– Влад, – смеюсь я, закинув голову.
Он целует меня в шею, щекочет щетиной.
– Все, иди, – целует меня в уголок губ и разжимает руки.
Сразу становится холодно и неуютно. Как же я хочу остаться. Но я заставляю себя идти к дверям своего подъезда. Берусь за ручку и снова поворачиваюсь. Влад стоит на том же месте. Я улыбаюсь и складываю пальцы галочкой, изображая сердечко, как это делают кей-поперы. Влад тихо смеется и копирует мой жест.
Я захожу в подъезд, ощущая небывалую легкость. Наши обиды, недомолвки, желание что-то друг другу доказать просто исчезли.
Одновременно с тем, как я просачиваюсь в прихожую, загорается свет. В коридоре в ночной рубашке стоит сердитая мама.
– Ну, и с кем ты обжималась? – первое, что она спрашивает.
Она плотно сжала губы. Руки воинственно сложены на груди. Она сверлит меня прямо-таки убийственным взглядом, как будто я совершила страшное преступление. В голове проносится фраза из детства, которую часто употребляла мама: «скажи мне правду, не изворачивайся». Я смотрю ей в глаза и говорю, как есть.
– Это Влад Соколов. И он мне нравится, мама. Я не маленькая. – Снимаю обувь, чтобы чем-то занять себя: не могу выносить ее тяжелый взгляд. – Вспомни, во сколько лет ты за папу замуж вышла. Ненамного старше меня была.
Мои вроде бы разумные доводы не действуют. Выражение маминого лица меняется с удивленного на возмущенное.
– Это не тот Соколов, случайно, который сегодня жестоко избил Олежку?
Мое сердце обрывается и летит вниз. Ну, конечно, тетя Света сто процентов первым делом позвонила маме. Или папа сказал.
– Он.
Какой смысл отрицать очевидное?
Мама на мгновение замирает. Она, видно, просто не знает, что сказать от возмущения. Даже не представляю, как ситуация выглядит в ее голове. Ее щеки и шея краснеют. Это особенно видно на фоне светлой ночнушки.
Из ванной выходит папа в полосатой пижаме. Он должен уже часа три как спать.
– Маргарита, тебе телефон зачем? – Папа говорит спокойно, но твердо и с укоризной.
– Отец из-за тебя спать лечь не может, а ему завтра к семи тридцати на кафедру.
– Мне жаль, пап. Наверное, телефон сел, – вру я, чувствуя укол совести.
Нужно было позвонить.
Помню, прошлой зимой, мама работала допоздна и не отвечала на мои звонки: забыла включить звук. На улице стемнело и мела страшная вьюга. Я тогда вся извелась: такого себе напридумывать успела.
Я всегда предупреждаю родителей о том, где я и когда вернусь, но близость Влада напрочь снесла мне голову. Так себе оправдание для мамы, которая уже сто процентов записала Влада в уголовники и рецидивисты.
– Я тебя уже ехать искать собирался, – папа становится рядом с мамой, обнимает ее за талию и добавляет чуть мягче, – Люд, пойдем спать. Завтра спокойно сядем и поговорим, что толку, в прихожей топтаться.
– Борь, а ты знаешь, что она с парнем приехала, который сегодня Олега избил? На него Поповы заявление написать хотят. Этот ненормальный мальчику чуть голову не проломил.
Я не слышу, что отвечает папа.Вместо этого, какой-то белый шум. Какое заявление? Что за бред? А если Влада исключат из университета? Посадят?
Папа уводит маму на кухню и что-то тихо ей говорит. Я залетаю следом.
– Да какое заявление? Мам! Что за бред! Олег заслужил.
– Что значит, заслужил! – мама тут же повышает в ответ голос. – Чтобы ему ребра ломали?
– Мам, да дай ты мне объяснить! – срываюсь на крик.
– А ну-ка, обе прекратили. – Строго говорит папа и подает маме высокий стакан воды. – На часах почти час ночи, а они скандалить решили. Я сказал – всем спать. Люда, прекрати всех взвинчивать на ночь глядя. Маргарита дома, я уверен, что она все поняла.
