тоже не сильно волновалась: однажды Джесси стал ее дразнить, и она спросила, угадали бы англичане, откуда она родом. Тогда он рассмеялся и ответил, что большинство англичан не отличат австрийский акцент от австралийского. Это успокоило Хильдегард, и на все расспросы она решила отвечать, что Наоми Флеминг родилась и выросла в Австралии.
Глава двадцать первая
В последние дни августа, когда за один день при злополучном Приграничном сражении[30] погибли двадцать семь тысяч французских солдат, Сонни наведался в контору своих адвокатов в Брэдфорде. По пути с Мэнор-роу до адвокатской конторы он повсюду встречал приметы готовящейся войны. В окнах висели патриотические плакаты и флаги; юноши с серьезными лицами выстраивались в очереди у мобилизационных центров, и каждый горел желанием внести свой вклад. Многие шли на войну, поддавшись убеждению, что та будет короткой. Военные эксперты придерживались мнения, что «все закончится к Рождеству»; эта же мысль активно пропагандировалась в обществе.
Сонни пришел к адвокату составить завещание; в случае его безвременной кончины холостым и бездетным его состояние надлежало поделить поровну между отцом и братом. Он добавил условие, что, случись ему жениться после составления завещания, состояние должно было перейти к супруге и законным детям. Услышав это добавление, адвокат вопросительно взглянул на него, но Сонни улыбнулся и объяснил, что пока этот пункт чисто гипотетический.
* * *
Париж был охвачен смятением. Большинство парижан не понимали и тем более не могли объяснить, как вышло, что они оказались на войне. Ада, англичанка, далекая от политики и не знавшая, чего ждать, пребывала в полной растерянности. Визит в британское посольство ничего не дал: здание осаждали ее сограждане и толпы людей других национальностей, желающих сбежать в последний оплот безопасности в Европе, каким им виделась Британия. Но ни тем, ни другим, похоже, не удавалось проникнуть внутрь, и Ада вернулась в квартиру и обдумала варианты. Она тосковала по Элеоноре, мудрым советам которой доверяла в подобных ситуациях. Ей также хотелось оказаться в знакомой безопасной обстановке родного дома, хотя его двери давно были для нее закрыты. Внезапно Париж показался пугающим местом, а дом на мысе Полумесяц был как никогда далек.
* * *
Не только в Европе охваченные страхом люди неотрывно следили за текущими событиями. Джеймс и Элис Фишер, владельцы четырех региональных газет, узнавали новости из первых рук. Ежедневно из пресс-агентств по всему миру поступали телеграммы, и вот настал день, когда вчерашние слухи обернулись ужасной правдой.
Элис была потрясена тем, с какой абсолютной точностью сбылись прогнозы Джеймса.
— И чем все это кончится? — спросила она.
Джеймс презрительно фыркнул.
— К Рождеству это точно не кончится, — ответил он. — А уж чем и когда — понятия не имею. Мне известно не больше, чем так называемым экспертам. В одном я уверен: жизнь никогда не будет прежней. Разрушены преграды, которые никогда не удастся отстроить заново; все, что прежде казалось незыблемым, исчезло навсегда.
— А до нас не дойдет? — спросила Элис.
— Уже дошло, — заметил Джеймс. — Австралия уже вступила в войну. Британия объявила войну Германии четвертого августа, и Австралия полностью ее поддержала, пообещав направить двадцать тысяч солдат на защиту империи. Поговаривают также о создании Австралийского имперского отряда — так называют новые войска — и Новозеландского военного корпуса. Сомневаюсь, что на территории Австралии развернутся бои, но не обманывайся, Элис: мы тоже воюем, и лишь время покажет, как сильно это на нас отразится.
* * *
Пойти добровольцем на фронт считалось в порядке вещей. Посредством скрытой пропаганды и прямых обращений молодых людей призывали вставать в огромные очереди в мобилизационных центрах, поспешно открывавшихся по всей Британии. По всей Европе седовласые генералы и пожилые политики пламенными речами убеждали юношей выполнить свой долг. Вы нужны королю, твердили они, или императору, или президенту. Нужны, чтобы сражаться за свою страну. Генералы и политики умалчивали о том, что солдаты были нужны, чтобы умирать за свою страну. А юноши, откликнувшиеся на зов, не задумывались о том, почему вдруг понадобились своим королям, императорам или президентам, хотя прежде те в них никогда не нуждались. Почему именно сейчас до них снизошли эти высшие чины, чего не случалось ни разу с момента их рождения? Словами «долг» и «честь» бросались направо и налево, однако о кровопролитии и загубленных жизнях не говорил никто, кроме нескольких благонамеренных смельчаков, жестоко поплатившихся за свои слова: их окрестили презренными трусами или судили и казнили как предателей.
Так сливки поколения надели военную форму зеленого, серого и прочих цветов — цветов, выбранных их королями, императорами и президентами, — и научились ходить строем, обращаться с винтовкой, бросать гранаты, заряжать снаряд в орудие, выпускать его и бить штыком в нужное место, чтобы насмерть поразить противника. При помощи этих методов юношам предстояло убивать других юношей в форме другого цвета, и способы убийства были многочисленны и разнообразны.
Инструкторы, впрочем, не научили своих подопечных уклоняться от проливающегося с неба дождя артиллерийских снарядов, рассыпающихся смертельными осколками раскаленной добела шрапнели. Они не объяснили, как отпрыгивать, отбегать или пригибаться под градом пулеметного огня и укрываться от ядовитого облака иприта. Да и разве могли они это сделать, если сами не знали ответов на эти ужасные и неразрешимые вопросы.
* * *
В конце сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года Марк Каугилл записался добровольцем на фронт и был признан годным для службы в британской армии. Получив приказ направиться к месту прохождения вводного курса подготовки, через три дня лихорадочных сборов и проводов он покинул дом на мысе Полумесяц и уехал на учения. Через несколько дней в полку его уже знали под именем Сонни. Тем временем по всей стране молодые люди проходили тот же ритуал посвящения. Брат-близнец Джесси Баркера Ифрам поступил на службу в Королевскую йоркширскую легкую пехоту — КОЙЛИ, где его американский выговор стал предметом дружеских насмешек.
Добровольцами ушли сыновья всех соседей Каугиллов с мыса Полумесяц: двое на флот, еще один — в Королевскую морскую пехоту. Сыновей Фёртов, как и Ифрама Баркера, приняли в КОЙЛИ, а еще одного соседского юношу — в артиллерийский полк. Сын доктора Каллетона Стивен-младший страшно сокрушался, что еще слишком мал и не может пойти воевать.
Не остались в стороне и женщины. В медсестры пошли все, кто обладал малейшей квалификацией, и многие, кто ей не обладал. Им предстояло ухаживать за ранеными, то есть генералы и политические глашатаи королей, императоров и президентов все-таки негласно подразумевали, что жертвы будут. Да и как иначе, ведь на войне без жертв не обойтись.
Женщинам предстояло трудиться и на
