Кроме того, он просто хотел, чтобы она родила ему ребенка.
Но она покачала головой.
— Никакого ребенка. Пленник.
— Нет, Астрид, это не так.
Ее улыбка была печальной и решительной.
— Ja.
Она положила голову ему на грудь. С болью в сердце Леофрик обнял ее — и не стал возражать.
Пока.
Если она будет продолжать изучать их язык и их обычаи, если она будет принадлежать ему, и если примет их веру и они поженятся — да, возможно, даже лучше будет подождать, пока они поженятся, и только потом заводить ребенка. В любом случае, она не была готова к этому шагу. Так что, если Астрид еще не беременна, он хотя бы поможет ей подготовиться к тому, чтобы это принять.
Он поможет ей увидеть, что она дома.
— Возвращайся в постель, любовь моя.
Он почувствовал ее кивок у себя на груди и потянулся закрыть окно, но Астрид схватила его за руку.
— Держи. Пожалуйста.
— Открыть?
— Ja.
Леофрик улыбнулся ей и убрал шелковистые светлые пряди с ее глаз.
— Ты меня согреешь?
Улыбка, которой она одарила его, была искренней и любящей и немного успокоила его. Астрид скользнула рукой по его груди, вниз по животу и крепко обхватила его набухшую от прикосновения плоть.
— Ja. Сделать горячо.
Он поднял ее, и она обвила ногами его талию. Мех спал с его плеч, но на кровати были и другие — и его женщина была с ним. Они сами создадут свое тепло.
Он уложил ее и укрыл их обоих одеялом, и когда зимний ветер снова подул на них, Леофрик решил, что сделает все, чтобы Астрид почувствовала себя свободной.
17
Леофрик предпочитал спать, прижавшись к ней всем телом, но Астрид редко спала с кем-то так близко. Более того, после черного места — он называл его Черными Стенами, и это было уместно, но она никогда не думала о нем иначе, как о черном месте, — она не могла засыпать, если чувствовала себя несвободной.
Поэтому в те ночи, когда он спал с ней — а это было почти всегда, теперь, когда у нее была комната в гостевых покоях, ближе к его собственной, — Астрид лежала, пока он не засыпал, в его объятьях, а затем высвобождалась и легко засыпала сама.
Часто в предрассветные часы Леофрик снова находил ее и обнимал, и она позволяла ему снова притянуть себя ближе, даже если это означало, что сон для нее закончился.
В прежней жизни, когда она была Девой-защитницей, ей и в голову не пришло бы уделять мужчине такое внимание. Теперь же ей и в голову не приходило отказать Леофрику.
Неужели любовь всегда так сильно меняет человека? Или она уже изменилась там, в черном месте, и просто полюбила мужчину, который ее спас? Она никогда раньше не чувствовала любви и понимала это чувство меньше, чем мир, в котором теперь приходилось жить. И то и другое, казалось, управляло ею так, что Астрид не могла этого понять.
Леофрик часто говорил о ее безопасности — что она в безопасности, что он будет охранять ее, что он поклялся в этом своей собственной жизнью — как будто это был его долг. Он спас ее, так что, конечно, он всегда будет думать о долге. В этом мире Леофрик был в своем праве. В этом мире Астрид не могла спасти себя. Без топора или щита, без друзей, без статуса она была в безопасности только до тех пор, пока он был рядом, чтобы защитить ее.
Она любила его, но ненавидела это.
И она ненавидела это место.
Пришла зима, а вместе с ней — холодные северные ветры и одиночество, от которого мерзло ее сердце. Астрид никогда раньше не знала ничего подобного. Даже в черном месте она не скучала по дому так сильно. Тогда она надеялась, что когда-нибудь снова увидит Гетланд. Теперь она знала, что не вернется туда никогда.
Снега здесь не было. Никакого белого покрывала, накрывающего мир в сверкающей, чистой тишине. Никакого уютного костра в яме длинного дома, где люди собирались вместе, чтобы согреться весельем, медом, мясом и смехом. Здесь люди прятались в своих бесцветных одеждах от туманного дождя и уныния, кое-как проживали лень, а затем запирались от других людей на ночь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Будучи в отряде ярла, Астрид восхищалась густой листвой и буйством разнообразной зелени. Она считала этот мир красивым. Но все эти цвета исчезли, когда подули северные ветры.