Мама хмурит брови и смотрит на меня. Папа продолжает:
– О сомнительном молодом человеке мы поговорим завтра. Олег сейчас стабилен, к счастью, его здоровью ничего не угрожает. Он поправится.
Мама с грохотом ставит стакан на стол и хочет еще что-то сказать, но папа не дает:
– Завтра, я сказал. Разошлись все по комнатам.
Я обреченно иду в ванную. Мне так обидно за Влада, за себя. Почему мама никогда меня не слушает? Для нее существует одно правильное мнение – ее. Олег совершил не менее ужасную вещь, но его никто ни в чем не обвиняет, наоборот, только жалеют.
Погруженная в свои неприятные мысли, я трижды умываю лицо пенкой и нажимаю на дозатор в четвертый раз. Смотрю на свои ладони и стряхиваю пену в раковину. Долго мою руки ледяной водой.
Когда я иду в свою комнату, в квартире уже тихо и темно. Подхожу к окну и по привычке смотрю на дом напротив. Почти все окна темные, кроме пары сверху и еще нескольких в середине. Понимаю, что плачу, только когда картинка плывет, и я ничего перед собой не вижу.
Дождь усилился и с новой силой застучал в окно. Достаю телефон.
«Спишь, Марго с косичками?» – сообщение от Влада.
Вытираю щеки и собираюсь ответить, как в след прилетает еще одно сообщение:
«У меня к тебе серьезно».
Несколько раз перечитываю его сообщение. Кончики пальцев начинает покалывать.
Когда мне было лет четырнадцать, я ужасно переживала, что мне никто не нравится. Девочки уже во всю говорили о мальчиках, а я ничего не чувствовала. Меня только бесило дурацкое внимание одноклассников. Гормоны шарашили их по голове, делая похожими на приматов.
А теперь у меня не возникает никаких сомнений и вопросов к себе. Все ощущается простым и понятным, как дважды два.
Снова открываю мессенджер и ищу в списке Олега.
33
– Девушка, я вам в сотый раз повторяю, приемные часы с двух до пяти.
– Я вас очень прошу.
Грузная медсестра сердито смотрит на меня через небольшое окошко.
– Ты нерусская, я не пойму. Или глухая? С двух до пяти, – выговаривает по слогам.
– Я перед институтом заскочила. Я всего на пять минут к Олегу Попову. Может, вы слышали, его избили рядом с институтом, – делаю жалобные глаза и проталкиваю в окошко маленькую коробочку конфет.
Она вздыхает.
– Жених твой, что ли?
– Ага.
– Ладно. В седьмой лежит твой молодец. Только ему через двадцать минут нужно у процедурной быть. Чтобы, как штык, ясно?
Я киваю.
– А седьмая...
– Прямо и на второй этаж. Там увидишь. Иди уже, – она машет рукой в сторону лестницы и возвращается к записям на столе.
Можно было бы, конечно, приехать к двум, но я боюсь, что Поповы выполнят угрозу и напишут заявление на Влада. Я вскочила сегодня рано утром и сразу поехала в больницу. Несмотря на мое беспокойство о Марине, благополучие Влада сейчас важнее. Марина не одна, у нее есть Тася. Она обязательно найдет правильные слова для Маришки, поэтому мне не так тревожно за нее.
Не люблю больницы. Пахнет лекарствами и… несвободой, что ли. Болезнь ведь сковывает и за тебя определяет образ жизни. Именно в таких местах начинаешь ценить здоровье и перестаешь принимать его как данность.
Стучусь в дверь и тяну ее на себя. Это оказывается платная палата на троих человек. Сто процентов тетя Света организовала: дядя Коля считает, что трудности и неудобства только закаляют мужика.
Олег полулежит на койке у окна. На кровати слева – мужчина в очках. Он что-то печатает одной рукой в телефоне, в другую воткнута игла капельницы. Койка справа пустует.
