на перила, наслаждался видом. Издалека он, стоящий на белом мосту в окружении изумрудных ивовых ветвей, казался небожителем, низвергнутым в мир смертных, которого, однако, совсем не касалась мирская пыль и никто не осмеливался беспокоить. Сестра встала поодаль и очень долго стояла, прежде чем решилась перейти по мосту. Когда она поприветствовала восьмого господина, он обернулся, одарил ее легкой улыбкой и сразу ушел. Он не знал, что сестра продолжала стоять на мосту, провожая его взглядом, а когда он пропал из виду, долго не трогалась с места, пребывая в глубокой задумчивости. Когда восьмой господин обернулся к ней, в его глазах промелькнула печаль, которая, впрочем, почти мгновенно исчезла, но сестра, никогда не знавшая печали до этого, вдруг ни с того ни с сего без причины ощутила ее.
Она снова испустила тяжелый вздох.
– С того дня сестру начали интересовать любые подробности жизни восьмого господина. Она тщательно выясняла, как проходят его занятия, упражнения по стрельбе из лука. Когда Его Величество награждал восьмого господина за успехи в стрельбе, сестра радовалась едва ли не больше него самого. Стоило же императору наказать восьмого господина за неаккуратные иероглифы, как она тут же принималась упражняться в каллиграфии и писала весь день без передышки. Кстати, отсюда и взялся ее нынешний прекрасный почерк. Поскольку восьмой господин был умен и прилежен в учебе, Его Величество души в нем не чаял и, когда тому исполнилось пятнадцать лет, приказал возглавить батальон корпуса Синего знамени и сопровождать Его Величество в военном походе в пустыню. Там восьмой господин вновь прекрасно проявил себя, превзойдя всех храбростью и мудростью, а также умением выстраивать тактику, и Его Величество сложил стихотворение, восхваляя его заслуги: «На поле брани ты в доспехах в полный рост не отступаешь даже в непогоду. В шатре походном от зари до первых звезд ты служишь мне и нашему народу. И лучше многих знаешь, что непрост служенья путь своей стране в угоду»[29]. Когда весть дошла до Запретного города, сестра переписала стихотворение не меньше тысячи раз и повторяла его снова и снова, будто сама совершала подвиги на поле боя. В возрасте семнадцати лет восьмому господину был пожалован титул бэйлэ, и он стал самым молодым бэйлэ из всех. А моя сестра, в жизни не выпившая ни капли вина, на радостях взяла и напилась до бесчувствия. Восьмой господин становился старше, даже не подозревая, что все его радости и печали, гнев и боль моя старшая сестра переживала вместе с ним.
Выслушав ее, я долго молчала, потрясенная. Все это произошло задолго до моего появления здесь. Оказывается, восьмой принц тоже участвовал в боевых действиях? Да еще и удостоился от императора Канси таких слов похвалы: «На поле брани ты в доспехах в полный рост не отступаешь даже в непогоду!»
Десятая госпожа легонько толкнула меня:
– О чем задумалась?
– Никак не могу представить восьмого принца на поле боя, – ответила я, придя в себя.
– Точно! – с улыбкой кивнула она. – Он выглядит таким изящным и одухотворенным, что его можно представить лишь сидящим у очага, любующимся падающим снегом и рассуждающим о поэзии за чашей подогретого вина. Впрочем, по словам сестры, в сражении он не уступал в доблести самому Ланьлинскому вану[30].
– Талантлив в боевых искусствах и невероятно красив, нежен лицом, но тверд сердцем, – пробормотала я. – Из-за своей красоты он опасался, что не выглядит достаточно устрашающе, а потому часто, отправляясь в атаку, надевал маску. Во время осады Цзиньюна Ланьлинский ван, храбро сражаясь, прорвался через плотное окружение армии Северной Чжоу всего с пятью сотнями солдат. Жители осажденного города, подданные царства Ци, празднуя победу, сложили песню и танец под названием «Ланьлинский ван вступает в бой», где танцоры подражали его облику, с которым тот разил врагов.
– Неудивительно, что господин и четырнадцатый брат постоянно твердят о том, как ты умна, – засмеялась десятая госпожа. – Я читала совсем мало, и сейчас, когда слушаю тебя, мне кажется, будто слышу свою старшую сестру, такую, какой она была в те годы.
– Я лишь пытаюсь подражать ей, – покачала я головой. – Не осмелюсь сказать, что по-настоящему в этом разбираюсь.
Опустив глаза, десятая госпожа надолго замолчала. Наконец она произнесла с легким вздохом:
– Моя сестра сделала для восьмого господина все, что могла, задействовав все связи – от дядюшки до старшего брата. Даже мой брак с десятым принцем – и тот во многом случился из-за него. А сам восьмой господин что? Совсем не обращает на мою сестру внимания. Что же сделала твоя сестра? Даже когда она улыбается, ее улыбка еле различима, но восьмой господин, оставаясь внешне холодным, постоянно тайком проявляет заботу о ней. Однажды старший из моих братьев прислал сестре в подарок витражную ширму из стекла с весьма оригинальным изображением – не обыкновенным пейзажем или цветами и птицами, а с видами степей. Увидев эту ширму, твоя сестра долго разглядывала ее. Прошло совсем немного времени, и к ней в комнату доставили витражную ширму с видами пустыни Гоби. Моя сестра была так зла, что разбила ширму, подаренную ей братом.
Я лишь тяжело вздохнула в ответ.
Мы обе стояли, прислонившись к стволу, и долго молчали. Наконец я заговорила:
– Я могу понять чувства восьмой госпожи, однако ей не следует вымещать свою злобу на моей сестре.
– Вымещать злобу? – фыркнула Минъюй. – Ты не знаешь, что значит по-настоящему вымещать злобу. Если бы моя сестра действительно вознамерилась испортить жизнь твоей, имея в запасе влияние нашей семьи и множество хитрых способов, то как думаешь, могла бы твоя сестра все еще сидеть в молитвенном зале, читая сутры? Однако это все равно что пытаться убить мышь, бегающую среди хрупких ваз: прибьешь, да повредишь ненароком что-нибудь ценное. Поэтому она просто не может так поступить, и все тут!
Я была в одно и то же время зла и опечалена.
– Если моя сестра – мышь, то и восьмого господина можно считать мышью. Твоей сестре не сбежать.
Десятая госпожа уставилась на меня, и я ответила ей таким же взглядом. Некоторое время мы сверлили друг друга глазами, а затем обе прыснули со смеху.
– Кто угодно может поддаться гневу, что уж тут говорить о моей надменной и честолюбивой сестре? – сказала Минъюй, глядя в сторону. – Она и так достаточно сдерживается.
– Понимаю, – с легким вздохом ответила я. – Но она моя сестра. Когда я вижу, что ей нанесена обида, неважно,
