переносить в ближайшее кафе.
Антон был человеком отходчивым и поэтому пригласил Дмитрия на поминки, хотя зла ему тот сделал немало… Перегудова в Ростове-на-Дону в Союз писателей так и не приняли – Дмитрий расстарался. А, поскольку со своей первой женой Антон не развелся, хотя профессор Невский настойчиво предлагал это сделать («Жить вместе вы все равно не сможете!» – твердо сказал он), да еще отбил супругу у другого, Перегудова в родной редакции признали разложившимся типом. Никакие объяснения не помогли. За порочащий военного журналиста проступок исключили из партии и даже попытались уволить из армии без пенсии. Хорошо, что последнего сделать им закон не позволил: Антон все-таки прослужил двадцать шесть лет, воевал, был ранен, имел правительственные награды… Позже он узнал, что целая писательская делегация ходила к командующему округом, добиваясь его изгнания из КПСС… Нет, не думал Перегудов, что это организовывал Димка – тот все же подлецом не был, но…
В Москве председатель партийной комиссии, прочитав справку о том, что Анна опасна для себя и окружающих, с усмешкой сказал: «Они что там у вас в СКВО сами с ума посходили?» В партии Антона, естественно, восстановили, а всякий случай объявив строгий выговор – иначе ростовская редакционная парторганизация выглядела бы совсем смешной…
После похорон Евгении и отъезда Ирины Антон остался один. Честно признаться, жутковато ему было жить в одиночестве в большой трехкомнатной квартире, которую они с Женей получили по ходатайству Союза писателей и военкомата. Он бродил по ней, как неприкаянный. Работать не мог, хотя и пытался себя заставить. Ничего не получилось. Ни одна мало-мальская ценная мысль ни шла в голову – была там сплошная пустота. А на душе – камень. Так и казалось, что вот-вот в комнату впорхнет легкая Женечка и весело скажет: «А куда мы сегодня вечером идем?» или «Кушать подано, мой повелитель»… Хотелось одного – лечь и заснуть навсегда. Пора, думалось, ведь тебе уже не семнадцать лет, когда начинал солдатом, а семьдесят два. Шесть войн повидал на своем веку. В Великую Отечественную был сапером, разминировал немецкие минные поля. Потом уже в качестве корреспондента и писателя ездил во Вьетнам, когда там шли бои с американцами. Что еще? Приднестровье, где из танка наблюдал за боями в Бендерах. Ну, конечно же Афганистан, дважды – Чечня. В Европе, да, пожалуй, и в Азии нет стран, в которых хоть разочек Антону не довелось побывать. Сюда можно добавить Египет в Африке и Аргентину в Южной Америке. Многоватенько…
Женька, конечно, переживала за него, умоляла беречь себя. И он обещал, хотя порой и забывал об этом. Ради редкого снимка (а он тогда увлекался еще и фотографией), лез в самое пекло боя; ходил со спецподразделениями в их тайные вылазки, где смерть могла поджидать на каждом шагу. Но где бы Антон ни был, Женя была рядом, поддерживала и вдохновляла. А теперь что? У него даже порой мелькала мысль: а не последовать ли за любимым человеком?
Месяца через три, пересилив себя, он все-таки взялся за перо. Но то, что получалось, было серым, бесцветным – словом, галиматья какая-то. И Антон беспощадно рвал написанные листы один за другим. Не было ни прежней легкости стиля, ни оригинальных мыслей, ни свободных и непредсказуемых поворотов сюжета, которыми всегда отличалась его проза…
Шли дни, однотонные, мрачные и тягучие. Один походил на другой, как капли воды. Перегудов все делал машинально, как привык за многие годы. Вставал рано – часиков в семь, делал зарядку, принимал душ, завтракал кусочком творога с крепчайшим кофе и садился к столу. Часами глядел бездумно в окно, положив перед собой чистый лист бумаги, который раньше всегда звал его вперед – к созданию новых образов, к оригинальным литературным находкам, за которые Женечка хвалила мужа. А теперь… Не то, что повесть или роман, не получалась даже простая информационная заметка. Каждая строка давалась с трудом, но даже ее в редакции правили, хотя об этом ничего Антону не говорили, понимая состояние человека, перенесшего такой стресс.
Приходили друзья, куда-то приглашали: на презентацию новой книги одного из коллег, сделать для издательства что-нибудь вроде буклета, познакомиться, наконец, с очаровательной женщиной – актрисой или поэтессой. Но Перегудову не хотелось ни выходить из дома, ни выполнять задания редакций и издательств, хорошо его знавших.
Но вот однажды…
Глава 4
Очередное воскресенье началось с традиционного ничегонеделания. Провалявшись все утро в постели, Антон наконец раскачался и встал. Делать зарядку не хотелось. Пришлось буквально заставить себя размять мышцы несколькими упражнениями. Не успел сварить кофе, как раздался звонок в дверь. «Кого это принесло в такую рань, да еще в выходной день?» – подумал Перегудов.
Едва он открыл замок, как в квартиру ворвался взбалмошный Мишка Шайкин по прозвищу «Анекдот». Получил он его не зря. Для Мишки не было ничего важнее, как рыться в разных книгах и отыскивать смешные пословицы и поговорки, забавные истории и афоризмы. Он обожал сыпать ими направо и налево, с толком и без толку. На любой случай у Шайкина всегда была готова какая-нибудь история. А где-то добытая потрепанная книжонка под названием «Закон бутерброда» всегда торчала у Мишки из кармана. В ней были собраны афоризмы на все случаи жизни.
Доставая ее, Шайкин всегда говорил:
– Это не просто игра ума, а целая наука, основанная на «Законе Мерфи», который гласит: «Если какая-нибудь неприятность теоретически может произойти – она случится непременно».
И добавлял не без гордости, что лучшим подтверждением этой мудрой мысли служит испытанное каждым из нас на практике: если бутерброд падает наземь, то обязательно маслом вниз.
Но больше всего обожал Шайкин аксиому Коула: «Общая сумма разума на планете – величина постоянная, а население растет». При этом он подозрительно посматривал на собеседника.
– Значит, так, – сказал Мишка, сбрасывая с плеч плащ, – сидишь, скорбишь, молчишь и делать ничего не хочешь? А то, что происходит в мире, тебя не интересует. Все правильно. Правило Фалькланда так и гласит: «Когда нет потребности принимать решение, нужно не принимать его».
– Пошел бы ты!.. – раздраженно буркнул Антон, не очень обрадованный появлением «Анекдота». В теперешнем его положение Мишкино зубоскальство было вовсе ни к чему. Лучше бы уж пришел кто-нибудь посерьезней, с кем и потолковать можно по-свойски, и душу излить…
– Зря ты так, – ухмыльнулся Шайкин, ничуть не смущенный негостеприимным приемом. – Я тебе, брат, такую сногсшибательную новость принес… Она тебя, конечно, огорчит, но при этом заставит забыть о всех своих невзгодах.
– И что ж это за весть такая? – не без иронии спросил Перегудов, зная, что «Анекдот» может всякую ерунду
