Я слышу звук смываемой воды в унитазе и понимаю, что через считанные мгновения встречусь лицом к лицу с человеком, который причинил мне столько боли. Я подхожу к окну, рядом с которым, в тени, стоит кресло. Достаю пистолет из штанов и сажусь на самый край, кладя оружие на колени.
Руки дрожат, но внутри всё покрылось льдом. Я холодна, неумолима, смертоносна. Я не пытаюсь внушить это себе. Нет, я знаю, что так оно и есть.
Я могу сделать это прямо сейчас, застать его врасплох, в уязвимом состоянии, но решаю подождать. Кроме того, нам есть, о чём поболтать, прежде чем я запущу пулю ему в мозг.
Плеск воды, плевок. Рэдклифф чистит зубы? Ну, по крайней мере, он следит за гигиеной. Умрёт с чистыми зубами.
Дверь в спальню открывается. Мои глаза уже привыкли к темноте, так что я отчётливо его вижу, но он не видит меня. Одетый в халат, он неуверенно выходит, освещая линком пол перед собой. Я замечаю проблеск стали его протезов.
— Чёртово электричество, — бормочет он, пытаясь дойти до кровати. Когда ему это удаётся, он выключает фонарик и снимает халат. В отвращении я отвожу взгляд, но когда смотрю вновь, то понимаю, что он, к счастью, в футболке и семейниках. Я смотрю, как он садится и отсоединяет одну титановую ногу, затем другую, кладя их рядом на пол. Когда он с ногами-огрызками забирается в постель, я чувствую укол жалости к нему. Он изворачивается и пыхтит от прилагаемых усилий. Я слышу, как он ругается себе под нос, прежде чем у него получается занять удобное положение. Он прислоняется головой к спинке кровати и отрывисто дышит.
А я могу думать только о том, что это с ним сделала я. Это всё из-за меня.
Пока жалость к нему не заставила меня передумать, я встаю с кресла и поднимаю пистолет.
— Привет, Рэдклифф.
27. СИЕННА
— Просто сделай это уже, — говорит он так, будто его совершенно не удивило моё появление. — Я ждал, что ты придёшь и закончишь начатое, — он горько усмехается. — Это меньшее, что ты можешь сделать, после того как превратила меня в калеку.
— О, я обязательно избавлю тебя от страданий. Но сначала я хочу получить ответы, — подхожу ближе, продолжая держать пистолет. Но не знаю, чего я заморачиваюсь. Он же беспомощный. Всего лишь жалкая оболочка того человека, который был в Легасе.
Рэдклифф тяжело вздыхает.
— Что ты хочешь знать?
— В первую очередь, где Зейн Райдер?
— Откуда мне знать? — Рэдклифф вскидывает указательный палец. — Стой, не говори… Приключения Сиенны Престон продолжаются, и теперь ты потеряла ещё одного бойфренда. Что такое, Сиенна, не можешь удержать их на поводке?
— Не строй из себя идиота, — угрожающе рычу я. — Прошлой ночью Зейн и я отправились на благотворительный приём в музее Мармет. Там была засада. Он не выбрался, — подхожу на шаг ближе. — Я хочу знать, где он.
— Это не моих рук дело. Он больше не моя проблема. Ты теперь уже не моя проблема, — его тон становится резким. — Ты ещё не поняла, Сиенна? Я им больше не нужен. Я калека. Просто приманка.
— Что?! Погоди… Хочешь сказать, ты не знал о засаде? Это не ты её организовал?
Рэдклифф подаётся вперёд, его взгляд тяжёлый.
— Моя карьера окончена. Они больше не посвящают меня в свои планы и уж точно не нуждаются в моём разрешении устраивать засады.
— А как же лаборатория ВИГ? Разве не ты приказал им стереть мне память?
— Мне дали одно последнее поручение, да. И я лично накачал тебя наркотиками, чтобы притащить туда. Но, не считая этого случая, я ни разу не появлялся в лаборатории ВИГ с тех пор, как ты одарила меня этим, — сказал он, с отвращением взглянув на свои протезы на полу.
— Почему ты накачал меня наркотиками?
— Указание свыше.
Мысли хаотично носятся в моей голове. Если за всем этим стоит не Рэдклифф, то кто?
— Мой отец всё ещё жив, — обвиняю я. — И ты это знал, не так ли? Всё это время ты позволял мне верить… ты заставил нас думать, что он мёртв. Зачем?
Рэдклифф опять вздыхает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Потому что он сам этого хотел.
