– Так мы полагаем, – ответил отец. – Она находилась в неустойчивом равновесии и, по-видимому, неизвестным нам способом в нем поддерживалась. Полученной дополнительной массы оказалось достаточно, чтобы нарушить баланс. – Закрыв доклад ладонью, отец заглянул ей в глаза. – Доктор Окойе и ее сотрудники предвидели опасность. Ты знаешь, в чем она состоит?
– Выброс гамма-излучения, – сказала Тереза. – Самое высокоэнергетическое событие из известных нам. Мы принимаем такие выбросы из других галактик!
– Верно, – подтвердил отец, пока Тереза силилась уместить произошедшее у себя в голове. – А что ты помнишь о системе Текомы?
Ничего она не помнила. А должна была знать. Помнить.
– Ось вращения звезды направлена на врата, – мягко подсказал он. – В других системах мы подобного не видели.
– Что произошло? – спросила Тереза и отвела его руку, чтобы дочитать доклад. – Мы лишились двух врат?
– Да, – самым обычным тоном произнес отец. – И еще наблюдали выброс гамма-излучения в сторону системы Сол из всех прочих врат-колец, примерно как после обстрела магнитогенератором «Бури» станции чужаков в пространстве кольца. И…
С тем же успехом он мог рассказывать ей, что иногда, проснувшись утром, ты обнаруживаешь, что цветов больше не существует. Что красный может умереть. Или что «три» можно выстрелом сбить с числовой прямой. Уничтожение врат виделось нарушением таких фундаментальных законов природы, что о них даже не думаешь. Скажи отец: «У тебя на самом деле два тела» или «Дышать можно и камнями», – это прозвучало бы не более дико. Не сильнее разбило бы картину мира.
Отец поднял бровь. Что-то еще? Она заглянула в доклад.
Терезе казалось, что ее трясет, но руки не дрожали. Она нашла за считаные секунды.
– И «Иорданская долина» пропала при переходе, – сказала она. – Мы потеряли корабль.
– Да, – согласился он. – И это главное. Нам предстоит принять решение. Что нам теперь делать?
Тереза помотала головой – не возражая, а пытаясь прояснить мысли. Понесенный ущерб был огромен. Отец откинулся на спинку стула, составил пальцы домиком.
– Это политическое решение. А политические решения особенно сложны, – заговорил он, – потому что верных вариантов ответа может и не быть. Поставь себя на мое место. Представь себе картину в целом. Думай не только о здесь и сейчас, но обо всем пространстве, на которое могло бы распространиться человечество. И на все времена. Какой образ действий ты сочтешь мудрым?
– Я не знаю, – сказала Тереза, сама услышав, как жалобно звучит ее голос.
Отец кивнул.
– Это честно. Давай сузим окно возможностей. Согласно теории игр, если корабль пропадает при переходе, мы наказываем оппонента. Это основа избранной мною стратегии. Итак, в свете случившегося держаться этой стратегии или остановиться?
– Остановиться, – мгновенно ответила Тереза. Она заметила разочарование во взгляде отца, но не понимала его. Ведь это же очевидно.
Отец глубоко вздохнул и побарабанил пальцами по губам, прежде чем заговорить.
– Позволь привести пример. Один случай из твоего детства, – сказал он. – Еще при твоей матери, то есть совсем рано. Ты едва научилась говорить. У тебя была любимая игрушка. Вырезанная из дерева лошадка.
– Не помню такой.
– Ничего. Однажды тебя надо было уложить спать. Ты очень устала и раскапризничалась. Мать хотела накормить тебя, как всегда перед сном, но ты жевала лошадку. Рот был занят. Тогда мать отобрала у тебя лошадку, и ты закатила истерику. Тогда перед нами открывались две возможности. Не отдавать игрушку, чтобы ты могла заняться тем, чем следовало. Или вернуть и научить тебя, что истерика работает.
Эльза на руках у матери встала перед Терезой так живо, словно картину проецировали ей в мозг. Была ли это ошибка? Разве мать Эльзы, утешая ребенка и уговаривая, что все хорошо, учила ее орать и опрокидывать мебель? Тогда ей казалось иначе.
– Ты думаешь, нам надо… послать еще один корабль-бомбу?
