— А пальцами ног?
— Кажется, могу… — шепотом произнес он.
— Никакого онемения? Все чувствуешь?
— Еще как чувствую!..
У нее за спиной Беццола звонил куда-то по мобильному телефону и говорил по-романшски.
— Что болит сильнее всего?
— Левое плечо.
— Ты хочешь попробовать изменить позу?
— Нет.
Она взяла его правую руку, чтобы проверить пульс, но под пальцами у нее что-то тихо хрустнуло. Мануэль вскрикнул. Соня осторожно положила руку на землю.
Беццола закончил разговор.
— Внизу, у опушки леса, есть место, где может сесть вертолет. Я пойду встречу его. У вас есть мобильник? На всякий случай.
Он продиктовал ей свой номер и ушел.
На скалистом откосе не было ни одного дерева, и дождь беспрепятственно лил на них.
— Во внешнем кармане моего рюкзака есть накидка от дождя. Ты можешь достать ее так, чтобы не шевелить меня?
Соне потребовалось несколько минут, чтобы вытащить из-под Мануэля оранжевую накидку. Сев на корточки, она накрыла его и себя. Некоторое время они молча слушали, как дождь барабанит по крыше их палатки.
— Он сказал правду. Миланский черт — это я.
Соня все это время пыталась вытеснить из сознания зловещую тему. Она и сейчас сделала вид, будто не слышит его.
— Это был я. Мне очень жаль, но это правда. Это сделал я…
Соня молчала.
— Я сам хотел тебе сказать. Сегодня. Потому и напросился с тобой.
— Почему же не сказал?
— Пошел дождь… Ты заторопилась назад. Я бы сказал тебе. Честное слово…
Боль и стыд исказили его круглое гладкое лицо.
Соня почувствовала, как в ней медленно разливается свинцовое чувство апатии. Ей казалось, будто она далеко-далеко от этого человека, с которым делила два квадратных метра земли под куском оранжевого прозрачного полиэтилена.
— Это я налил кислоты в кадку с фикусом, вызвал Казутта днем на дежурство, набросал светящихся палочек в бассейн, подвел куранты в церкви, переодел Банго, перевернул крест…
— А Паваротти? — уточнила он скорее для порядка.
Она почувствовала, что он кивнул. Того, что он потом еще говорил, она уже не слушала. Но она видела его голос. Это были какие-то крошащиеся, переливающиеся радужно-маслянистым блеском, лениво перекатывающиеся массы, на поверхности которых звуки дождя оставляли чеканные металлические узоры.
Когда образ его голоса исчез и остался лишь шум дождя, она спросила:
— И что должно было произойти дальше? Что с ней должно было случиться?
— С кем?
— С Барбарой Петерс. С твоей Урсиной.
Молчание.
— Все это было адресовано не ей… — произнес он наконец осторожным, деликатным тоном человека, который вынужден сообщить тяжелое известие. — Это было адресовано тебе, Соня. Это ты — Урсина…
— Я? Урсина?.. — удивилась Соня.
— Но с тобой ничего не должно было случиться. Все кончилось. Заказ выполнен.
Порыв ветра всколыхнул мокрые верхушки деревьев и ускорил барабанную дробь дождя.
— Заказ?..
Мануэль застонал. От боли и от ее несообразительности.
— Фредерик… — выдавил он из себя.
Во рту у нее возник металлический привкус.
— Откуда ты знаешь Фредерика?
— Мы познакомились в Вальдвайде. Я там работал физиотерапевтом.
Его голос доносился откуда-то издалека, а ее собственный был еще тише:
— И зачем ему это было нужно?
— Он хотел тебя растоптать, как он выразился. Как ты растоптала его.
— А зачем это было нужно тебе?
Он от боли с шумом втянул воздух сквозь зубы.
— Мне стало его жалко…
— Жалко? Фредерика?..
— Ты когда-нибудь работала в психиатрической больнице? Наступает момент, когда ты уже отличаешь персонал от больных только по одежде. Врачи с всклокоченными волосами, которые разговаривают сами с собой, санитары, которые постоянно что-то бормочут, ночные сестры, которые боятся темноты, психиатры, обворовывающие пациентов… И когда тебе среди них вдруг попадается нормальный человек, то это просто бальзам на душу…
— Ну да, нормальный человек, который пытается пристрелить свою бывшую жену как бешеную собаку…
Мануэль опять замолчал, дожидаясь, когда пройдет очередной приступ боли.
— Он рассказал мне свою версию.
— «Свою версию»!
