— Что это такое? — выдохнула Лаура.
Бруно резко обернулся и посмотрел на нее безумными глазами.
— Пеку яблочный пирог, — ответил он.
Яблочный пирог… Лаура сто лет не ела яблочного пирога. Она вдруг перенеслась мыслями за тысячи миль отсюда, и на глаза навернулись слезы.
— Извини, — вздохнула она.
— Вот. Уже готово.
Не озадачиваясь тем, чтобы надеть перчатки, Бруно открыл дверцу духовки и достал противень с пирогом. Лаура заметила, что пирог очень маленький, словно для куклы. Бруно поставил его на стойку. Лаура нагнулась и глубоко вдохнула его аромат.
— Можно мне кусочек?
— Конечно, — ответил Бруно — Я испек его для тебя. Только нужно еще немного сбитых сливок… Вот — Бруно взял ложку, проткнул ею пирог, и от него пошел пар. Он был ненамного больше этой ложки. Бруно положил в лунку сбитые сливки и поднес пирог к губам Лауры. — Не бойся. Он не очень горячий.
Она открыла рот, и он положил в него кусочек пирога. Лаура затаила дыхание, закрыла глаза и принялась старательно жевать, стараясь не проглотить эту вкуснотищу, чтобы продлить удовольствие.
— Бруно, — сказала она, наконец обретя дар речи, — это фантастика.
Он поцеловал ее.
Лаура в ужасе отпрянула.
Бруно смотрел на нее с такой страстью, что ей стало страшно. Она вспомнила все свои свидания с итальянцами, каждый из которых все время щупал ее, оглаживал и старался затащить туда, где потемнее. Нет, только не Бруно, которого она считала своим другом. И, что важнее, другом Томмазо. Что вообще здесь происходит?
— Извини, — быстро сказал он — В Италии так принято. Мы… мы все время целуемся. Но это ничего не значит.
— Да, конечно, — ответила Лаура, приходя в себя, — Я знаю. Просто это странно. Понимаешь, американцы так не делают.
— Ну да.
— По-моему, мы не должны говорить об этом Томмазо, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, — Мне кажется, он неправильно нас поймет.
— Конечно, — согласился Бруно — И обещаю: это больше не повторится.
Лаура шла домой и чувствовала, что вся дрожит. «Бруно, именно Бруно. Да, он мне нравится. И я не хочу потерять такого друга. Он забавный, очень милый и внимательный. Как он мог это сделать?»
Впрочем, она сейчас в чужой стране, а все итальянцы такие пылкие, не сравнить с американцами. Может, она преувеличивает? Может, для итальянца это действительно в порядке вещей?
Ничего страшного, если Томмазо не узнает.
Вернувшись домой после утренней болтовни с друзьями за чашечкой-другой кофе, Томмазо очень удивился, увидев на кухне учебники Лауры.
— Лаура здесь? — спросил он у Бруно, который был занят мытьем посуды.
— Была, — ответил Бруно, глядя в мойку и боясь встретиться взглядом со своим другом.
Томмазо провел пальцем по тарелке из-под пирога, облизал его и скроил гримасу.
— Хорошо, что ее нет. Я как раз хотел поговорить с тобой о ней.
— О ней?
— Si. Дело в том… Я думаю, вся эта история с ней стала неуправляемой. Все было очень славно, но, честно говоря… у меня от слабости коленки дрожат. А может, — добавил он, потому что всегда был честен с Бруно, — дело вовсе не в коленках. Как ты думаешь?
— Ты собираешься ее бросить? — спросил ошеломленный Бруно.
— Да, но это не так-то просто. Для меня это непривычно. У меня никогда раньше не было таких правильных отношений, поэтому я не знаю, как это делается.
— Я, наверно, не тот человек, у которого можно об этом спрашивать, — сказал Бруно. — Поскольку у меня никогда не было ничего подобного.
— Но ты знаешь, как ее успокоить, — возразил Томмазо — его как раз осенило. — Может, ты поговоришь с ней вместо меня? Так сказать, подготовишь почву.
— По-моему, это не очень удачный план, — пробормотал Бруно. — Тут все должно исходить от тебя самого.
— Но ты можешь смягчить удар. Ну, расскажи ей, какой я идиот, как я все время путаюсь с разными женщинами…
— Томмазо, я хотел тебе кое-что сказать. — Да?
Бруно снова уставился в мойку.
— Мне нравится Лаура.
— Ага, — кивнул Томмазо. — И ты не хочешь видеть, как ей будет больно.
— Нет, не в этом дело. Я еще и сам не понял, — еле выговорил Бруно. — По-моему, я в нее влюбился.
— Ого! — сказал Томмазо и задумался — Ты имеешь в виду только «влюбился» или…
— Я думаю о ней каждый день, каждую минуту. Думаю о ней, когда сплю, когда просыпаюсь, когда чем-то занят. Даже когда готовлю… Особенно когда готовлю. Я вспоминаю ее улыбку, ее рот, маленькие рыжие веснушки на ее плечах. Воображаю себе наши разговоры. Мечтаю хотя бы мельком ее увидеть. А когда она приходит, боюсь на нее взглянуть.
— Ага, ага… Понятно.
— Ты разозлился?
— Конечно нет. Ты же не виноват. И не сделал ничего плохого.
— Это не совсем… — Бруно чуть было не сказал «не совсем так», но понял, что эти слова не выговариваются. Он ведь обещал Лауре, что тот поцелуй останется в тайне.
— Знаешь, такое бывает, — успокоил Томмазо и похлопал друга по спине. — Я тебе сейчас скажу то, чего никому еще не говорил. Я обожаю Лючию, девушку Винсента. Понимаешь?
— Но у тебя с ней ничего не было.
— Нет, — признал Томмазо и стал готовить себе кофе. — Это ирония судьбы. Встречаюсь с Лаурой я, а влюблен в нее ты.
— Да, ирония судьбы.
— А когда я с ней расстанусь, ты собираешься с ней встречаться?
— Я не могу.
— Можешь.
— Честное слово, Томмазо, не могу. Я ей совершенно не нужен.
Полугодовое разрешение на пребывание Лауры в Италии подходило к концу. Будучи от природы законопослушным человеком, она отправилась в соответствующее учреждение, чтобы испросить estensione[38].
Когда Лаура выстояла очередь, молодой человек за стойкой сообщил ей, что это сопряжено с определенными сложностями. Ну, не то чтобы сложностями, а с противоречиями. Ее rezidenza, с которым все в порядке, заверен не stampa di notifica, а совершенно другой — stampa d' identita, а посему не имеет законной силы. И поскольку он не может продлить срок действия подобного документа — нет, это совершенно невозможно — Лауре придется заручиться нормальным rezidenza.
— Но ведь это всего лишь ошибка, — уговаривала Лаура. — Должно быть, они по ошибке приклеили не ту марку.
Молодой человек согласился с тем, что это наиболее вероятно. Он показал Лауре длинные гирлянды марок всех форм и размеров. Среди них была и stampa di notifica. Она действительно была очень похожа на stampa d' identita. Кроме того, identita раньше действительно годилась для подобных документов, но потом ее запретили. Молодой человек продемонстрировал Лауре длинный, на нескольких страницах меморандум, сообщавший о замене identita на notifica. Он указал на дату — несколько лет назад — и пожал плечами.
