Марина заметила, что Донато опасно ранен, и страх за него придал ей смелости. Она схватила брошенный одним из игроков кинжал и, оббежав вокруг стога, сзади приблизилась к генуэзцу. Предполагая, что его туловище под камзолом защищено кожаным панцирем, который кинжал не проткнет, девушка вначале хотела ударить Заноби в шею, но, побоявшись промахнуться, изо всех сил всадила ему кинжал пониже спины. Взвыв от внезапной боли, генуэзец обернулся, и в этот миг Донато нанес ему смертельную рану в грудь.
Заноби, словно тяжелый куль, рухнул на землю, но, прежде чем испустить дух, сдавленным голосом пригрозил противнику:
— Ты все равно умрешь! Не знаю, зачем тебе нужна эта девка, но ты зря ее защищал… Тебе не жить… мой клинок отравлен… ты… умрешь…
Услышав эти угрозы, Марина вскрикнула и кинулась к Донато, который, уронив меч, прижал руку к раненому бедру. Кровь тут же просочилась между пальцами. Марина торопливо зашептала:
— Сейчас, сейчас… Надо перевязать раны…
Подняв юбки, она оторвала полосу ткани от своей нижней рубашки и дрожащими руками перевязала вначале рану на бедре, затем другую, менее опасную — на руке.
Задыхаясь от спешки и волнения, она боялась произнести вслух то, что пугало ее более всего, но Донато сам заговорил об этом:
— Ничего, не надо верить его угрозам об отравленном клинке. Разбойник просто хотел перед смертью хоть чем-то меня запугать.
— Да, да, конечно… я не верю, — прошептала Марина, с ужасом заметив, что повязка на бедре слишком быстро пропитывается кровью. — Надо кого-то позвать на помощь… Здесь недалеко должно быть селение. Я пойду поищу людей… Но как вас оставить одного?..
— Постой, Марина. — Он вдруг схватил ее за руку и стал поспешно и сбивчиво говорить: — Не знаю, был ли яд на клинке или просто рана слишком серьезная, но я чувствую, что теряю силы. Если я умру, то ты должна знать… Я тебе завещаю сокровища моих предков… Все равно у меня нет наследников, а ты, морская дева, помогла мне их найти, и тебе сам Бог велел ими владеть. Они там, в той пещере… Только чаши там нет, чашу никто не сможет найти… Но другие сокровища там… Если я умру, они твои… Поклянись, что никому не выдашь тайну пещеры…
Девушка испуганно смотрела на раненого, который говорил о смерти и непонятных тайнах пещеры, и даже не заметила, что в своем лихорадочном состоянии он обращался к ней на «ты».
— Какие сокровища, какая чаша?.. — Марина вытерла взмокший лоб. — Вы бредите, Донато?.. Умоляю вас, не думайте о смерти, вы не должны умереть!
Но раненый, словно израсходовав последние силы на свое бессвязное объяснение, закрыл глаза и впал в забытье.
Марина вскочила на ноги, заметалась, не зная, что делать и куда бежать; вокруг было пустынно, лишь на краю долины просматривались хижины селения. Девушка упала на колени и подняла руки к небу, умоляя всевышнего сохранить жизнь человеку, в одночасье ставшему ее самоотверженным ангелом-хранителем.
И в тот миг, когда она готова была сойти с ума от отчаяния, со стороны дороги раздался конский топот, скрип колес и человеческие голоса. Звуки свидетельствовали о том, что приближается большая группа людей, но кто были эти люди? Марина прижалась к земле, наблюдая из-за высокой травы за дорогой: появится ли на ней купеческий обоз, военный отряд или разбойничья ватага. От этого зависела ее судьба и жизнь человека, который до вчерашнего вечера лишь вызывал у нее затаенный интерес, а теперь стал близок и дорог настолько, что она готова была ради него пойти на любые испытания.
Из-за деревьев показалось несколько всадников, за ними — крытая повозка, затем еще всадники. По одежде Марина поняла, что это греки. Среди них был православный священник и трое монахов. Священник повернул голову, свет упал ему на лицо, и Марина тотчас узнала отца Панкратия.
Стремительно выбежав на дорогу, девушка закричала:
— Отец Панкратий! Помогите, человек умирает!
Священник узнал Марину и что-то прошептал двум ехавшим рядом с ним богато одетым грекам. Девушка остановилась перед всадниками, показывая рукой на раненого и всем своим видом моля о помощи. Она была испугана, бледна, растрепана, в перепачканной одежде, но даже это плачевное состояние не могло скрыть ее красоты. Один из греков, бывший, видимо, главным в отряде, — дородный и важный господин средних лет — посмотрел на Марину сверху вниз и снисходительным тоном спросил:
— Что, красавица, какие-то разбойники ранили твоего дружка?
— Вы ошибаетесь, князь, — вмешался отец Панкратий. — Марина не из тех девушек, которые могут бродить по дорогам с какими-нибудь дружками.
Священник слез с лошади и, подойдя к Марине, отеческим жестом взял ее за плечи.
— Что случилось, дитя мое? Ты попала в беду, когда ехала из обители Стефана Сурожского?
«Значит, он все-таки был там», — невольно отметила Марина и поспешила пояснить:
— На нас напали татары из ватаги Хакима, мне удалось скрыться от них, потом я добралась до хижины Симоне-отшельника. Но Симоне не было дома, зато там его ждали генуэзские разбойники во главе с неким Заноби Грассо.
— Что? Заноби Грассо? — вскрикнул важный грек. — Он где-то недалеко?
— Ближе, чем вы думаете, господин. — Марина показала на труп генуэзца. — Он и его люди хотели меня схватить и продать татарам, но синьор Донато Латино им помешал. Он убил Заноби, но и сам опасно ранен. Умоляю, помогите ему!..
Разглядев бездыханное тело Заноби Грассо, важный грек удовлетворенно хмыкнул:
— Да, это Заноби. Даже не верится, что с этим головорезом наконец-то покончено.
— Видишь, Василий, как удачно начинается для тебя сегодняшний день, — обратился к важному греку его спутник — по всей видимости, родственник или друг.
— Да, Эраст, враг повержен и к тому же руками латинянина. Бог услышал мои молитвы!
Марина вспомнила слова Донато о соперничестве Заноби с князем-феодоритом по имени Василий, и воскликнула:
— Господин Василий, Донато не только убил Заноби, но спас тем самым вас от беды!
И она рассказала о намерении Заноби отравить бея и свалить вину на Василия. Отец Панкратий тут же обратился к князю:
— Долг благодарности велит нам помочь этому человеку. Среди латинян ведь тоже есть благородные люди, и надо их уважать.
— Ну что ж… — князь переглянулся со священником. — Никто не может упрекнуть меня в неблагодарности. Хоть латинянин совершил этот подвиг не ради меня, но я ему все равно благодарен. Пожалуй, возьмем этого раненого в наш обоз.
— Его надо перевязать, он теряет кровь! — воскликнула Марина. — А еще Заноби сказал, что отравил его ядом на лезвии своего меча!