Зима дома была ослепительно белой и голубой, а ночное небо часто танцевало дикими красками. Здесь зима была просто серой. Серой, промозглой и мертвой.
Размышляя об этом в постели и наблюдая за безразличным рассветом, пробивающимся в окна, Астрид вздохнула.
Это был мир, в котором она жила сейчас, и если она хочет жить здесь и дальше, то должна научиться делать это здесь. В этом мире не было места для Дев-защитниц, поэтому ей придется стать кем-то другим. Найти новую силу.
Леофрик хотел жениться на ней. Он хотел сделать ее беременной и возложить на ее голову корону. Для него это был ответ на все.
Он был разочарован, когда пришла ее кровь, что значило, что его семя не пустило корни в ту первую ночь. Астрид почувствовала облегчение. Она не могла придумать более явного свидетельства тому, что потеряла себя, чем рождение ребенка. За все годы, что она была Девой-защитницей, она ни разу не подумала о том, чтобы завести ребенка. Это было для нее самой ясной истиной: нельзя быть одновременно и защитницей, и матерью.
Бренна Око Бога была и тем и другим, или, по крайней мере, пыталась быть и тем и другим. Может, если бы она совершала набеги каждый год, а не сидела дома с детьми, может, если бы они с Вали не защищали друг друга, как родители своих детей, они оказались бы способны дать отпор войску отца Леофрика.
Дева-защитница путешествовала по миру. Мать была привязана к очагу. Женщина, которая пыталась быть и тем, и другим, раскалывалась надвое.
Но здесь Астрид не могла быть Девой-защитницей. Должна ли она тогда стать матерью? У нее нет выбора, а значит, она все-таки пленница? И ей предстоит жить в мире, где женщины считались рабынями и племенными кобылами.
Нет, это была такая же тюрьма. Но другого выхода действительно не было — либо она выйдет замуж за Леофрика, либо умрет.
Знает ли она, как показать ребенку свою любовь? Или нежность? Или она станет такой же матерью, как ее собственная?
Астрид посмотрела на сильную руку, лежащую у нее на животе. У Леофрика были такие хорошие руки. Не мягкие руки того, кто не знал ни работы, ни борьбы. Руки воина. Покрытые шрамами, грубые и большие. Красивые руки, они касались ее с такой любовью и нежностью, какой она никогда прежде не испытывала.
Леофрик точно знал, как быть любящим и нежным отцом. Возможно, она могла бы научиться у него, как училась всему остальному в этом мире.
Возможно, он мог бы показать ей, как полюбить эту новую жизнь.
Теплая и расслабленная под мехом и в объятиях Леофрика, Астрид повернулась к нему лицом. Он пошевелился и вздохнул, но не проснулся, и она положила голову ему под подбородок, чувствуя, как темные волосы на его груди щекочут ее щеку.
Сердце его отбивало сильный, ровный ритм. Устойчивый. Ясный. Леофрик и был таким. Казалось, он всегда знает, что делает, и действует, не подвергая сомнению свой выбор. Она была такой же в своем собственном мире.
Он выбрал ее и не колебался. Он понимал ее; даже когда между ними не было слов, он, казалось, понимал. Он дал ей то, в чем она нуждалась. Он спас ее, исцелил и полюбил. Теперь он хотел подарить ей корону.
Если бы только она могла это все принять! Как женщина своего народа.
Народа, который покинул ее здесь.
Астрид вознесла молитву Скади, богине силы и зимы, подарившей Одину много детей: Скади, прошу тебя. Покажи мне мою силу. Позволь мне увидеть мой путь в этом месте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Она поцеловала сильную грудь Леофрика, позволив своему языку пробежаться по волосам, пока не нашла его сосок. Ее рука скользнула вниз, по его бедру, по животу, и одновременно Астрид втянула его сосок в рот и провела по нему языком.