Из меня вышибло весь воздух. Я опускаю пистолет.
— Что?
— Я дал ему яд, который замедляет сердцебиение до такой степени, что его становится не слышно. Подкупил скорую, чтобы его увезли. Помог организовать его похороны без тела, перевёз его в столицу и стёр его воспоминания.
— Зачем? — мне не хватает воздуха. — Зачем ты это сделал?
— Потому что мне так сказали, — грубо бросает он. — Потому что это моя работа.
И только тогда осознание обрушивается на меня. Рэдклифф — просто пешка в этой игре.
Как вдруг я слышу то, отчего моё сердце замирает, а кровь в жилах превращается в лёд.
— Папочка? — зовёт тоненький голосок. — Папа?
Рэдклифф закрывает глаза.
— Да, тыковка?
Шаги маленьких ножек приближаются, я ныряю за дверь, когда девочка, которой явно не больше семи, появляется в дверном проёме.
— Мне страшно, папочка. Весь свет пропал из моей комнаты.
Рэдклифф открывает глаза и улыбается дочери.
— Всё хорошо, милая. Просто отключили электричество. Скоро починят.
Она подходит к кровати и забирается, чтобы обнять его. Мою грудь сдавливает, когда я вижу, как руки Рэдклиффа сжимают дочку в объятьях. Отстраняясь, она спрашивает:
— Папочка, а ты отнесёшь меня в кроватку?
— Не сегодня, милая. Видишь? — он указывает на пол. — Я уже снял свои ноги.
Девочка надувает губки.
— Мне не нравятся твои новые ноги.
Рэдклифф усмехается.
— Мне тоже. Но тебе уже пора спать.
— Спокночи, — говорит она, убегая обратно в коридор.
— Спокойной ночи, тыковка.
Я прислушиваюсь, как шаги стихают на этаже, и выхожу из укрытия.
— У тебя есть дочь? — шиплю я.
Рэдклифф кивает.
— Где её мать?
Мне отчаянно нужны ответы. Если я убью этого человека, девочка останется без отца. Рэдклифф трёт переносицу.
— Погибла в автокатастрофе два года назад.
— Но твоя дочь… ну… Ты же часто уезжаешь по работе…
Рэдклифф догадывается, что я пытаюсь сказать.
— У неё есть няня.
Комната кружится, словно меня посадили на «американские горки» и повезли верх тормашками. Одной рукой всё ещё держу пистолет, но второй я опираюсь на тумбочку, чтобы сохранить равновесие. Всё не то, чем кажется. И теперь я не знаю, чему верить.
— Кто стоит за всем этим? — шепчу я. — Если не ты, то кто?
Выпрямляясь, я случайно задеваю картину на стене, и она падает на пол. Наклоняюсь, чтобы поднять, как вдруг раздаётся звук разбитого стекла и ещё какой-то странный, будто кого-то ударили под дых. Осколки стекла лежат под окном. Я перевожу взгляд на Рэдклиффа и вижу один только алый цвет. Багровая кровь сочится из дырки на его груди, вытекает из открытого рта.
— О нет. Нет, нет, нет, — бормочу я, пытаясь прикрыть рану свободной рукой, но она бьёт фонтаном, кровь просачивается через мои пальцы, окрашивая их в красный. Слишком поздно.
— Папочка? — зовёт тихий голосок. И внезапно превращается в визг: — ПАПОЧКА!
Я хочу успокоить её, загородить обзор на тело её отца, но она сжимается, пятясь в дальний угол комнаты. Её взгляд мечется между мной и Рэдклиффом. Между кровью на моих руках, пистолетом в ладони и открытым ртом её отца.
— Нет, — мотаю головой. — Это не я. Клянусь, я ничего не сделала.
Опустим, что десять минут назад в этом и заключался мой план. Опустим, что я ворвалась в его дом и направила дуло пистолета. Потому что в итоге не я нажала на спусковой крючок. Я не собиралась этого делать. Стоило мне увидеть девочку, как всё перевернулось. Но это всё уже не имеет значения, потому что Рэдклифф мёртв, а его кровь на моих руках.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мои глаза наполняются слезами, я переживаю за эту девочку, навсегда оставшуюся сиротой.
— Прости, — шепчу я. — Мне очень, очень жаль.
Я разворачиваюсь и убегаю. Прямо по коридору, вниз по лестнице, прочь из дома. Когда я оказываюсь на крыльце, автоматически включается TREXUS.
