и указала на старшего из целителей.
- Я вижу, что все насытились и ведут мирные беседы, - негромко сказала она. – Послушайте же, что скажет вам Риланкоши. Речь пойдёт об Агале, о его знаках и порождениях. Никто из нас, сидящих в Зале Чаш, не видел Волну своими глазами, и не все удосужились прочесть свитки. Расскажи нам о Волне, почтенный Риланкоши…
Иллингаэн кивнул, выразительно посмотрел на Кессу и сидящих за ней юнцов. Те удивлённо замигали, но тарелки отодвинули и кубки отставили. Яймэнсы, до того шипевшие о чём-то своём, вскинулись и нахмурились.
- Да, это год Агаля, и это год Волны, - кивнул своим мыслям Риланкоши. – И знамя Трёх Лун уже над нашим замком, и многие города поднимут его в ближайшие дни. Мы, хвала богам, не услышим Агаль, но те, кто ему подчинится, будут свирепы и неразумны. И многие из них не доживут до зимы…
- И нечего на меня смотреть, - недобро сверкнул глазами один из Яймэнсов – кажется, это был Урцах.
- Агаль набирает силу исподволь, капля за каплей, и первые признаки малозаметны, - продолжил, помолчав секунду, Риланкоши. – В существах пробуждается гнев, и они готовы напасть на всех… кроме тех, кто уже одержим Агалем. Сами одержимые узнают друг друга и никогда не путают со свободными. Ненависть в них пробуждают только те, кто ещё не затронут. И ещё – созидание. Созидание и созданные вещи. Даже дом, стоящий посреди леса, притянет их всех к себе, и они не успокоятся, пока его не разрушат. Даже камни, выложенные в ровный круг, даже выкованное оружие… Агаль иссушает разум захваченных так, что они ломают свои же мечи, бросаются на врагов врукопашную, когтями крушат стены. Жаль, что магию он у них не отбирает.
- Нуску Лучистый… - пробормотала Кесса и поёжилась. – Значит, пока существо не ломает вещи…
- Можно не опасаться, - кивнул Риланкоши. – У нас, в стенах Меланната, опасаться вообще не стоит. Пока Волна не снесёт стены, никто из укрывшихся тут не поддастся Агалю. Его влиянием можно заразиться – там, где много одержимых, Агаль передаётся и здоровым… но и сопротивлением к нему тоже можно заразить. Мы, Кен’Хизгэн, неуязвимы для Агаля, и это защищает наших гостей.
- А что с теми, кто уже одержим? – вскинулся один из авларинов. – Их излечит только смерть?
- Если существо сопротивляется, оно может долго держаться, - покачал головой Риланкоши. – И будет пытаться покинуть Волну, даже когда тело перестанет его слушаться. Если захватить его в плен, отделить от других одержимых, то даже кратковременная, но острая боль вернёт ему разум. Я слышал, что Сианги и Хальконеги прижигают себе руки, чтобы оставаться в своём уме. А форны заманивают отряды Волны на лавовые поля.
«Вот ведь напасть!» - Кесса снова поёжилась. «Хорошо, что Агаль не всесилен, но и средства от него… Хвала богам, что на людей он не действует! И на эльфов тоже…»
- Я не советую вам, юные воины, браться за лечение Агаля, - вздохнул Риланкоши. – Особенно – в одиночку против отряда. Лучше всего для нас – пропустить Волну над собой, защитив тех, кого мы можем защитить. А если не выйдет – задержать хотя бы часть её сил на лесных ловушках, пока Агаль не смолкнет. Пока ещё зов не слишком силён, и лесные тропы не так опасны, но месяц или два – и Волна пойдёт по Хессу. Готовьтесь.
…Зеркало Призраков не спешило светлеть – тёмные свинцовые облака закрывали древнее стекло, и багровые вспышки пробивались по их краям. Что-то полыхало в глубине помутневшей пластины, и порой Кессе мерещился исходящий от Зеркала жар. Но она ждала терпеливо – и облака нехотя рассеялись, последняя тень скользнула в стеклянной глуби, и наружу проступило лицо Речницы. Она потрогала Зеркало пальцем – оно послушно отразило её руку, по-весеннему бледную, но крепкую.
Лицо показалось Кессе непривычно блеклым – последние следы раскраски сошли в эльфийской купальне. Траурные линии на запястьях истёрлись ещё по осени, и Речница сочла это добрым знаком – должно быть, Йор и другие мертвецы вновь живут себе в Фейре, и в трауре нет нужды. Теперь побелело и лицо… Покачав головой, Кесса потянулась за корзинкой с красками.
У эльфов раскрашиваться было не принято – кто-то, забавляясь, рисовал на щеках листья и цветы, кто-то превращал лицо в морду зверя или птицы… Местные обычаи Кессе были непонятны, и она задумалась, вспоминая знакомые знаки. «Нуску – око в лучах,» - подглядывая в Зеркало, она провела кистью по лбу. «И синие волны Реки-Праматери…»
- Что ты рисуешь на себе? – спросила, остановившись, пробегающая по зале авларинка. Её лицо и руки были чистыми, незапятнанными, - только по тыльной стороне правой ладони протянулись к ногтям три чёрные черты.
- Я не знаю, что мне рисовать, - вздохнула Кесса. – Это была долгая зима. Теперь я не знаю, кто я. И что будет, не знаю.
Она макнула кисть в чёрное и вывела на левом запястье три кружка – знак Трёхлуния. Авларинка, помрачнев, кивнула и села рядом.
- Выходит, я предупреждала… нет, была предупреждением, - мотнула головой Кесса. – О Волне… А я говорила, что Волны не будет. Надеюсь, мне не поверили.
Она провела по пальцам размашистые линии – от ногтей по тыльной стороне ладони, и три черты сошлись в пучок у запястья. Эльфийка задумчиво сощурилась, и Кессе почудилась в её взгляде усмешка.
- С правой рукой тебе будет неудобно, - заметила авларинка. – Дай кисть, я помогу.
…Сегодня Кесса решила свернуть не там, где обычно, а на три десятка шагов ближе, там, где из пола выступали узловатые корни, - древний замок был богат на скрытые ходы, и непросто было понять, какой из путей окажется короче. Она проскользнула мимо спальных зал, где шуршала листва, и перекликались недовольные хески, и коридор раздвоился – первый путь уверенно устремлялся к кухне, второй взбирался по скупо освещённым ступеням к одной из малых башен и таял в темноте, так и не дойдя до двери. Светильники на лестнице горели вполсилы, прикрытые колпаками. Кесса поднялась на пару ступеней, вгляделась в темноту, - где-то там угадывалась дверь, но ни единый луч не падал на неё. «Вот дела! Тут что, ходят на ощупь?» - хмыкнула про себя Речница, поднимаясь по сумрачной лестнице. Она сняла колпаки
