Что же касается самой обнаружившейся картины, то феноменальная «парность» общегносеологических и эстетических понятий, выступающих в то же время как диалектические противоположности по отношению друг к другу, свидетельствует, на наш взгляд, еще раз о том, что мы имеем дело не с независимыми параллельными рядами, но с ярко выраженным диалектическим единством, подлинный смысл которого можно осознать, лишь подвергнув исследованию живую диалектику двух форм отражения.
Разумеется, попытки такого рода будут совершенно бесплодными, пока мы не обратимся к первопричине возникновения и двигателю как той, так и другой из взаимодополняющих друг друга форм отражения — к творческой человеческой практике. Именно в ней мысль и чувство, понятие и образ не только обретают свое рождение как диалектические противоположности сознания, но и приходят в единство, объединенными усилиями участвуя в реальном практическом созидании новой, человеческой действительности.
Читатель, вероятно, обратил внимание на отсутствие в нашей таблице двух центральных понятий, вокруг взаимоотношения содержаний которых шли и идут до сих пор нескончаемые дискуссии, — истины и красоты. И это не случайно. Дело в том, что с точки зрения марксистско-ленинского понимания истины как содержания сознания, правильно отражающего объективную реальность, эти два понятия, при всем их отмеченном тяготении друг к другу, все же не сопоставимы в том смысле, как мы это делали выше.
Истина вбирает в себя все правильное отражение действительности, во всех его формах и на любом уровне. Следовательно, истина равно может присутствовать как в абстрактно-теоретическом, так и в образно-непосредственном, эстетическом постижении внешнего мира. Истина поэтому не является результатом только теоретического мышления — она может быть присуща и эстетической его форме. Правильно (в соответствии с реальностью) познанная в образе действительность столь же истинна, как и правильно раскрывающая закономерности природы и общества логическая конструкция.
Конечно, правильность эта всегда относительна не только потому, что реальность никогда не остается неизменной (если не считать наиболее общих закономерностей существования и развития материи), но и потому, что само отражение, бесконечно приближаясь к оригиналу, практически никогда не может стать вполне ему адекватным. Последнее означало бы прямое удвоение бытия, что невозможно и бессмысленно уже потому, что мышление — не пассивный процесс, по творческий. Логическое мышление, отвлекаясь от случайностей, раскрывает внутренние закономерные связи явлений действительности. Эстетическое отражение выявляет те же связи непосредственно в явлениях. Как уже отмечалось, каждая из этих форм, взаимодействуя и диалектически дополняя друг друга, имеет свои преимущества. В целом обе формы сознания, опосредуя друг друга и взаимопроникая одна в другую, дают нам максимально полную картину действительности.
Естественно, что истина как содержание всего познающего сознания не может диалектически противостоять одной из форм последнего — образному раскрытию в явлениях их внутренней закономерной взаимосвязанности, воспринимаемой в переживании красоты. Будучи в самом широком смысле правильным отражением материи в сознании, истина в целом находит свою диалектическую противоположность в отражаемой и преобразуемой человеческим трудом реальной действительности. Она выступает перед нами как одна из диалектических противоположностей бытия и сознания, материального и духовного, самоотражения и саморазвития материи в познании и творчестве общественного человека.
И все-таки традиционное для самых разных философских школ стремление соотнести красоту именно с истиной, как понятия весьма близкие далеко не беспочвенно. Оно находит объективное оправдание, как только мы от общего определения истины как правильного отражения реальности сознанием обратимся к конкретному рассмотрению вопроса о том, что же подразумевается под правильностью познания. Очевидно, правильность, поверяемая, с точки зрения марксистско-ленинской философии, в конечном счете практикой, есть не что иное, как соответствие содержания истинных понятий смыслу реальных явлении и процессов действительности. Истинность какого-либо теоретическою положения, какого-либо понятия или умозаключения определяется, следовательно, тем, насколько теоретическое мышление раскрывает ту или иную грань всеобщего диалектического саморазвития материи, насколько данная теоретическая конструкция в любой степени ее отвлеченности выявляет конкретную суть объективных законов действительности, развивающейся под знаком необходимости.
