— Ну что ж… — князь переглянулся со священником. — Никто не может упрекнуть меня в неблагодарности. Хоть латинянин совершил этот подвиг не ради меня, но я ему все равно благодарен. Пожалуй, возьмем этого раненого в наш обоз.
— Его надо перевязать, он теряет кровь! — воскликнула Марина. — А еще Заноби сказал, что отравил его ядом на лезвии своего меча!
— Среди нас есть лекарь. — Отец Панкратий подозвал пожилого монаха. — Осмотри этого юношу, Тимон, и окажи ему помощь.
Донато перенесли в повозку, и лекарь с помощником стали хлопотать над ним.
— Садись и ты в повозку, Марина, поедешь с нами, — обратился к девушке отец Панкратий.
— А куда вы направляетесь?
— Мы собирались ехать в замок Василия Нотараса возле Алустона, а потом еще дальше — в княжество Феодоро, в Мангуп, — ответил священник, внимательно вглядываясь в лицо девушки, словно изучая ее мысли.
— Но раненый не выдержит такой дальней поездки! — невольно вырвалось у Марины.
— Да, — подтвердил отец Панкратий. — И потому мы с князем решили отвезти раненого в Сугдею, в дом Эраста — двоюродного брата Василия.
Марина забралась в повозку, где лекарь с помощником перевязывали Донато.
Князь, не слезая с коня, громко спросил:
— Что раненый? Будет жить?
Тимон выглянул из-за полога:
— Кровь нам удалось остановить, а дальше все в руках Божиих. Пока невозможно понять, попала ли в рану отрава или нет. Ему сейчас нужен покой.
— До Сугдеи недалеко, там и отлежится, — решил Василий и повернулся к священнику и Эрасту: — А генуэзца оставим здесь, возле дороги. Пусть кто-нибудь из проезжих найдет его тело. Но никто не должен знать, что я тут был и взялся спасать человека, убившего Заноби.
Отец Панкратий кивнул в сторону повозки:
— За монахов и эту девушку я ручаюсь, они никому не скажут.
— Я тоже уверен в своих людях, — заявил князь. — Надо спешить, пока нас тут не заметили.
Отец Панкратий сел в повозку рядом с Мариной, и обоз тронулся в путь.
Девушка тревожно вглядывалась в бледное лицо Донато, и каждый ухаб, каждый камень, на котором подскакивала повозка, словно причинял ей боль.
Тимон поднес к запекшимся губам раненого бальзам и, качая головой, вздохнул:
— Только бы рана не воспалилась… Если начнется лихорадка — дело худо…
— Но ведь не может быть, чтоб меч был отравлен? — с надеждой спросила Марина. — Разбойник просто хотел нас напугать.
— Наверное, главный яд был в его словах, — заметил отец Панкратий. — Иногда людская ненависть и злоба бывают сильней цикуты.
— Рана может воспалиться не только от яда, — пояснил лекарь. — К тому же парень ослабел от потери крови. Понадобится время, чтоб его вылечить.
— Сколько времени? — уточнил отец Панкратий.
— Может быть, месяц, — ответил Тимон.
Марина осторожно коснулась лба Донато и тут же испуганно прошептала:
— Кажется, у него начинается жар…
И, словно в ответ на ее прикосновение, раненый вдруг бессвязным шепотом пробормотал:
— Чаша… Морская дева… Сокровища…
Отец Панкратий, прислушавшись, удивленно взглянул на Марину:
— Не знаешь ли, о чем он говорит? Какая чаша, какие сокровища?
— Не знаю, я тоже не поняла, — рассеянно откликнулась девушка, не отводя взгляда от лица Донато. — Он и вчера что-то говорил о чаше, о духовных сокровищах предков… Может, он из тех рыцарей, которые ищут Чашу Грааля?
— А морской девой он называет тебя?
— Меня? Нет, не думаю…
Отец Панкратий немного помолчал, потом вдруг заговорил с Мариной на славянском наречии. Девушка мимоходом отметила, что священник, владевший многими языками, сейчас не хочет, чтобы их разговор понял кто-либо, кроме нее. Она бы, наверное, удивилась этому, если бы все ее мысли не были заняты опасным состоянием Донато.
— Наверное, он дорог тебе? — спросил отец Панкратий, кивая на раненого. — Я вижу, что ты очень тревожишься о нем.
Марина ответила тоже по-славянски:
— Но как же не тревожиться о человеке, который сегодня дважды спас меня от генуэзских разбойников? Он рисковал жизнью из-за меня, и вот теперь… — Она закусила губу, чтобы не заплакать.
— Да, рисковал жизнью, и это свидетельствует о том, что ты ему не безразлична. Но откуда он тебя знает? Вы с ним раньше встречались?
— Да, но мельком, в аптеке Эрмирио и в церкви Святого Стефана.
— Этот генуэзец ходил в православный храм? — удивился священник.
— Донато не генуэзец, а римлянин. А в храме он разглядывал фреску с изображением Чаши. Мне кажется, он благородный человек, занятый духовными изысканиями.
— Очень странно… Так ты думаешь, что он вступился за тебя из благородства? — Священник помолчал, словно раздумывая. — Но ты должна мне все рассказать подробно. — Что произошло в доме Симоне, как вы с Донато оказались на дороге в Сугдею, кто еще был свидетелем этой драки?
Марина готова была рассказать все, как на исповеди, но вспомнила, что Донато, теряя сознание, успел попросить ее никому не выдавать тайну пещеры. Эта непонятная ей тайна невидимой нитью соединяла их с римлянином, и девушка не хотела ее разрывать. И потому в своем рассказе она не упомянула о том, что пещера, послужившая ей укрытием, была отмечена особым знаком, вызвавшим странный интерес у Донато.
Выслушав рассказ Марины о событиях в доме отшельника и на дороге, отец Панкратий озабоченно вздохнул:
— Плохо, что те двое игроков остались живы и могут добраться до Кафы, рассказать, что Донато убил Заноби Грассо.
— Но ведь он же убил его в честном поединке!
— Это неважно. Главное, что он первым обнажил оружие против генуэзца. А Заноби Грассо на хорошем счету у консула.
— Этот разбойник?!.
— Дитя мое, тебе еще многому в жизни предстоит удивляться. Да, разбойник, но консул и его чиновники ценили Заноби, который то хитростью, то силой прибирал к рукам землю в приграничных с Феодоро областях. Подозреваю, что нынешний консул еще имел какие-то выгоды от Заноби. Так что вряд ли Донато может рассчитывать на благосклонность кафинских властей. Наверное, ему опасно будет возвращаться в Кафу…
Марина, не желавшая даже допустить мысли, что Донато придется уехать, навсегда исчезнув из ее жизни, поспешно возразила:
— Это сейчас опасно, но ведь скоро в Кафе будет другой консул, у которого Донато может оказаться на хорошем счету.
— Откуда ты знаешь? Он тебе говорил? А не называл ли имя следующего консула?
— Да, называл. Кажется… Джино… нет, Джаноне… Джаноне дель Боско.
— Джаноне дель Боско… И у нас такие сведения, — чуть слышно пробормотал отец Панкратий.
