С другой стороны, Мандельбаумы всегда с трудом сводили концы с концами, особенно после того, как старика отправили из службы такси на пенсию, поскольку он не смог пройти осмотр у окулиста. «Мы справимся, — утешала миссис Мандельбаум. — Не забывай, мы должны благодарить Бога за наши беды так же, как и за радости». А мистер Мандельбаум отвечал: «Ида, если я буду каждый раз благодарить Бога, когда у меня беда, у меня не будет времени, чтобы затылок почесать». И в его голосе слышалась смесь раздражения и искреннего благодушия.
Люди, которые стремились приобрести множество дорогих «безделушек», или те, кто чувствовал потребность «быть удовлетворенным» своей работой, упивались роскошью, которую Лаура никогда не могла себе позволить. Безделушки — это хорошо, чувствовать себя реализованным — вероятно, еще приятнее, но деньги важнее всего. Без денег можно закончить, как мистер Мандельбаум. Без денег будешь гнить на улице или в одном из тех жалких бараков, и всем будет наплевать. У Лауры не было ни малейшего желания «прожигать» жизнь. Ей хватало на расходы меньше половины того, что она получала на руки, и ей удалось расплатиться за учебу за месяц до их с Джошем свадьбы. Теперь единственное, что она просила у небес, — не заставлять ее волноваться о том, чтобы хватало денег на достойную жизнь и своевременную оплату счетов.
Но в последнее время она только и делает, что беспокоится о деньгах. Она расхаживала по кабинету, предварительно закрыв дверь и прикидывая, сколько заработает в этом году, учитывая снижение премий. Пытаясь продумать бюджет, который позволил бы им с Джошем оплатить накладные расходы и скопить еще на следующий год, если Джошу так и не удастся найти работу.
В какой-то момент Лаура осознала, что все эти тревоги о деньгах приводят к обратным результатам и отвлекают ее от основной работы. Но от этого прозрения она начала еще больше волноваться и даже задалась вопросом: а не служат ли тревожные мысли о тревожных мыслях симптомом какого-нибудь психического расстройства?
Она вспомнила свою мать, которую постоянно одолевали навязчивые идеи, однако мысли Сары носили более приятный характер. Иногда она целый день слушала одну и ту же композицию — например, «Baba Jinde» в исполнении Бабатунде Оланутджи или «Ten Percent» в исполнении «Double Exposure», — если настроение было соответствующим. В детстве Лаура восторгалась сосредоточенностью, которой требовало подобное поведение. Сейчас, повзрослев, она кое-что поняла.
Когда Лаура вошла в квартиру после изнурительной прогулки по удушающей жаре от метро домой, в квартире стояла тишина. Пруденс свернулась в коробке, в которой раньше лежала пачка бумаги. Теперь коробка ждала у двери, пока кто-нибудь («Я, например», — с досадой подумала Лаура) ее выбросит. Джоша нигде не было видно, вероятно, он ушел на встречу с объединением жильцов дома на Авеню «А» или налаживает деловые связи, что за последние месяцы делал все реже и реже, поскольку никаких предложений о работе не поступало. Может быть, он даже предупреждал ее утром, только она забыла. Ничего удивительного, учитывая, чем последнее время заняты ее мысли.
Она поднялась наверх в спальню, сняла часы и серьги, сложила все в деревянную шкатулку для драгоценностей, которую подарил ей Джош, когда они еще только начали встречаться. Она залюбовалась ею в одной антикварной лавке, куда они заглянули во время прогулки. Та напомнила ей шкатулку с драгоценностями миссис Мандельбаум, которая стояла у той в спальне, на комоде с зеркалом, среди фотографий. Там были свадебные фото Мандельбаумов и снимки, сделанные во время их медового месяца в Майами; семейное фото с сыном, светловолосым мальчуганом в костюме пилигрима на День благодарения, и более поздний снимок уже улыбающегося юноши в костюме на выпускном балу; фотографии мистера Мандельбаума в форме летчика-истребителя во время Второй мировой войны. В самой шкатулке хранились изделия в стиле модерн, которые мистер Мандельбаум всю жизнь дарил жене. Ни одно украшение не было дорогим, однако в юных глазах Лауры они были прекрасны.
Однажды, когда Лауре было лет десять, миссис Мандельбаум вложила ей в руку тяжелую серебряную брошь с ониксом. Лаура попыталась ее вернуть, полагая, что невежливо принимать такие подарки, но миссис Мандельбаум сказала: «Мы с Максом любим тебя как собственную внучку. Поэтому я хочу, чтобы у тебя осталось что-то на память о нас». Затем она приколола брошь Лауре на платье и расчесала ей волосы перед пыльным старым зеркалом в спальне. «Посмотри, как тебе идет!» Обе вернулись в гостиную, держась за руки. Мистер Мандельбаум уже ждал их с тортом и чаем. За его спиной на спинке дивана лежала Хани, свесив одну лапку ему на плечо. «Ничего себе! — воскликнул он. — Я и понятия не имел, что ко мне на чай придут две такие элегантные дамы». Лаура зарделась от удовольствия.
