что-то шептала ей на ухо. Та пробормотала нечто непонятное в ответ, но затем они услышали:
– Ja. Zij brandden… brandden…
Постепенно вся история начала проясняться. Союзники наступали. Штандартенфюрер Шток, руководивший следственным центром в особняке Де Грутов, взял с собой Мейера и одного солдата, чтобы загрузить в «опель-блиц» те сокровища искусства, которые хранились в пустом каретном сарае совсем неподалеку от музея. Проезжая мимо особняка, грузовик нарвался на мину, а может, его обстрелял самолет. Погибли все. Вскоре в районе высадились британские парашютисты, а потом прошла и вторая армия. Пока грузовик не сгорел полностью, к нему никто не мог подобраться. Остались одни только кости.
– Именно это и видел доктор Турн, – заметил Хенсон.
– Но Мейер все же мог спастись, – подчеркнула Эсфирь. – Вправе ли мы быть абсолютно уверены, что Сэмюель Мейер действительно погиб?
– Ну, если не погиб, тогда это он и украл Ван Гога, – сказал Хенсон.
– Каким образом? – возразила Эсфирь. – После мины или обстрела с самолета?
«Или Мейербер ее украл, а потом присвоил имя Мейера?»
– А что, если он сам поджег грузовик? – сказал Хенсон. – В той суматохе никто бы не разобрался, мина там была или что-то еще…
– И кто такой Манфред Шток в этом случае?
– Сын штандартенфюрера Штока?
– Должно быть, Шток спасся вместе с Мейером… Скажем, они на пару работали в этом деле.
– Где логика? Эсэсовец и раб?
Эсфирь упрямо не желала принимать очевидное: Шток куда более охотно мог связаться с Мейербером, нежели с Мейером.
– Допустим, – быстро начала она, – они каким-то образом потеряли друг друга, или же Мейер в одиночку сбежал с Ван Гогом. А Шток отправился в Южную Америку.
Хенсон с минуту обдумывал эту версию.
– Хм-м. Уж очень много допущений…
– Мой отец вступил в сговор с палачом, чтобы украсть Ван Гога? – между тем вслух рассуждала Эсфирь. К горлу подкатила тошнота. – Неудивительно, что мать его бросила…
– Давай-ка не будем торопиться с выводами, – сказал Хенсон. – Зачем воровать Ван Гога, чтобы потом просто держать его на чердаке, а?
– Кто вы? – вдруг подала голос домработница. – Прошу вас, mevrouw Турн очень больна.
– Спросите-ка ее насчет Мейера, – скомандовал Хенсон.
– Прошу вас…
– Спросите про Мейера, и все. Мы оставим вас в покое.
Эсфирь между тем рассеянно бродила среди роз, потом медленно направилась к воротам, ведущим к парадному входу особняка. Хенсон внимательно следил за ней. Руки девушка сложила на груди и глядела себе под ноги.
После некоторого обмена словами с миссис Турн домработница выпрямилась и сказала:
– Мейер был евреем. Родом из Рейнланда, Лотарингии или откуда-то еще с юга. Беженец, попал в Бекберг несколькими годами раньше. Искал работу, и доктор Турн нанял его в музей. Когда немцы принялись охотиться за евреями, доктор его защитил.
– Ну прямо Шиндлер, да и только, – буркнул Хенсон. – А почему?
Домработница промолчала.
– Спросите ее, почему доктор Турн защищал Мейера.
Вновь женщина начала объясняться с миссис Турн.
– Заснула…
– Но что она ответила?
– Я не очень поняла… Кажется, он давал доктору Турну какие-то сведения.
– О чем?
– Она не сказала.
Хенсон кивнул. Возможно ли, чтобы штандартенфюрер, то есть полковник СС, разрешил еврею работать в музее «Де Грут» и потом вступил с ним в сговор, чтобы похитить картину? Наверное, Мейер был предателем. Вполне веская причина, чтобы его оставила жена. Может, он и не был Мейербером. Скажем, тот Мейербер в самом деле умер в Швейцарии. Н-да, накрутили…
Хенсон все еще пытался собрать воедино разрозненные куски и разглядеть в них какой-то смысл, как вдруг Эсфирь показала пальцем за ворота.