Таким образом, правильность, истинность теоретического познания характеризуется в самом общем аспекте логическим раскрытием той же глубинной, гармонической взаимосвязи явлений, непосредственное ощущение которой возбуждает в нас переживание красоты. Это и не может быть иначе, так как подобным способом характеризуется с формальной стороны всякая познанность вообще. Следовательно, ощущение красоты, будучи эмоциональным сигналом непосредственной познанности, должно рассматриваться и как признак истинности образно-непосредственного познания.
Можно сказать, что, хотя красота диалектически не соотносится с истиной, ибо истина есть все правильное содержание сознания, в том числе и эстетического, она вполне соотносима с истинностью, так как является эстетической формой осознания правильности. образного отражения в сознании сути явлений действительности. С частным случаем этого мы уже встречались, говоря о правде и красоте в художественном творчестве. То, что представляется красивым в искусстве и вне его, образно познано в своих глубинных связях, обнаруживающих перед нами гармоническое единство мира, раскрытие которого определяет собой содержание и теоретической истицы.
Поэтому мы можем сказать, что прекрасное всегда истинно. Но сама красота все же не является истиной, поскольку она, оставаясь непосредственным ощущением глубинной всеобщей сущности, не может быть также и ее логическим раскрытием. В то же время ощущение прекрасного говорит нам о том, что в частном непосредственно осознана сущность, раскрывающая всеобщность, то есть эстетически достигнута истина. Не будучи истиной, красота указывает на истинность познания и, как мы увидим ниже, призывает к практической реализации истины в действительности.
Гегель писал: «[...] Красота и истина суть одно и то же, ибо прекрасное должно быть истинным в самом себе. По столь же верно, что истинное отличается от прекрасного»16. Это отличие он видел в том, что истинность характеризует всеобщность идеи, тогда как красота есть чувственное явление, чувственная видимость идеи. Если учесть, что в мировоззрении Гегеля понятие как духовное средоточие идеи выступает фактически в виде глубинной сущности объективного явления, можно увидеть, что рассмотренное выше взаимоотношение истины и красоты представляет собой в сущности материалистическую интерпретацию гегелевского понимания проблемы. Могучий ум немецкого мыслителя здесь, как и в огромном большинстве случаев, идеалистически трансформировал собственные, поистине гениальные прозрения диалектико-материалистического понимания самых кардинальных вопросов философии и эстетики.
Но если красота диалектически соотносится с истинностью логического познания, то безобразное как противоположность красоте в сфере эстетического, очевидно, должно, в свою очередь, диалектически противостоять ложности познания логического. На первый взгляд это не представляется правильным, ибо мы привыкли считать ощущение безобразного не результатом ошибки эстетического восприятия, но. напротив, свидетельством его способности к избирательности и критической чуткости.
Не отрицая последнего, попробуем все же более внимательно вникнуть в суть дела. Истинность в наиболее общем виде означает правильное раскрытие действительного смысла исследуемых процессов и явлений. Иными словами, истинность познания заключается в том, что оно отвлекается от случайного и внешнего и констатирует закономерное, существенное, вскрывает устойчивые, определяющие формы и процессы бытия. В этой связи мы имеем право определить несостоятельность познания как неспособность отличить случайное от закономерного, а его ложность — как принятие случайного за закономерное.
В самом деле, ошибка в исследовании чего-либо есть именно принятие одного за другое, второстепенного за главное и определяющее, утверждение как существенного для предмета исследования чего-то, что для него случайно или чуждо. Конечно, в сложном диалектическом процессе приближения к истине может быть много тонкостей и нюансов, однако суть дела все же заключается в том, что правильные положения схватывают закономерное именно как закономерное и отбрасывают или попутно исследуют все иное, как в данной связи случайное и превходящее, тогда как понятия ложные принимают случайное в предмете исследования за существенное и закономерное. Если истинное знание раскрывает нам действительность в виде стройной картины взаимодействия ее закономерностей, соответствующей реальности, то ложное в познании нарушает это соответствие, создавая превратную картину, где незакономерное в действительности оказывается закономерным, а существенное так и остается нераскрытым.