Броши уже давно нет, но Лаура и без нее вспоминает Мандельбаумов столько лет спустя. Несмотря на то, что в конечном итоге она не оправдала их доверия.
В детстве Лаура больше всего любила собственную спальню, а потом уже квартиру Мандельбаумов, которая находилась прямо над их квартирой. Любила просвечивающие кружевные занавески, которые сшила миссис Мандельбаум, когда Лаура была еще слишком маленькой, чтобы помнить подобные вещи; чудесные обои, которые выбрала Сара: расписанные акварелью в глубокие синие, кремовые и пурпурные тона — красивые, но ненавязчивые. Идеальные для комнаты юной девочки. В те дни Лаура была не такой аккуратисткой, как сейчас. Она сваливала кукол, вещи и книги в огромные кучи, что изредка вызывало у Сары вспышки раздражения. «Если ты не уберешь в комнате, я…» Но Лауре нравилось погрязнуть в беспорядке, пока он не начинал раздражать ее саму, потому что тогда она испытывала ни с чем не сравнимую радость, занимаясь уборкой. Вскоре повсюду воцарялся идеальный порядок, косые лучи янтарного послеполуденного солнца проникали в комнату через тончайшие кружевные занавески (очень важно правильно рассчитать время уборки, нельзя начинать ее слишком рано или чересчур поздно, чтобы не пропустить это время дня), и Лаура расхаживала по комнате, прикасалась к вещам и думала: «Как же мне повезло! Я — девочка, которая здесь живет!»
Спускаясь в гостиную, Лаура прошла мимо комнаты, которую они с Джошем намеревались отвести под детскую и которая сейчас была завалена коробками Сары. Пруденс, по непонятным Лауре причинам (приходила на ум только одна: «Кошка ведь!») приобрела привычку выбрасывать вещи из коробок на пол. Вчера вечером она разбросала часть коллекции смешных музыкальных инструментов: губную гармонику, варган, миниатюрные барабанные палочки с крошечными деревянными шариками, соединенные с барабаном веревками, — все это Сара хранила под прилавком своего магазина грампластинок, чтобы Лаура могла там поиграть.
Губная гармоника была любимым инструментом Лауры, хотя она так и не научилась на ней играть. Сара, имеющая абсолютный слух, улыбалась и ни разу не поморщилась, когда Лаура носилась по магазину, извлекая из гармоники беспорядочные звуки, которые сама считала «мелодиями». Вчера Лаура ради смеха сыграла на гармонике несколько нот, а Пруденс смотрела на нее с серьезным и задумчивым видом. Сначала звук ее испугал, но через несколько секунд она вернулась и подняла одну лапу вверх, как будто пыталась потрогать выдуваемый Лаурой воздух или затолкать его назад в инструмент.
Сегодня Пруденс каким-то образом удалось раскопать старую записную книжку Сары, ту самую… Лаура сама себя уверяла, что ей никогда не найти ее среди пожитков мамы, когда встал вопрос о том, как сообщить о смерти Сары Анис, которая постоянно гастролировала по Азии. В конце концов она отправила письмо в продюсерское агентство Анис. Если честно, у Лауры не было ни малейшего желания разговаривать с последней. Ведь именно Анис подтолкнула Сару к существованию в Нижнем Ист-Сайде. И это она бросила Сару (и Лауру), когда прежняя жизнь разрушилась.
Однако, просматривая с Пруденс старые вещи матери, Лаура ловила себя на том, что вспоминает свое детство, когда мама еще владела магазином грампластинок и они обитали в старом многоквартирном доме, который, казалось, жил своей особой магической жизнью. Когда она говорила о Саре вслух, а Пруденс при этом серьезно смотрела на нее (хотя явно не понимала человеческую речь), воспоминания Лауры о детстве оживали, чего не случалось уже много-много лет.
Пруденс последовала за Лаурой наверх и теперь стояла в свободной спальне рядом с телефонной книжкой Сары, ожидая, когда Лаура положит ее назад в коробку, чтобы можно было снова начать игру «Разбросай вещи». Но вновь обретенная Лаурой способность к счастливым воспоминаниям казалась вещью хрупкой, и мысли об Анис грозили ее разрушить.
— Не сейчас, — сказала Лаура, минуя комнату и возвращаясь назад в гостиную. Пруденс продолжала ждать с терпеливым видом святой мученицы, и Лаура невольно улыбнулась. — Пошли же, — произнесла она более мягким голосом. — Неужели ты не хочешь поужинать?