— Ты с самого начала его терроризировала. Ты не хотела детей. Тебе не нравились его друзья. Ты испортила его карьеру. Ты выставила его пугалом в глазах его собственной семьи. В глазах коллег. В глазах всего света. Он не собирался тебя убивать. Он просто хотел вправить тебе мозги. Но ты спровоцировала его… — Он закашлялся. — А потом ты решила его доконать: либо тюрьма, либо дурдом…
— И тогда ты решил ему помочь… — с трудом узнала она свой собственный голос.
— Он уговорил меня. Ну, и перспектива расстаться наконец с Вальдвайде тоже сделала свое дело.
Ветер вдруг принялся с остервенением трепать накидку, и Соне пришлось некоторое время повозиться с ней, чтобы она не улетела.
— Когда же я стала тебе нравиться?
— Уже через пару дней.
— И ты все-таки продолжал все эти фокусы?
С минуту были слышны лишь шум дождя и осторожное дыхание Мануэля.
— Двести восемьдесят тысяч… Да я таких денег не заработал бы за всю жизнь! Семь банковских переводов. По сорок тысяч за каждое «знамение»…
Да, это было очень похоже на Фредерика. Пустить в ход деньги, когда не помогают другие средства, — это у него называлось «материальное подкрепление аргументативной базы».
— За легкую работу. Самое трудное было сделать так, чтобы тебе в руки попалась его книга легенд.
Сверкнула молния и на мгновение осветила сквозь отверстие для головы эту импровизированную исповедальню. Гром грянул почти в ту же секунду.
— А как ты устроился в «Гамандер»?
— Позвонил и предложил свои услуги. Сразу после тебя.
Снова сверкнуло. Уже не так ярко, и гром прогремел с задержкой.
— Откуда же он узнал? Я никому об этом не рассказывала.
Мануэль застонал.
— Ну когда же они наконец придут?
Нет, это была неправда. Кое-кому она все же рассказала о своих планах.
— Он общался с Малу? — задала она вопрос, ответа на который ей слышать не хотелось.
— Она часто его навещала.
Соня вдруг почувствовала, что больше не в силах выносить его близость. Она встала, накрыла его накидкой, как труп на месте преступления, отошла на несколько метров в сторону, села на землю под проливным дождем и стала ждать вертолета, дрожа от холода и давясь слезами.
Когда спасатели проносили его мимо нее, она прошла несколько шагов рядом с носилками.
— А зачем второй крест? — прокричала она сквозь шум винтов вертолета.
— Это не я! — крикнул он в ответ.
у нас все льет и льет и льет
…
соня привет ты чего молчишь?
ты ведь не теряла свой мобильник, правда?
теряла
вы придумали это, чтобы я не поняла откуда маман знает где меня искать
ничего не понимаю
брось, малу, Мануэль раскололся
…
зачем ты это сделала, малу?
…
зачем ты это сделала, малу?
одиночество старость и безденежье
сколько же он заплатил?
слишком мало
…
мне очень жаль, честно
…
Один из тяжелейших кризисов их семейной жизни пришелся на отпуск в Намибии. Фредерик заманил ее туда двухнедельным сафари. Соня никогда до этого не была в Африке и очень обрадовалась поездке. Она приобрела почти профессиональную фотокамеру и скупила все атласы животных и растений, какие только смогла найти.
Только когда они въехали в украшенные рогами диких зверей ворота «Bushman's Hunting Lodge»,[33] она поняла, что Фредерик имел в виду совсем другое сафари. Они приехали на одну из этих огромных, обнесенных высокими заборами охотничьих ферм, о которых она читала в своих путеводителях. Гостей возили к стадам ориксов, антилоп гну, зебр и спрингбоков, где они с удобных позиций стреляли по ним, а на ужин им подавали фондю из разных сортов мяса.
За полгода до этого Фредерик признался ей, что уже давно имеет охотничью лицензию. Она приняла это сообщение довольно равнодушно. Ее уже тогда мало интересовало все, что касалось его жизни. Но он объяснил этот факт просто как живой интерес к спортивной охоте.
Она даже не стала распаковывать чемоданы, а уже на следующий день приземлилась в качестве единственного пассажира маленького частного самолета на импровизированном аэродроме «Waterbuck Lodge»[34] небольшой туристической базы в девственном лесу с двенадцатью шикарными бунгало.
Она целыми днями наблюдала за животными на водопое. Они были такими разными — обстоятельные жирафы, торопливые и нервные спрингбоки, ленивые и высокомерно-равнодушные львы.
При этой базе был горячий минеральный источник, которому предстояло стать основой будущего велнес-центра. Владельцы базы, с которыми она успела подружиться, прощаясь с ней, сказали:
