конечно, в твоей науке слабо разбираюсь, но объясни мне, зачем нам столько калорий. Я вроде бы припоминаю: один доктор сказал мне, что человеку требуется в день всего три тысячи калорий, и этого вполне достаточно.
– Так это же в обычных условиях. А в Арктике их недостаточно, так как они не покрывают энергозатраты организма.
– Дело в том, Митрофаныч, что в условиях низких температур энергозатраты на 15–30 % больше, чем в умеренном климате. Но не только это. Расход энергии увеличивается при ношении тяжёлой зимней одежды, сковывающей движения, при воздействии ветра, от хождения по глубокому снегу.
– Ну ладно, убедил, – согласился Курко. – А всё же стол у папанинцев был побогаче, не чета нашему, – упрямо повторил он.
В душе я был согласен с Костей. Не мешало бы нас снабдить пайком поразнообразней. Но тут моей вины не было. Снабженцы и без меня постарались, как могли. Слишком много требований предъявлялось к продуктам для станции.
Они должны были долго храниться, не бояться мороза, содержать витамины и, конечно, быть по возможности разнообразнее. Мясо и рыба не вызывали сомнения, их можно было хранить в замороженном виде до самой весны. Консервы – тоже. Сложнее дело обстояло с овощами. Конечно, небольшой запас свежего картофеля и лука можно будет разместить по жилым палаткам, чтоб не замёрзли. Но только небольшой. В основном все овощи – картофель, лук, морковь, свёкла – были представлены в сушёном виде.
Только накануне отлёта на станцию мне попалась на глаза небольшая книжка, написанная М.Ф. Беляковым, директором Московского института инженеров общественного питания, «Питание папанинцев на дрейфующей станции». Это он руководил подготовкой продовольствия для дрейфующей станции «Северный полюс – 1». Книжка содержала множество полезных советов. Но воспользоваться ими я уже не мог. Запас продуктов для станции был без меня отобран, запакован и хранился на складе в МАГОНе. Единственное, что я успел сделать, – добыть витамины. Их я получил в большом количестве – всяких драже, таблеток, аскорбиновой кислоты и клюквенного экстракта.
Завершив научные расчёты, я пришел к мысли, что пора бы мне покончить с ежедневными мытарствами по изобретению очередного обеда и ужина и сочинить меню сразу на неделю.
Меню вызвало повышенный интерес у всех без исключения. Некоторые, правда, посчитали, что я зачастил с пельменями, на что у меня нашёлся веский довод: пельмени предназначены для облегчения жизни вахтенного, отвечающего за приготовление завтрака. В общем меню было одобрено, особенно после того, как я заявил, что некоторые блюда будут вне плана, как то: строганина, бараньи отбивные, холодец и лечебный кекс.
Дневник
3 января
Выбравшись поутру из палатки, я увидел на востоке робкую лиловую полоску, которую сначала принял за отблеск луны. И вдруг меня осенило. Это же зорька! Первая зорька – предвестник окончания полярной ночи. Значит, недолго ждать и появления солнца. И сразу же в голову пришли слова Харальда Свердрупа: надо прожить некоторое время без дневного света и солнца, чтобы оценить их по достоинству. Святые слова.
Но радость была преждевременной. Небо вновь потемнело. То ли солнце, оповестив нас о своём приближении, снова провалилось за горизонт, то ли тучи, прижавшись к торосам, скрыли зорьку за своим пологом… Как я ни всматривался в даль, напрягая зрение, – ничего. Только надо мною в разрыве облаков сверкнули искорки звёзд. Я вернулся в кают-компанию, где меня уже ждали несколько едоков. Все сидели за столом, не снимая тёплых курток. Изо рта при дыхании вылетали клубы холодного пара.
5 января
Занемог Никитин. Его познабливает. Появился сухой лающий кашель. Померил Макару температуру – 37,5˚. Я долго, внимательно прослушивал его лёгкие. К счастью – там всё спокойно. Правда, дыхание, как говорят медики, немного жёсткое, но ни единого хрипа. В порядке профилактики уложил его в постель, поставил круговые банки и напоил его крепким чаем с малиновым вареньем. Макар переживает, нервничает: как там Сомов справится с вахтами у лебёдки. Дмитриев немедленно вызвался помогать Михал Михалычу. Как-никак он всё же числится на станции гидрологом и при каждом удобном случае старается оправдать свою причастность к науке.
Я не раз выслушивал высказывания различного начальства о роли врача в экспедициях, и особенно полярных. Оно почему-то свято верило, что в экспедициях участвуют одни супермены. Возможно, поэтому врач обязательно должен был совмещать свои дела с обязанностями повара, кладовщика, приёмщика грузов, метеоролога и т. п.
К сожалению, болезни не обходят станцию стороной. То Костя Курко клянёт свой радикулит, полученный на зимовке в Амбарчике. То Миляев занедужил, жалуется на «ужасную» ломоту в суставах – результат астрономической деятельности без перчаток.
6 января
Первым перед ужином появился Саша Дмитриев. Он как-то смущённо огляделся, молча, ничего не говоря, взял с ящика, заменяющего тумбочку, вахтенный журнал и, присев, принялся что-то выводить своим каллиграфическим почерком. Я украдкой заглянул через плечо и ахнул, прочитав написанное.
«По указанию начальника дрейфующей станции камелёк в кают-компании начиная с 6 января разрешается топить:
с 18:30 до 20:30
с 23:30 до 04:30
с 6:00 до 10:00».
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Пока камелёк работал, и в кают-компании, и на камбузе было сказочно тепло. Лёд на полу стаивал, а брезентовый полог просыхал. Все эти дни после появления камелька я, пользуясь блаженным теплом, разоблачался вплоть до суконной куртки, сбросив на время не только свою «француженку», но и даже меховой жилет. Конечно, умом я понимал, что камелёк жрёт уйму топлива, но то – умом. Всё моё существо требовало тепла.
Ужин прошёл как обычно. Но на этот раз, выпив положенную кружку чая, все убрались восвояси, едва Комаров перекрыл краник и пламя, охнув, погасло: кому охота сидеть в холодине, которая незамедлительно наступила. Я с мрачным видом принялся мыть посуду, когда на пороге появился Сомов. Увидев мою кислую физиономию, он дружески потрепал меня по плечу.
– Ну что вы, доктор, приуныли, – сказал он. – Чтобы вы в ледышку не превратились, разрешаю вам ненадолго включать камелёк. Но предупреждаю: ненадолго. А завтра сходим на аэродром и пошуруем: может быть, найдем там, в сугробах, несколько бочек с горючим.
А теперь о главном. Как там наши больные?
– Курко вроде бы полегчало. А Миша Комаров снова скрюченный ходит. Всё эти радикулиты, артриты.
– А как у Никитина дела?
– Надеюсь, что всё ограничится трахеитом. Остальные надолго не залежатся. Постараюсь их поскорее поставить на ноги.
– Вот и отлично, – улыбнулся Сомов, – смотрите сами не захворайте.
Ободрённый Сомовым, я было собрался отправиться домой, как на пороге возник Миляев.