– Грузовик! – воскликнула она. – Вон он стоит!
Она уже заглядывала в кабину водителя, когда подбежал Хенсон.
– Дверца не заперта, – сказала она.
– Странно. Мы бы услышали, когда он подъехал.
– Стало быть, он оказался здесь раньше.
– Пока домработница ходила в курятник.
Хенсон вскинул пистолет и прыжком очутился у тыльной части «мерседеса». Эсфирь распахнула заднюю дверцу. Пусто, если не считать небольшой грузовой тележки.
Хенсон огляделся.
– Как ты думаешь, мы бы заметили Турна, если бы он вышел через черный вход?
– Может быть.
– Пошли-ка осмотрим дом.
Опасливо поглядывая по сторонам, они вошли внутрь, проверили мастерскую, комнаты наверху и все прочие места, где бы мог прятаться человек с габаритами доктора Турна.
Дверь в винный погреб распахнулась без сопротивления. Чугунная лестница вела вниз, и глазам открылась знакомая картина. Винный стеллаж. Огромные бочки.
Хенсон присел на письменный стол.
– Ушел… Пора в Интерпол звонить.
В дверном проеме обрисовался силуэт домработницы.
– Доктор Турн? – спросила она.
– Где здесь у вас телефон? – поинтересовалась Эсфирь.
Тут Хенсону вспомнились слова, которые говорила домработница на верхней площадке лестницы.
– Постой-ка. Вы упоминали, что здесь располагались камеры и решетки, – обратился он к женщине.
– Их разобрали, – ответила та.
– Но где, где они были? Вы можете показать, где были эти камеры?
– Я здесь тогда не работала. А когда приш…
– Но где они?! – воскликнула Эсфирь.
– Да, где? – подхватил Хенсон.
Домработница тупо смотрела, как напарники спускаются вниз по чугунной лестнице.
Хенсон постучал по одной бочке и прислушался. Вроде пусто. Рыская по погребу туда-сюда, они искали хоть какой-то признак того, что бочки когда-то сдвигали или открывали. Эсфирь на корточках разглядывала пол в поисках круглых отпечатков. Хенсон ощупывал бочки, надеясь наткнуться на тайную пружину, защелку, дверную петлю или хотя бы на щель, из которой тянуло бы воздухом. Эсфирь задумчиво посмотрела на сливной кран, повернула ручку и раздалось шипение. В погребе запахло кислятиной, на пол шлепнулось несколько капель вина.
Хенсон последовал примеру Эсфири и повернул кран на бочке перед собой.
Все вздрогнули от громкого щелчка.
Эсфирь мгновенно присела. Хенсон развернулся, выбрасывая вперед руку с пистолетом. Напротив один только винный стеллаж – и больше ничего.
Впрочем, одна из секций как будто бы чуть-чуть не параллельна остальным.
Партнеры на цыпочках подкрались поближе. Эсфирь показала пальцем на пол, где виднелись свежие царапины. Девушка вопросительно взглянула на Хенсона.
– Можно, конечно, дождаться подмоги, – сказал тот. – Как того и требует инструкция…
– А если там есть еще один выход?
Он задумчиво повертел в руках пистолет и протянул его Эсфири.
– Осталось только четыре патрона, так? – прошептал он. – А ты стреляешь лучше.
– Четыре. И один в патроннике.
– Вот и бери.
Сам же Хенсон взял бутылку с винного стеллажа, перехватил ее за горлышко наподобие дубинки и, уцепившись за приоткрытую секцию, начал отсчет:
– Раз, два…
Секция повернулась настолько легко, что Хенсон, ожидавший куда большего сопротивления, не сумел ее придержать, и она с размаху врезалась в неподвижную часть стеллажа. Бутылки задребезжали, а одна выскочила из своего гнезда и полетела на пол. В погребе потянуло странным медицинским запахом, чем-то вроде карболки.