– Око за око, – напомнил отец. – Это означает на время остановить движение в пространстве колец. Это означает прекратить эвакуацию кораблей до нового эксперимента. Зато мы сумеем показать врагу свою дисциплину. Или показать, что у нас ее нет.
– О-о, – протянула Тереза. Она не знала, что еще сказать.
Отец склонил голову к плечу. Голос его был мягок по-прежнему. Он почти умолял.
– Вот зачем я позвал тебя сюда. Такие решения выпадают людям вроде нас с тобой. Обычному человеку их принимать не приходится. Мы должны руководствоваться логикой и взглядом в будущее. И должны применять их беспощадно. Ставки слишком высоки.
– Это единственный путь к победе, – сказала она.
– Я не знаю, есть ли путь к победе, – возразил он. – И никогда не знал. Но всегда знал, что предстоит война. Едва открылись врата, я понял, что мы неизбежно пройдем сквозь них. И что с большой вероятностью столкнемся с теми, кто уничтожил цивилизацию наших предшественников.
– Готы, – сказала Тереза. – Готы и свинцовые водопроводы.
Он хихикнул.
– Илич опять толковал тебе о Древнем Риме. Ну да. Если хочешь, назови их готами. Едва стало ясно, что там, вовне, что-то есть, мы поняли, что неизбежен конфликт. Война неизбежна с той секунды, когда появляется противник. Я не знаю, в состоянии ли мы его разбить. Но знаю, что если мы победим, то только так. Разумом и беспощадным, непоколебимым стремлением к цели. Других действенных инструментов у нас нет.
Тереза кивнула.
– Извини, – сказала она. – Я ошиблась в ответе.
– Я этого ожидал. Затем и пригласил тебя. Ты со временем научишься мыслить так, как я. Научишься быть таким вождем, в какого я превратил себя. Иногда это требует усилий. Кое-что придет само с возрастом. А кое-что, думаю, придет, когда ты… изменишься.
– Изменюсь?
– Преобразишься. Станешь бессмертной. Я говорил с доктором Кортасаром, и пора приступать. Конечно, это займет время, но с начала эксперимента я так много узнал. То, чего не мог знать, будучи просто… просто человеком, наверное.
Отец взял ее за руку. Переливы его глаз и кожи на миг стали ярче. И в голосе, когда он заговорил, слышалось гулкое эхо:
– Я теперь вижу многое, чего не видел прежде. Ты тоже увидишь.
Глава 21. Элви
Элви видела, как Сагали, ожидая ее ответа, заранее выставляет щит. Видела по тому, как он сжал челюсти, какими пустыми стали глаза. Она зацепилась ступней за скобу на стене, рукой держалась за другую. И искала в себе ярости или вспышки головокружения, хоть какого-то телесного проявления, соответствующего его реакции. А нашла только слабое разочарование.
Когда он вызвал ее к себе в кабинет, она сразу заподозрила плохие новости. Сейчас, когда всю команду спешно разбудили и подняли на ноги, все сказанное в рубке, даже самым тихим голосом, в минуту становилось общеизвестным. Так действует на людей страх. Заставляет быстро делиться сплетнями.
– А если я против? – спросила она. – Поскольку мы оба знаем, что я против этого плана.
– Я немедленно передам ваше мнение верховному консулу Дуарте, – сказал Сагали. – Для него, так же как для меня, важно, чтобы вы поняли, что мы серьезно воспринимаем вашу озабоченность.
– И от этого что-то изменится?
– Начистоту? – спросил Сагали.
– Идите вы… Еще одна бомба. После… – Она свободной рукой обвела палубу, подразумевая пространство кольца, исчезнувшие врата и все прочее. На то, чтобы осмыслить огромность случившегося, у нее было три дня, и все равно не хватило. Не умещалось в голове.
Зато трех дней хватило Сагали, чтобы представить доклад, а Дуарте – чтобы его оценить и ответить. Вероятно, за этот срок Сагали и не успел бы надавить и получить приказ заткнуться. Да он и не пытался. От того и разочарование.
– Существует протокол. При неудачном переходе любого корабля мы посылаем за те же врата бомбу. Другого способа огласить свои намерения у нас нет.
– И смотрим, лишимся ли еще пары врат?
